7.4. Карл Густав Юнг и коллективное бессознательное

7.4. Карл Густав Юнг и коллективное бессознательное

Раскол — это нормальное явление жизни маргинальных социальных групп, будь то религиозные секты, радикальные политические партии или психоаналитические общества. И неслучайно раскол во фрейдистском сообществе произошел именно тогда, когда оно переросло уровень венского кружка ученых еврейского происхождения, став международным движением с притязаниями в области медицины и культуры в целом. Фрейд считал, что совершил открытия огромного значения, и поэтому рассматривал расхождения с бывшими коллегами как отступничество, которое подвергает его дело опасности. Естественно, это вызывало обиду, негодование и возмущение тех, кто следовал своим путем. Эти, в глазах Фрейда, неблагодарные дети утверждали, что никогда не принимали его взгляды целиком и полностью, — и были правы. Фрейд терпимо относился к различиям во взглядах, пока они высказывались в узком кругу, — другое дело, когда психоанализ вышел на международную арену.

Альфред Адлер (Alfred Adler, 1870–1937) и Вильгельм Шге- кель (Wilhelm Stekel, 1868–1940) стали в 1902 г. первыми членами группы Фрейда. Уход в 1911 г. Адлера и, чуть позже, Штекеля был для него большим ударом. Оба имели медицинское образование. Неистощимая любознательность Штекеля побуждала его заниматься многими темами, тогда как Адлера идеи Фрейда привлекли, возможно, благодаря особому интересу к неврозам. Адлер был предан идее социальной медицины как составляющей системы социального обеспечения и надеялся, посвятив свою жизнь медицине, принести пользу всему человечеству. Он не соглашался полностью с сексуальной теорией неврозов Фрейда, но признавал существование агрессии как автономной силы, связывая ее с функциональными отношениями между органами тела, а также с семьей и социальными взаимоотношениями. Будучи средним из трех братьев, он уделял особое внимание теме соперничества между детьми в семье. Его взгляды стали известны после его разрыва с Фрейдом, когда он опубликовал книгу «О невротическом характере» (Uber den nervosen Charakter, 1912), и особенно после войны. Он считал, что психические энергии действуют в интересах каждого отдельного индивида, как если бы для каждого существовала своя определенная цель. Если человек отклоняется от своей цели, это приводит к неврозу. Адлер также развивал представления о чувстве неполноценности, считая его главной движущей силой развития. Эта мысль зародилась из ортодоксальной медицинской теории о том, что от рождения ослабленный телесный орган может стать вероятным местом патологии. Адлер перевел эту физиологическую идею о существовании неполноценных органов в психологическую теорию о том, что чувство неполноценности составляет ядро неврозов, а также может вызвать такую вполне обычную мотивацию, как желание обладать властью над другими. Невротики, утверждал он, страдают комплексом неполноценности. Вспоминая собственное детство, Адлер связал острые переживания неполноценности с соперничеством между детьми в семье. Но он также связал эти чувства с низким социальным статусом и подчиненным положением, которые знакомы рабочим и женщинам. До встречи с Фрейдом Адлер работал в области социальной и производственной медицины, и эти интересы продолжали задавать направление его дальнейшим психологическим исследованиям. Позднее его психология дала начало педагогической теории, а его психотерапия стала способом обучения людей чувству общности.

Развивая эти идеи, в 1920-е гг. Адлер создал так называемую индивидуальную психологию, в которой характер, невроз и жизненные цели понимались как результат взаимодействия психологических факторов с социальным окружением. Фрейду все это казалось путаными рассуждениями, сопротивлением неприятной правде о либидо. Но послевоенные реформы образования в Вене предоставили Адлеру возможность пропагандировать свои идеи, особенно после того, как в 1924 г. он стал профессором в педагогическом институте. Он открыл детские консультации-поликлиники и был чрезвычайно предан делу обучения взрослых. Позже он эмигрировал в США, где в 1920-е гг. много выступал с лекциями, так как именно здесь он видел перспективы для своих идей. Он в доступной и практичной манере говорил о том, что интересовало многих людей, — о связях между личными достижениями и опытом, полученным в раннем детстве. Его книга «Понять природу человека» (Menschenkenntnis, 1927, буквально — «умение понимать людей») самим названием выражала свою практическую направленность. В самом деле, прикладная направленность представлений Адлера привела к тому, что они органично вписались в североамериканскую культуру и эго-психологию даже без ссылки на источник.

Еще более неохотно, чем в случае с Адлером, Фрейд признавал несовместимость взглядов Юнга и его собственных. Окончательное отделение Юнга от Фрейда в 1913 г., завершившее историю взаимоотношений, многое открывшую в характере обоих мужчин, было судьбоносным для психоанализа. Карл Густав Юнг (Carl Gustav Jung, 1875–1961) был энергичным и представительным мужчиной, поколением младше Фрейда, швейцарским подданным и не евреем. Как Фрейд «почти высказал вслух… только благодаря его (Юнга) появлению на сцене, психоанализ избежал опасности стать национальным еврейским занятием» [72, с. 34]. Когда Юнг познакомился с Фрейдом, он работал психиатром в пользовавшейся международной известностью больнице Бурхголь- цли в Цюрихе под руководством Ойгена Блейлера (Eugen Bleuler, 1857–1940). Фрейд выбрал Юнга своим официальным преемником (несмотря на старшинство Адлера) и сделал первым президентом Международной психоаналитической ассоциации. И Фрейд, и Юнг вели дневники, и каждый оставил записи о развитии их отношений. Благодаря преимуществам ретроспективного взгляда и имеющемуся доступу к их переписке можно увидеть, что под их внешне близкой дружбой всегда существовали различия в намерениях. Мы должны понять, что учение Юнга нельзя рассматривать как побочную ветвь теории Фрейда, так как у него существуют свои источники в культуре XIX в.

Юнг родился в культурной семье, известной в Базеле. Один его прадед был врачом, другой — теологом, у которого, как говорили, бывали видения, а его отец был протестантским пастором; как впоследствии считал сын, он испытывал серьезные религиозные сомнения. Особое переплетение медицинского и духовного — которое, как думали Юнг и его последователи, делает возможным истинно психологическое познание — присуще всем его работам. Как он говорил позже: «Психология, соответствующая только требованиям интеллекта, никогда не будет практической, поскольку психика во всей ее полноте никогда не сможет быть постигнута только на интеллектуальном уровне… Психика ищет такого выражения, которое сможет полностью охватить ее природу» [107, с. 117]. В последние годы XIX в., будучи еще студентом- медиком, Юнг занимался со своей младшей кузиной, Элен Прай- сверк (Helene Preiswerk), которая была медиумом. В 1900 г. он получил должность в Бурхгольцли, вскоре стал заведовать амбулаторной службой, включавшей терапию гипнозом, а также начал преподавать в университете Цюриха. В 1906 г. он опубликовал результаты тестов на словесные ассоциации, и эта работа ввела в научный оборот понятие психологического комплекса, или скопления эмоционально связанных идей. Юнга, как и его цюрихских коллег, воодушевила книга «Толкование сновидений», и он начал переписываться с Фрейдом.

Их обширная переписка и насыщенные встречи показывают, что Юнг получил от Фрейда мощнейший импульс — как от фигуры отца, а Фрейд возлагал большие надежды на Юнга как на своего интеллектуального сына и героя, который будет нести свет психоанализа международной медицинской общественности и всему миру вообще. Хотя и являясь младшим по возрасту, Юнг вступил в эти отношения с сознанием собственной личной и профессиональной ценности, со своим пониманием психики и с верой, что он и Фрейд объединят силы для создания эмпирической программы изучения неврозов. Он никогда полностью не принял представление Фрейда об исключительно сексуальной природе либидо и сообщил об этом Фрейду, хотя тот надеялся, что на Юнга, в конце концов, окажут влияние фактические свидетельства в пользу сексуальной теории. В противоположность Фрейду, описывавшему либидо по аналогии с физической силой, Юнг для описания либидо, или психической энергии, использовал понятие воли, или жизненной силы. В 1911 г. даже Фрейду пришлось признать серьезные расхождения во мнениях, и в 1913 г. разрыв стал окончательным.

Юнг между тем начал посвящать больше времени частной практике. Работая с психотиками в больнице и состоятельными кли- ентами-невротиками, он убедился в поразительной силе и устойчивости символов, в которых психика выражает эмоциональное напряжение. Те же яркие символы он обнаружил в снах и в фантазиях. Юнг рассматривал эти символы как отражение позитивных функций психики — внутренне присущей ей созидателъности, существующей наряду с деструктивностью. Он оспаривал мнение Фрейда о том, что символы представляют собой негативные последствия сексуального вытеснения. Тогда как Фрейд с детерминистских позиций исследовал, как образуется содержание бессознательного, Юнг размышлял о психике в понятиях целенаправленных сил, открывающихся сознанию в символах и образах. Фрейд прошел через творческую болезнь, период невротического постижения своего бессознательного, и Юнг, с риском для своего душевного здоровья, предпринял то же самое. Но если Фрейд анализировал свои ассоциации на материал сновидений, Юнг стал поощрять свое Я к порождению видений и символов, пытаясь пробурить шахты и туннели в глубины психики с помощью образов своего воображения. Из этого опасного путешествия, которое подчас причиняло боль его близким, Юнг вышел мифическим героем, принесшим свет из тьмы бессознательного. Сравнение с мифом принадлежит самому Юнгу.

Все еще находясь в контакте с Фрейдом, Юнг написал свое главное исследование — «Либидо, его метаморфозы и символы» (Wandlungen und Symbole der Libido), впервые опубликованное сначала как серия статей, а в 1911–1912 гг. в виде книги. И лишь когда он закончил книгу, обоим пришлось столкнуться с реальностью отрицания Юнгом сексуальной теории неврозов, а не просто неуверенности в ней. Юнг считал, что Фрейд, видя основную причину нарушений в сексуальности, путает причину со следствием. Его работа несла в себе черты возбужденного и беспорядочного творческого ума в самом его расцвете; в ней, как писал психиатр и историк Генри Элленбергер (Henri F. Ellenberger, 1905–1993), «Юнг посвятил более четырехсот страниц мифологической интерпретации нескольких грез и фантазий человека, с которым никогда не встречался» [66, с. 695–696]. Он использовал опубликованные Флурнуа отчеты о молодой американке, известной как мисс Франк Миллер, у которой были богатые образы снов и фантазий. При интерпретации этого материала, в которой он опирался на мифы, филологию и религиозный опыт, Юнг создал свой язык описания динамических бессознательных сил, или либидо. Он не отрицал ценность понятия Фрейда о вытеснении, но все же дал иную картину бессознательного как обладающего собственной архаичной, доиндивидуальной структурой. Написав книгу, он отправился в путешествие по собственной психике, ища в ней эти врожденные силы. Результатом стала концепция коллективного бессознательного, которую Юнг положил в основание систематической теории личности, изложенной в книге «Психологические типы» (Psychologische Туреп, 1921). В ней он вводит термины интроверт и экстраверт для характеристики типов с разными источниками мотивации: в первом случае они лежат внутри, во втором — вне психики. Эти термины были впоследствии использованы психологами Спирменом и Айзенком, занимавшимися в Великобритании личностными тестами.

Основа природы человека, как считал Юнг, — это наследуемая психическая энергия, бессознательная, но постоянно активная и целенаправленная: «единый психический субстрат надличностной природы, который присутствует в каждом из нас» [32, с. 172–173]. Эта энергия — источник интуиции, которая выражает себя не в словах, а в символах. Так, во многих культурах ветер символизирует «дыхание жизни» или дух, и это, по мнению Юнга, свидетельствует о коллективной природе бессознательного. Юнг находил повторяющиеся формы использования символов в легендах и мифах — такие как легенда об Орфее, в поисках истинной награды спустившемся в царство мертвых. Он рассматривал эти формы как архетипы, или постоянные структуры коллективного бессознательного. В 1920-е гг. Юнг потратил много сил на изучение незападных культур (он посещал, например, индейцев Пуэбло в Нью-Мексико) и восточных религий, мифологии и алхимии, чтобы продемонстрировать общую для всех архетипи- ческую структуру психики. Юнг также сотрудничал с Ричардом Вильгельмом (Richard Wilhelm, 1873–1930) — ведущим немецким синологом и переводчиком «И-Цзин», китайской «Книги перемен».

Юнг ушел с занимаемой им в университете должности примерно в то же время, когда отделился от Фрейда, чтобы позволить себе свободу заниматься исключительно частной практикой. Многое в его работе указывало на раскол между сферой сознания, с его нравственными побуждениями, респектабельными чувствами и рациональным знанием, и сферой бессознательного, которое аморально, асоциально и нерационально. Этот раскол, полагал он, проявляется символически как патологические симптомы, а также в снах и смутных представлениях о недостигнутых идеалах. Из этого вытекал его подход к терапии. Патология возникает при расщеплении сознания, когда оно уже больше не может контролировать бессознательное. Лечение при этом состоит в интеграции бессознательное в сознание. Этот синтез Юнг назвал процессом индивидуации: «Индивидуация совпадает с развитием сознания из первоначального состояния тождества. Поэтому индивидуация означает расширение сферы сознания и сознательной психологической жизни» [33, с. 524]. Его вера в возможности интеграции поддерживала оптимистичный взгляд на жизнь, что было привлекательным в неспокойные годы до и после Второй мировой войны. Юнг, однако, подчеркивал, что энергии бессознательного иррациональны и во многих отношениях опасны и деструктивны, поэтому успех их освоения сознанием современного человека не гарантирован. Работы Юнга, как и Фрейда, отразили ощущение, что цивилизация в опасности; в годы войны люди были склонны поверить в то, как непрочна власть разума над неослабевающими силами примитивной психики. Но тогда как стоическое послание Фрейда заключалось в том, что уменьшить боль страданий можно с помощью научного познания, Юнг говорил о заключенной в коллективном бессознательном позитивной способности к исцелению и преображению.

Работы Юнга привлекали многих людей среднего возраста — образованных, имеющих профессию и внешне удачливых, но лишенных внутреннего направления. Для Юнга такие люди служили подтверждением его диагноза современной западной культуре: раскол между внешней и внутренней жизнью стал почти катастрофическим. Запад, предполагал он, слишком озабочен рациональным научным познанием и материальными достижениями, ему не хватает коллективной цели, и он не может дать людям духовного удовлетворения. Культура в целом не интегрирована с коллективным бессознательным. Юнг сменил роль: из юного героя, путешествующего в подземное царство, он стал мудрым старцем в мире, ожидающем пророка. Политические события 1930-х гг. он интерпретировал как результат общего отрицания бессознательных сил западной цивилизацией. Как уроженец немецкоязычной Швейцарии, симпатизирующий немецкой культуре, но непосредственно не затронутый политикой Германии, он не торопился оценивать природу нацистской власти. Юнгу казалось, что причина привлекательности Гитлера в том, что тот отвечает на запросы бессознательного, оставшиеся неудовлетворенными из- за неспособности Европы после Реформации оставить место для коллективной символической жизни, выражающей духовные нужды. В итоге, опасался он, европейский ум был побежден темными силами, сопротивляться которым невозможно.

Сам Юнг рассматривал такие дискуссии как объективный вклад в понимание психики современного человека, т. е. в психологию. Однако в контексте политических событий 1930-х гг. некоторые историки изображали его сочувствующим национал-социализму. На споры об этом, наряду с множеством эмоций, повлияли два фактора. Во-первых, Юнг описывал наследуемые бессознательные силы и верил, что их специфический характер отражает историю народа или расы. Ему, как и многим его современникам — в том числе и некоторым сионистам, казалось естественным и объективным рассматривать психику в понятиях расы. Он считал, что есть «еврейская душа», определяемая тем, что он, как и многие авторы до него, называл культурой людей, не имеющих корней. Юнг также предполагал, что различия во врожденном национальном характере еврея, немца, швейцарца и т. д. указывают на необходимость разной психотерапии. В 1930-е гг., сколько бы Юнг ни заявлял о своем стремлении к объективности, все это было игрой с политическим огнем. Во-вторых, нацификация немецких учреждений в апреле 1933 г. привела к отставке Эрнста Кречмера (Ernst Kretschmer, 1888–1964) с поста президента Психотерапевтического общества Германии, а также к принудительному выходу из него всех евреев. В ответ его вице-президент Юнг стал президентом только что основанного Международного психотерапевтического общества. Его защитники считали, что это поставило его в наиболее выгодное положение для того, чтобы помогать тем, кто был исключен из общества, и хранить терапевтические идеалы в немецкоговорящем мире. Его хулители утверждали, что это означало желание работать бок о бок с национал-социалистами и поддержку их расистской политики. Перед ним стояла моральная дилемма, но Юнг, считавший политику, по сравнению с психологическими изысканиями, занятием поверхностным и пустым, был плохо подготовлен для понимания политического характера своей роли. Возможно также, что он медленно и с неохотой дистанцировался от политики расовых стереотипов, поскольку верил, что они выражают внутреннюю реальность.

Юнг, как и Фрейд, считал свою работу наукой и претендовал на открытие объективных истин о природе человека. Работы Фрейда полны биологических и механистических понятий, часто конфликтующих с психологической терминологией; мысль Юнга изначально была свободна от них, двигаясь в русле представлений о целенаправленности психического. Фрейд был атеистом; Юнг рассматривал религиозную веру как естественное человеческое выражение архетипических психологических сил, что, по мнению некоторых читателей, открывало дорогу религиозной интерпретации его теории. И Фрейд и Юнг весьма спекулятивно использовали идею наследуемости приобретенных признаков. Что было общим местом на рубеже XIX и XX вв., в 1920-е гг. становилось неприемлемым — хотя в немецкоязычном мире медленнее, чем где-либо еще. Понятие психического наследования было отвергнуто новой биологической наукой — генетикой. Идеи Юнга разделяли и другие так называемые философы жизни, хотя Юнг не разрабатывал систематическую философию как основание для своей теории психической наследственности. Его работы обязаны своим влиянием не вкладу в естественную науку, а новому пониманию и упорядоченности, вносимыми в клинический материал и сравнительную мифологию и оцененными людьми, стремящимися к цельной и наполненной жизни. В самом деле, для большинства психотерапевтов — последователей Юнга — и для его широкой аудитории вопрос о том, является ли его работа научной, не имеет отношения к делу. Это в очередной раз указывает на сложившееся в

в. расхождение между тем, чего от психологии ожидают академические ученые, и тем, чего от нее хотят обычные люди. Это иллюстрирует и натянутость отношений между авторитетом научного знания и знания, полученного в личном опыте. Юнг подтверждал веру людей в значимость личных смыслов, что стало особенно ясно после посмертной публикации книги Юнга «Воспоминания, сновидения, размышления» (Erinnerungen, Traume, Gedanken, 1962). Этот текст получил широкую известность как автобиография Юнга, хотя многое в нем было доработано и дописано Аньелой Яффе (Aniela Jaffe), долгое время служившей секретарем Юнга.

Эта глава началась с парадоксального утверждения о том, что Фрейд был просвещенным ученым, который, опираясь на разум, привел Просвещение к его завершению. Фрейд надеялся — гораздо больше, чем его последователи, — что истина поможет облегчить страдания человечества, но события XX в. показали, что прогресс не стоит принимать как должное. Приписав бессознательному творческую силу, Юнг был более оптимистичен. Но и он подчеркивал темную сторону человеческой природы, при этом представляя Просвещение скорее симптомом, чем лекарством от современных бедствий. Психоаналитическая работа заставила разум увидеть его пределы. И тогда как Фрейд считал веру регрессией в детство и примитивной фантазией о всемогущем отце, Юнг относился к религиозному опыту серьезно, как к неуничтожимой человеческой потребности. Многие поэтому считали, что Юнг объединил современную психологию и религиозную веру и таким образом преодолел кризис человеческого существования, причину которого видели в научном мировоззрении. Они надеялись, что он предоставил психологические доказательства того, что даже на современном Западе люди могут верить в вечные ценности человеческого духа. Возможно, Юнг и позволял читателям, в том числе верующим, прочесть его так, как им этого хотелось, но его едва ли можно считать христианским психологом. Его вклад заключался в том, что он дал психологическому языку собственное богатство и независимость от механистических понятий (так же мы можем думать и о Фрейде, если будем рассматривать его труды в контексте не естественной, а интерпретативной науки). Это позволило духовным целителям и всем нуждавшимся в исцелении использовать теории Юнга для поиска ответов на их вопросы. Этот язык исцеления был не материалистическим или духовным, а психологическим.

Когда Фрейд приложил понятие Эдипова комплекса к предыстории человечества и создал нечто вроде антропологии, или когда, столкнувшись с реальностью войны, занялся изучением Я, он начал рассматривать индивида как социальное существо. Его последователи — такие как глава Венского психоаналитического общества в 1920-е гг. Федерн, — пошли дальше, проводя параллель между вытеснением в индивидуальной психике и социальными репрессиями и пытаясь найти психоаналитический ключ к общественным проблемам. Адлер и другие психоаналитики, ассоциируемые с Фрейдом, пошли той же дорогой. Юнг, напротив, был открыто безразличен к политике и не удостаивал вниманием все, что не связано с трансформацией индивида, считая подобные изменения поверхностными. Однако и Юнг, с печальными последствиями для своей репутации, переносил психологические категории на общественно-политическую сцену и трактовал социальные события как результат действия психологических факторов. Надо сказать, что это возвышение «психологического» за счет «социального» было типично не только для психоанализа. Психология в США потому и получила организационную и финансовую поддержку, что предлагала услуги по индивидуальной адаптации и контролю, а не систематический анализ взаимосвязей между личным опытом и характером и социальными структурами. Отношения психологии — как аналитической, так и неаналитической — с социальным измерением человеческого существования в XX в. были непростыми, что верно и для настоящего времени.