ПАРОДИСТ АЛЕКСАНДР ПЕСКОВ

ПАРОДИСТ АЛЕКСАНДР ПЕСКОВ

При появлении данного моего пациента, я почувствовал с его стороны излучение некоего детства. Передо мной сидел мальчик в пижаме с ромашками, но при этом с седыми волосами.

— В психологии известно, что существует врожденная способность детей подражать и пародировать миру, позволяющая познавать мир…

— Но не случайно же девочки в детстве играют в куклы, потому что они сами то родились только что, но они восприняли маму с ребенком и они тут же, будем говорить так, пародируют, они становятся мамами и тоже с куклами играют как с дочкой. Т. е. это пародия по большому то счету.

— Гениальность — это детское свойство. Чтобы убить гения, надо просто убить в нём ребенка. Так вот получается, что вы — личность, застрявшая на уровне ребенка? Вы ребенок, который играет и пародирует всю жизнь?

— Клоун — это мудрый ребенок. Вот эту мудрость я несу и еще беру от педагога, беру от образа жизни своего, беру от людей, и я, вот, мудрею, мудрею, мудрею, но я остаюсь ребенком, потому что я по профессии клоун.

(Я почувствовал, что между имиджем ребёнка-мальчика, в котором пребывает мой пациент и тем, что он говорит особой пропасти нет.)

— Эта детская способность отражать и подражать миру сохранилась на всю жизнь? И вы ее пронесли и сделали профессией?

— Застоялся.

— Застоялись в мальчиках… И сейчас вы выглядите как мальчик в детской с ромашками пижаме. Эдакий ребенок в пижаме. В вас постоянно присутствует детство.

— Здорово.

(Мой пациент от всей души согласился с моими предположениями.)

— Когда я увидел вас на экране. Я подумал — это же ребенок! Это большой ребенок, но который одновременно учит взрослых. Ну, как обычно, дети же учат взрослых! Дети же обычно перестают учить родителей, потому что сами становятся взрослыми, дурнеют. А вы взяли и застряли в детстве. Уж не поэтому ли вы талантливы в своей профессии?

— Ну, я об этом никогда не думал, но я соглашаюсь с вами.

— Давайте поменяемся местами. По своей профессии вы — психолог. Вы познаете тех, кого пародируете, знаете их как облупленных, знаете их мышление, чувства, привычки, знаете даже настолько, насколько они сами себя не знают. Согласны?

— И я, может быть, еще придумываю…

— Вы еще подсказываете им. Они благодарят за то, что увидели нечто, что в себе не замечали?

— Не случайно многие актеры со мной советуются. У меня был случай с Ириной Аллегровой. Мы с ней 4 часа проговорили о проблемах жизни нашей. Т. е. она рассказала мне о свое личной жизни, я о своей. Посоветовались друг с другом. Я ей советовал что-то, как поступить себе в жизни. А в это время шёл праздничный вечер.

— При создании пародии на Ирину Аллегровой вы вошли в её роль. Вам уютно в ней было? Вы почувствовали ее проблему?

— А как по другому, а как по другому. Я бы не сыграл, если б я не чувствовал.

— Вы почувствовали ее проблему. Каково ей?

— Вот меня спрашивают…Я никогда не скажу вам, потому что это личное, ее судьба. Но коль меня впустили туда… На меня это естественно повлияло. Я, выходя на сцену, мироощущаю и с ее точки зрения выход на сцену. Поэтому я могу настолько вжиться в этот образ.

(Так и не впустит, но мы попытаемся понять, что чувствовал наш пациент при восприятии мироощущения своих героев.)

— Вы меня не пустите внутрь к Ирине Аллегровой, но я знаю, что в ее движениях эта проблема — как вершина айсберга содержится.

— Естественно, естественно. Как и в Лолите, как и в и в Валерии. Ну и поэтому они все разнообразные. Поэтому в этом есть интерес работы над образом.

— И всё-таки, каково ей. Каково носить ношу тех, которых вы играете?

— Это вызывает во мне интерес образа.

— Какие чувства у вас вызывало знакомство с их внутренним мироощущением. Соболезнование? Или наоборот?

— Я не могу этого сказать. Ну, потому что это наше личное.

(Мой пациент немного огорчился, но продолжает излучать интерес к нашему диалогу.)

— Вы до конца их, как бы, познали?

— Я выхожу на сцену в образе Ирины Аллегровой и пусть зритель думает какая она, почему, почему я такой.

— Хорошо. А благодаря познанию мироощущения Ирины Аллегровой, вы для себя что-нибудь почерпнули?

— Да, да. Было, было и не только ее образ и Аллы Борисовны и других.

— Какая подсказка была?

— У Аллегровой, очень, очень просто все. Надо быть очень сильным человеком и все.

(Мужчина, застрявшему в детстве и пребывающему образе мальчика сила никогда не помешает.)

Нет, она мне не подсказала, а я просто ее так воспринял.

— А Алла Пугачева?

— Надо быть очень, наверно, смелым. Леонтьев. Надо быть пахарем. Басков (с м е х) Надо быть любимым, надо уметь быть любимым. Спросите, а что мне принес образ Пиаф? А?

Образ Пиаф мне принес в жизни крылья, маленький воробушек, как ее называли, воробушком, да, вот она была на столько с огромными, огромными крыльями, женщина по жизни…

(Ниже в процессе психоанализа мы выясним, что мой пациент также пребывает в роли некоей птицы белой окраски. Но какой?)

Вот и была внутренне очень, на мой взгляд, я ее не знал лично, на мой взгляд она была не воробушком. Она была, наверно, орлицей, которая умела за счет своего искусства, голосового внутреннего мира своего, подачи песен, всего материала за ее всю жизнь, она могла быть великой. Она не была воробушком, она с виду воробушком была, была орлицей. И она даже в последние годы своей судьбы, личностной, выйдя замуж, она же все равно, будем так говорить, маленького орленка на груди пригрела, будем так говорить, да. Т. е. она влюбилась и полюбила и жила, и уходя из жизни… ведь ее последний супруг был на много, много моложе, так ведь?

(Анализ интонаций показал, что мой пациент частично отождествляет свою жизнь и своё мироощущение по схеме, которую почерпнул из своего видения Пиаф.)

— Продолжим экскурс во внутренний мир ваших героев…

— Далида — это женственность. Джулия Эидрюс — это высший пилотаж актрисы.

— А Кобзон?

— У меня нет в репертуаре Кобзона и мы с ним просто дружим, по жизни. (с м е е т с я)

Я считаю, что переплюнуть актерскую работу Володи Винокура Я не смогу.

Эдита Пьеха — это, на мой взгляд, это просто высший пилотаж… высший пилотаж в моем понятии. Вот я и говорю, высший пилотаж — понять женщину. Она своим творчеством, внутренним состоянием, мироощущением…Я после Пьехи стал больше и глубже понимать женщин. Потому что это, это просто настолько женственность играет в ней всю жизнь, она на столько, она настоящая женщина. Как Я воспринимаю женщин. Вот это, это вот образец, какая должна быть женщина внешне. В своем внутреннем, опять же, мироощущении. Зыкина Людмила Георгиевна очень сильный человек, она безумно красива своей душой… Вот я бы сказал, что Зыкина мне дала душу, потому что т. к. она в репертуаре в своем за всю жизнь пела и исполняла произведения песенные, Я считаю, что только с такой душой человек может быть так любим русской публике.

(Мой пациент весьма восхищается женской природой, имея к ней не просто мужское любопытство, а нечто большее.)

— Вы перечислили всё то, что они вам, а чтобы вы у них не взяли?

— Я не буду называть имя актрисы, если можно, которая в моем репертуаре находится.

Я не взял бы её поведение за кулисами при своих коллегах. Я никогда таким не буду. Мне было безумно обидно, когда стоят именитые актеры прошла, как принято говорить, звезда эстрады, сегодня она очень популярна и не поздоровавшись ни с кем и проигнорировать внимание людей, которые как бы к ней хотели выразить свое приятие, что ее увидели, она всех обсмотрела, как будто ей все должны были. Я бы не хотел этого брать. Потому что я считаю, что особенно при коллегах уважение и почетание, самое важное. Она есть в моем репертуаре.

(Анализ показал, что мой пациент весьма болезненно реагирует на неадекватное восприятие своей значительной персоны со стороны не только коллег, но и обывателей.)

— И вы её конечно «проПЕСКОВчили» на сцене? Не так ли.

— А вот и не так. Я не показываю этого на сцене. Я никогда не показал бы. Я даже когда это увидел, Я хотел это имя убрать из своего репертуара. Мне это не понравилось.

— И тем ни менее вы довольно-таки эффективный психолог. Вы в гипертрофированной форме, выделяя некоторые признаки, даёте подсказку своим героям.

— Да. Например, Агузарова. Номер, например, классический, ну вот, который 18 лет играется и будет играться. Но это не Агузарова. Агузарова так себя никогда не ведет, как Я себя веду на сцене. Настолько ярко. Она то такая яркая сама по себе… Я внес в ее образ элемент клоунады, который подчеркивают зрители. Она девушка с великим вкусом внутренним. У нее вкус есть, то что вам образ ее, и как ее воспринимают другие, это зрители, Я имею ввиду, это эпотажность, это яркость, она такая внутренняя и им, кто не сможет перешибить. Потому что она сильная в этом, она умеет так быть сильной. Я уж не говорю о великолепном голосе.

— Благодаря ей вы стали смелее, решительней.

— Я стал более комичен, я бы так сказал, как клоун. Да, более комичен и в этом моя сила.

— Вы, видимо, порой обнаруживаете у своих персонажей некие дефекты и продолжаете диалог с этими недостатками через свою пародию с ними.

— Нет, это не дефекты и не недостатки. Есть такое понятие, кто-то рисует карикатуру из художников, а кто-то рисует дружеский шарж. Понимаете, Я не дефекты обнаруживаю, Я нашел скромность, за что можно зацепиться с юмором, за какую-то черту. Но это ни недостаток. Кто сказал, что это недостаток? Это черта, которая присуща данному образу. Я его просто обнажил.

(Мой пациент продолжает лавировать в режиме психологической корректности, дабы не обидеть кого-либо своими высказываниями.)

— И, тем не менее, вы своим героям что-то говорите, что-то внушаете, чтобы они обратили на это внимание?

— Стоит Лайма Вайкуле. Смотрит в зеркало, и что-то там делает. Я захожу и говорю: «Лаймочка, привет дорогая моя». Целую ее, мы целуемся, Я говорю: «А че ты делаешь? Она говорит: «Сань, у меня не получается с губами как у тебя». (с м е х) И стоит обижается так сама на себя, такая. Вот в этом есть юмор в наших отношениях. Она, вот, танцует, напевает, знаете, это присуще только ей.

— Получается, что вы ушли дальше её самой.

— Она так, а я сделал так. (С удовольствием, смакуя, показывает гримасу Лаймы Вайкуле.)

— Получается, что Вы…

— Я комик. Это лицедейство, это лицедейство, это скоморохи, это петрушки. Мы все связаны с Богом. Я иду по грани лезвия ножа. Я не могу ни туда, ни сюда. Я должен идти только по прямой. Потому что я сам обожаю этих людей, этих артистов.

— Расскажите об образе Лолиты. Что вы от него взяли?

— Это мудрость, это смелость, это эпатажность и т. д. Вот она в себе очень многие черты в совокупности своей выдает для меня. Потому что, Я считаю, что это действительно очень трудно быть сильной женщиной.

— Вы познав её ношу посочувствовали ей?

— Я не могу к сожалению может вашему, рассказать о тех чувствах, которые Я раскрыл, узнав Лолиту и ощутив ее. Я не могу выдать женский секрет. Потому что они доверяли мне в своем мнении и я не могу это сделать, понимаете. Я честен, как мужчина перед ними.

— Но для себя Вы всё-таки от неё что-то взяли…Что именно?

— А для себя… Конечно, а как по-другому. Это мне и помогает быть на сцене.

(И всё таки не сказал что именно взял от Лолиты?)

— Расскажите какие-либо ваши сновидения.

— Ехала машина по краю пропасти. Отец был мой. А в машине сидела бабушка, мама, моя тетя Валя, и мы ехали по краю пропасти. Я папе говорю… Была такая узенькая-узенькая тропиночка, а там была бездна. Я говорю: «Папа, веди машину аккуратненько». «Да! Сын!» И вижу, машина падает. Падает в этот обрыв. Самое любопытное, машина то тяжелей человеческих тел, но она летит почему-то одна из последних. А Я лечу и вижу как летит, там, дед, машина, там летит отец, потом бабушка летит, потом не скажу кто летит. Вот так эти люди и ушли из жизни. И к сожалению даже, моему сожалению, к сожалению моей мамы, почему-то даже благодаря каким-то вещам, там жизненным, случаю, когда отец, после этого сна, ушел из семьи, и мы остались с мамой одни, Я был все таки взрослый человек, мне было уже 23 года, 24. И тем ни менее, он ушел из семьи. И слава Богу, что он все остальные годы после 83 года своей смерти он, слава тебе Господи, он влюбиться еще сумел.

(Это вещий сон — сон предчувствие, как высшая форма интуиции. У моего пациента было предчувствие того, что родители расходятся.)

— Давайте попробуем проанализировать сновидение, которое вам не понятно.

— Есть такой. Огромная-огромная площадь. До горизонта, которые человеческие тела стоят на коленочках… вот все вот так по горизонту, а по центру стоит совершенно сумасшедшей красоты церковь зеленого цвета. Я, тоже, стою на корточках. И я смотрю на всех, кругом грохот какой-то огромный и двери раскрываются и все падают грудью, все преклоняются. А я один смотрю, вот так вот спины, спины до горизонта и мне так любопытно, все преклоняются… и я думаю, кто ж выйдет-то, должен выйти. А двери из кто-то должен выйти и Я жду этого, смотрю на людей которые взяли… и приклонялись. И выходит совершенно безобразная, розового цвета, вот такого, вот такое лицо розовое… небольшая женщина, очень плотная такая по фигуре не большая маленького ростика, вся одежда тоже в золоте и в изумруде. Я оторопел и она смотрит на меня. Говорит: «Кто меня звал?» Я просто не знаю что это было…

(Согласно психоанализу, все элементы сна, это части психики моего пациента. Поэтому в дальнейшем попытаемся разобраться, какой элемент, какие чувства вызывает каждый элемент сна моего пациента.)

— Вот эта молящаяся толпа, если ее потрогать вот так, какие чувства она вызывает? Надо войти в сон и вспомнить какое чувство она вызывает.

— Приятное она вызывает.

— Приятное, вы на нее посмотрели и вам стало приятно.

— А почему вы не подумали, что это зрители, которые молятся на мое искусство. А я в восторге от этого.

(Может это манипуляция со стороны моего пациента? Ведь были пациенты, которые выдумывали себе сны, дабы предстать в благовидной форме. Как показал дальнейший анализ это к моему пациенту никакого отношения не имеет.)

— А вот мы и продолжаем.

— Дай Бог, чтобы это было. А этот горизонт, тела…

— А это чувство сродни с теми чувствами, которые у Вас вызывают зрители наяву. Т. е. это часть Вас. Это по сути дела хроническое чувство, которое преследует Вас каждый день.

— Я решил, Я решил, что это мои зрители.

— Хорошо. Понятно. Теперь дальше. Вы там, себя со стороны видите или Вы смотрите.

— Я себя не видел. Но я видел все вокруг, но Я понимал, как я при этом присутствую. Как, как бы Я мог посмотреть, там кто-то, камера на меня пошла и посмотрел бы на горизонте этих спин и увидел как бы с каким лицом я смотрел, но себя Я не видел.

— Теперь дальше. Вот стоит церковь, причем необыкновенная. Она нетрадиционная? Обычная?

— Нет, обычная.

— Не является ли она каким-нибудь гибридом, может быть это не церковь, а дом какой-нибудь?

— Нет. Церковь, только это такая маленькая, она и не часовня, но по больше часовни.

— Церковь — это тоже часть Вас. Церковь — это часть Вашей психики. Тоже ее потрогаем сейчас. Что это, какое чувство вызывала церковь, вспомните.

— Малахитовая шкатулка… точно малахитовая шкатулка. Из сказки

— Чувство малахитовой шкатулки — это тоже хроническое чувство вашей жизни. А еще давайте попробуем ее, синоним какой-нибудь подберем. Чувство малахитовой шкатулки… это моё…

— Ну змеевик, знаете, камень такой, вот, ну малахит, змеевик, вот они с родни где-то.

Мне кажется это чувство красоты. Потому что мне нравится эта церковь. И плюс золото, которое сияло на солнце очень, было очень солнечно. Я вообще люблю золото (с м е е т с я). Оно сияет на солнце.

— Но потом, самое интересное, дальше идет чувство ожидания от этого чувства. Вы что-то ждете.

— Кто выйдет.

— Вы на эту красоту смотрите и ждете, что это чувство красоты преподнесет мне.

— Я ждал, кто же выйдет.

— Вы ждали: с чувством страха?

— Ну, любопытство, скорей всего. Потому что я был в шоке, потому что это был шок, потому что просто, когда на ниц вот эти миллионы, миллионы людей пали, Я же понимал, что они чего-то ждут. А мне было любопытно увидеть это, чего они ждут.

— Все то упали, а вы то нет.

— А я нет.

— Это чувство зрителя, это Ваше чувство опять. Это Ваш мир, Вы же тоже зритель.

— Да.

— Вы одновременно хотите и видеть тех, кто чувствует вас, и одновременно, и там находиться с ними. Это такая как бы двойственность. Мне тоже хочется поклониться, может быть, да… хочется поклониться, убежать от суеты, но не дают. Работать надо.

— Да, Я хотел наклониться, мне любопытно, что там. Я наблюдал. Причем этому сну очень много лет. Он у меня из головы не выходит.

— Одним словом, Я даю людям красоту, даю им наслаждаться, а мне то не перепадает. Я сейчас в дефиците этой красоты.

— Не знаю. Я об этом не думал тогда. Мне было очень любопытно, кто же все таки выйдет.

— Я то работаю над ней, даю красоту другим, а сам то я…

— Нет, нет, Я об этом не думал.

— Дальше, выходит женщина. Толстая, маленькая, розового цвета. Какие чувства она вызывает?

— Омерзение. Мне она была очень не приятна. Голос у нее был канонадский, знаете как канонада, когда Катюши били, вот, фашистов…

— Это часть Вашей психики, которая связана с чувством омерзения, которое бывает у Вас наяву. Чувство отторжения какой-то части, себя, которую Вы, может быть, в себе не приемлите. Есть такой архетип. Мы всегда ненавидим в других то, что в себе ненавидим, не понимая. Может быть внутри в вас есть какая-то такая составляющая, которую вы как бы отторгаете…

— У неё очень красивый костюм (с м е е т с я)

— Одним словом, это сон вашей проблемы. Первое противоречие — вас и зрителей, т. е. вы все таки одновременно хотите и быть там, и одновременно хотите смотреть, как они там вне зрителя. Это конфликт Вашего внутреннего зрителя с Вашим внутренним актером. Вы его так и не решили, он как бы подвешен. Вам просто хочется иногда быть зрителем.

— Кстати, кстати. В жизни я очень люблю ходить на концерты своих исполнителей. И вы знаете о чем я думаю, сидя в зале?.. Как хорошо, что мне не надо идти на сцену. Ой, как хорошо в зале. Да вы правы.

(Дальнейший анализ показал, что это сновидение о постоянном, хроническом ожидании моего пациента, ожидании седым мальчиком своей мечты. Церковь во сне это ожидание, но ожидание разочарования. Мой пациент по жизни пребывает в образе о необычного мальчика — птицы, он белая ворона или белый воронёнок. Потому и имидж мой пациент имеет необычный с причёской белого цвета. Вообще белый цвет — любимый цвет моего пациента, как цвет чистоты, цвет необычности, беловоронности, детскости на которой взрослые рисуют нечто, благодаря чему ребёнок теряет чистоту. Во сне мой пациент отличается от всех, поэтому все кланятся, а он нет, так как он белая ворона. Но за это моему пациенту постоянно приходится страдать от людей, которые у него вызывают чувство омерзения. Таким образом, во сне отражена главная линия переживаний моего пациента наяву. Ожидание прекрасного в силу своего неординарного восприятия мира и страдание за то, что некоторым людям это неугодно.)

— У вас есть уникальная черта видеть других. Большинство то смотрит себя. Зачем на других смотреть? На меня смотрите! Большинство под себя гребут, смотрят только на себя, а к другим ходят для галочки.

— Нет.

— Вы нет. Вот пригласили, пойду уж, посижу, поздороваюсь там за кулисами. Вот это вот первый конфликт. А второй конфликт все-таки, чувство омерзения. Но есть какая-то часть себя, которую вы отторгаете.

— Я могу сказать, что я отторгаю.

— Что?

— Неприятие людей, какие они есть. Вот Я считаю, что человек имеет право быть таким какой он есть на этой Земле. Но меня бесит, но меня убивает, это когда люди имеют право осуждать за то, что они не имеют права. Человек родился на Земле, он имеет право жить, как ему хочется. Естественно не убивать там и т. д…. По сути человеческой, но к сожалению это испокон веков было… Но вот, когда человек не такой как все… помните у Леонтьева была такая песня?.. «Белая ворона». Вот меня убивает черное воронье, которые не воспринимают белую ворону. Они не хотят быть к белой вороне ближе, только потому что их масса… их устраивает эта жизнь.

(Всё вышесказанное согласуется со сновидением. Во сне он белая ворона. Чувство омерзения у него вызывают те, кто негативно воспринимает его, не принимая его беловоронное, неординарное восприятие мира.)

А вот яркости они не хотят. И когда это воронье, как в той песне поется, начинают клевать, а масса то их больше… но Я всегда буду на стороне белой вороны.

(Мой пациент называет себя белой вороной, а не белым вороном)

— Вы часто, будучи мужчиной, входите в женские психические структуры и там, может быть, находите нечто, что Ваше сознание не справляется и загоняет его в подсознание. Вам приходится это воспринимать. Вы же необыкновенный человек. Вы познаете нечто, что обыватель познать не может.

— Нет, ну среди женщин бывают хорошие люди (с м е е т с я)

— Были ли у вас в детстве психические конфликты, вызванные поступками взрослых?

— У меня был директор школы, не буду называть его имя, потому что прочитает наверняка в родном городе, не хочу называть его имя, кто знает и помнит его. Я никогда не желал ему плохого, но тем ни менее, у нас была антипатия, может быть, наоборот, с симпатией ко мне относился, но из-за каких-то его мыслей он меня гнобил, т. е. допустим, к примеру, он приходил почему-то, только когда Я сдавал экзамены в 10 классе, только на меня, он приходил и сидел в комиссии, специально принимал и задавал вопросы, что бы меня погубить. Т. е. Я сдал аттестат, Я сдал 10 класс на двойки.

— У вас возник страх, что есть такие, я бы сказал назойливые…

— Специально приходящие…

— Специально приходящие люди, которые могут, и они могут находиться и сейчас в этой жизни.

— Конечно. Они…

— Хотя их и нет, а вы до сих пор находитесь в страхе и ожидании этих людей?

— Но Я не хочу, что б они были, они не могут без меня…Я все таки сдал, худо-бедно, но тройки мне все таки поставили в аттестат и Я поехал, поступил в цирковое училище. Когда я вернулся с поступления в московское цирковое училище, все знали о моей мечте, в школе, все знали, в городе все знали и Я все таки поступил, Я иду по тротуару, и возле школы стоят мои учителя, которые мне преподавали и стоит этот директор. Он первый подбежал ко мне, он бежал на меня, тянув руку мне, и говорил: «Я горжусь тобой!» А Я ему не подал руку. Я сказал: «Извините. Я Вас не знаю». Но Я вас знаю, поэтому Я Вас не знаю.

— Но после этого очищение произошло ли, легче стало?

— Я его простил. Я ему доказал, что он был не прав.

— Но тени таких людей существуют и до сих пор и преследуют вас не так ли?

— Я даже знаю их телефон. Лишь бы их не было рядом. Но они тянутся.

(Я начинаю подозревать наличие наязчивого психического состояния в моём пациенте. Но так ли это?)

— А может быть это невроз навязчивого состояния?

— Нет, Я знаю, они есть.

— С вашей то способностью сопереживать, быть таким дружелюбным так переживать…

— А плохие люди тянутся к хорошему, потому что у них этого нет, а им это не достаточно, им нужно это, они должны вредить там, где хорошо. Они должны вредить там, что бы всем было плохо, не только у них. Они же понимают, что они ущербные. Но они должны кому-то сделать плохо и они тянутся к добру. А Я не хочу их подпускать, они бесятся от этого.

(Мой пациент о чём-то задумался.)

— Где вы сейчас только что были?

— Да… Я сейчас переживаю о концертной программе в театре Оперетты композитора Володи Евзерова, которого все очень любят, но ни кто, почти, не знает его в лицо. Я являюсь режиссёром этой программы.

— Вы чувствуете ответственность. А ответственность — это чувство страха подвести другого…

— Страха, нет никакого. Это волнение, которое касается любого артиста, который выходит на сцену. Я бы не сказал, что это какой-то страх, но я знаю, что все равно все получится. Вот тут кругом коллеги, кругом друзья, шикарные репертуары композитора, шикарные исполнители.

— А мне всегда казалось, что многие артисты только себя двигают?

— Нет. Ну, это Вы зря. Дело в том, что я — Александр — это защитник людей. Поэтому Я несу этот крест на себе, и буду нести, а по-другому быть не может. Далеко ходить не надо. Прошел третьего числа мой спектакль по телевидению, да на НТВ, вот и мне Филипп звонит из Америки и говорит: «А мне Борис безумно понравились твои платья. Сделай, это я сейчас секрет открою, даже если она прочитает, но это уже делается, говорит. Сделай ей подарок на день рождение. Сделай платье красивое, как бы ты бы хотел, мечтал, понимаете. И пусть вот она получит этот подарок. Я говорю: «Я стесняюсь, Я на Новый год хотел это сделать, вот, но вот мы уже работаем над платьем Пугачевой, она об этом не знает. Ей в офис пришло платье на день рождение.

— У вас развита способность чувствовать другого, сочувствовать, переживать, входить в его состояние, чувствовать единение с ним. Потому вы пародист? Его величество жест намного сильнее всякой болтовни? Не так ли?

— Конечно. В нашей профессии без этого невозможно. Я считаю, что этой профессии научить нельзя. То, что я избрал. У меня спрашивают всегда: «А где Песков, вообще?»

— А я бы так не спросил бы…

— Я сказал. Куда вы смотрели, там был только Песков. Это дар Божий. Это, наверно, мама с папой и режиссеры, это Боги, наверно, которые сами того не понимая, не обиженного талантом молодого человека превратили в то, что вы видите. Я больше театральный актер-клоун, и вот этот синтез разных жанров, видов искусства, пантомимы, хореографии, вокала, умение чувствовать себя на сцене. Вот в той оболочке Песковской, да, какой он из себя, т. е. чутье тела и т. д. Вот это помогает быть Песковым. И все, что за восемнадцать лет, а у меня сегодня девяносто образов, это везде Песков.

— Что же вызывает в вас желание пародировать?

— Первая моя женская роль была — роль Бабы Яги. Первая мужская роль 36-летнего прапорщика. Я игрок, актер. Я должен это играть, потому что Я так родился.

Если бы мне сегодня предложили в кино сыграть Царевича Алексея, Я просто бы побежал, бросив все пародии. Потому что это мне лю-бо-пыт-но. Мне это ин-те-рес-но. Мне это хочется играть.

— По-видимому, Ваш успех заключается в том, что Вы не впадаете в роль взрослого — злого, суетливого человека… Вы вечный мальчик.

— Мой успех зависит, во-первых от успеха моих артистов, от того, что они дают, а я беру от них. Как пиявка, всасываю как они себя мироощущают, я это чувствую, и я от всех взял самое сильное. Я всю жизнь сам плачу за все. Я ни в какие структуры не влезал, слава Богу. Я никому, ни чего не должен. И поэтому мне очень легко.

— А некоторые умудряются, используя актерский гипноз дружить с финансовыми структурами, пролитиками…

— Нет, Я стесняюсь. Не, не, не. Я не умею этого. Я стесняюсь.

— Вы знаете, у нас есть предприимчивые актеры.

— Конечно. Я стесняюсь. Я стесняюсь знакомиться с нужными людьми. Я стесняюсь, а они, может быть, стесняются меня, подойти и спросить что-либо. Может быть я и рассмотрел какое-нибудь предложение, но может быть кто-то считает ниже достоинства своего, познакомиться с Песковым. Такие тоже люди есть, согласитесь.

— Как бы мы не находились в настоящем, мы всегда находимся в диалоге с детством и с прошлым. А вы не просто вспоминаете, вы так и остались в детстве? Не так ли?

— А Я этим и живу.

— С кем вы все время в диалоге из детства

— С детством. С годика, когда меня оставили родители, ушли в кинотеатр, а мне был годик. Я помню до мелочей и Я маме потом это рассказывал…

— Отец что говорит чаще?

— Ну, он всегда обращался ко мне «Сын». Дашка, моя двадцатиоднолетняя дочь. Дашка у меня администратор (с м е е т с я). Она у нас общается с общественностью.

Она знала дедушку. Я не хочу его подвести, его веру подвести в меня. И я каждый раз оправдываю. Он хотел, чтобы я стал артистом. У меня, к счастью есть еще один человек в моей жизни, перед которым Я не могу лгать на сцене, будем так говорить и для меня это как бы жизненная ситуация, которую я не могу ни в коем случае, как бы, предать. Вот у меня есть отец, перед которым Я доказываю его желания, что бы Я был артистом, постоянно доказываю. Я хочу доказать, что отец прав был. Я хочу его веру, даже тогда, когда он на том свете, доказывать, что он абсолютно был прав, что Я должен быть артистом. А мама была против, но сегодня она сидит в зрительном зале и плачет от счастья. Что ее сына любят во всей стране и за рубежом.

Психоанализ показал, что в моём пациенте постоянно преобладала защита регрессией — это возвращение к свойственным более раннему возрасту методам психического функционирования с целью избежания конфликтов, переживаемых на более поздней стадии развития личности.

Сначала мне казалось, что имеет место симуляция со стороны моего пациента в эдакого большого, но мудрого и доброго ребёнка, но, услышав его задорный детский смех, я понял, что заблуждаюсь. Внутренний ребёнок, которого носит внутри себя мой пациент, испытывает постоянное давление со стороны его взрослой составляющей психики (отсюда невротичность), но ребёнок всё-таки всегда побеждает. Мой пациент постоянно живёт в ожидании прекрасного, ожидании свободы, но этому всегда мешают некие сковывающие его силы, которые не желают воспринимать то, какой он есть. Эти, ограничивающие в свободе и в полёте детства, силы вызывают сильное раздражение и омерзение моего пациента.