1.2. Социально-психологическая семантика коммуникаций[1]

Механизмы воздействия в социальных коммуникациях. Психологическое влияние – это воздействие на состояние, мысли, чувства и действия другого человека с помощью исключительно психологических средств, с предоставлением ему права и времени отвечать на это воздействие. К исключительно психологическим средствам влияния относят вербальные, паралингвистические и невербальные.

Вербальные сигналы – слова и прежде всего их смысл, но также и характер используемых слов, подбор выражений, правильность речи либо разные виды ее неправильности.

Паралингвистические сигналы – особенности произнесения речи, отдельных слов и звуков.

Невербальные сигналы – взаимное расположение собеседников в пространстве, позы, жесты, мимика, контакт глаз, оформление внешности, прикосновения, запахи.

Вступая во взаимодействие, люди оказывают влияние друг на друга. Механизмы этого влияния следующие.

1. Аргументация – высказывание и обсуждение доводов в пользу определенного решения или позиции с целью формирования или изменения отношения собеседника к данному решению или позиции.

2. Самопродвижение – объявление своих целей и предъявление свидетельств своей компетентности и квалификации, для того чтобы быть оцененным по достоинству и благодаря этому получить преимущества на выборах, при назначении на должность и др.

3. Манипуляция – скрытое побуждение адресата к переживанию определенных состояний, принятию решений и/или выполнению действий, необходимых для достижения инициатором своих собственных целей.

4. Внушение – сознательное неаргументированное воздействие на человека или группу людей, имеющее своей целью изменение их состояния, отношения к чему-либо и создания предрасположенности к определенным действиям. По определению В. Бехтерева, это «непосредственное прививание психических состояний, не нуждающееся в доказательствах и логике» [Бехтерев, 2009]. Внушение отличается от заражения тем, что внушающий (суггестор) сам не находится в том состоянии, которое он пытается привить воспринимающему внушение (суггеренду). Этот процесс сопровождается снижением сознательности и критичности восприятия, отсутствием активного понимания и развернутого логического анализа.

5. Заражение – передача своего состояния или отношения другому человеку или группе людей, которые каким-то образом (пока не нашедшим объяснения) перенимают это состояние или отношение. Передаваться состояние может как непроизвольно, так и произвольно, усваиваться – также непроизвольно или произвольно. Результатом бывает эффект многократного взаимного усиления эмоциональных состояний общающихся людей, что наиболее интенсивно проявляется в толпе, но может происходить и в небольших группах.

В русском языке этот механизм зафиксирован в выражениях «заразительный смех», «заразить примером», «заразиться страхом», «заразительная амнезия» и т. д.

6. Пробуждение импульса к подражанию – способность вызвать стремление быть подобным себе. Эта способность может проявляться как непроизвольно, так и произвольно. Стремление подражать и подражание (копирование чужого поведения и образа мыслей) также может быть произвольным и непроизвольным.

7. Формирование благосклонности – привлечение к себе непроизвольного внимания адресата путем проявления инициатором собственной незаурядности и привлекательности, высказывания благоприятных суждений об адресате, подражания ему или оказания ему услуги.

8. Просьба – обращение к адресату с призывом удовлетворить потребности или желания инициатора воздействия.

9. Игнорирование – умышленное невнимание, рассеянность по отношению к партнеру, его высказываниям и действиям. Чаще всего воспринимается как признак пренебрежения и неуважения, однако в некоторых случаях выступает как тактичная форма прощения бестактности или неловкости, допущенной партнером.

10. Принуждение – приневоливание человека к выполнению определенных действий с помощью угроз и лишений. В наиболее грубых формах принуждения могут использоваться угрозы физической расправы, ограничения свободы и физические воздействия. В последних двух случаях принуждение перестает быть собственно психологическим средством влияния.

11. Нападение – внезапная атака на чужую психику, совершаемая с сознательным намерением или без такового и являющаяся формой разрядки эмоционального напряжения. Высказывание пренебрежительных или оскорбительных суждений о личности человека; грубое агрессивное осуждение, поношение или осмеяние его дел и поступков; напоминание о постыдных или прискорбных фактах его биографии; безапелляционное навязывание своих советов и др. [Абалакина, Агеев, 1990].

Социальной психологией, изучающей специфику процесса познания людьми друг друга, выявлен ряд психологических механизмов, создающих потенциальную возможность возникновения искажений в этом процессе. К их числу относятся следующие:

1) суждение о другом человеке по аналогии с собой. Имеется в виду в большинстве случаев бессознательный перенос на других собственных свойств, переживаний и т. д.;

2) эффект ореола – влияние общего впечатления о другом человеке на восприятие и оценку определенных свойств и проявлений его личности. Исследования показывают, например, что критерии оценки учителем учеников ограничены в большинстве случаев тремя показателями: успеваемостью, дисциплиной и внешним видом школьника, причем оценка успеваемости затем генерализуется до оценки и личностных свойств воспитанников;

3) эффект стереотипизации – наложение на восприятие отдельного человека стереотипа, т. е. обобщенного образа некоторой группы, категории людей («отличник», «троечник» и т. п.);

4) рассмотрение конкретного человека сквозь призму явных либо неявных общих представлений о том, какова должна быть личность по мнению воспринимающего. Имеется в виду довольно распространенный подход к человеку прежде всего с точки зрения того, каким ему следует быть, и забвение того, каков он сейчас;

5) стремление к внутренней непротиворечивости – склонность восприятия вытеснять все аспекты образа воспринимаемого человека, противоречащие сложившимся на сегодня о нем представлениям («отличник», как правило, окрашивается в один однозначно положительный тон, «троечник» – в другой, но тоже однозначный, к сожалению);

6) эффект инерционности – тенденция к сохранению однажды созданного представления о человеке (подчас бывает трудно изменить позицию, например, неуспевающего именно в восприятии педагога);

7) влияние характеристик личности воспринимающего – подразумевается воздействие на познание другого человека, например, уровня притязаний, самооценки, общительности или замкнутости воспринимающего;

8) эффект последовательности – влияние на восприятие последовательности получения сведений о человеке.

Основными механизмами познания другого человека в процессе общения являются идентификация, эмпатия и рефлексия.

Идентификация (от лат. identifi co – отождествлять, уподоблять) выражает простой эмпирический факт, что одним из самых простых способов понимания другого человека является уподобление себя ему. Это, разумеется, не единственный способ, но в реальных ситуациях взаимодействия люди пользуются таким приемом, когда предположение о внутреннем состоянии партнера по общению строится на основе попытки поставить себя на его место.

Существует тесная взаимосвязь между идентификацией и другим близким по содержанию явлением эмпатии (от греч. empatheia – сопереживание). Эмпатия – это способность к постижению эмоционального состояния другого человека в форме сопереживания. Только в этом случае имеется в виду не рациональное осмысление проблем другого человека, а, скорее, эмоциональный отклик на его проблемы. Эмоциональная природа эмпатии проявляется именно в том, что ситуация другого человека, например, партнера по общению, не столько продумывается, сколько прочувствуется [Петровская, 1989].

Однако взглянуть на вещи с чьей-то точки зрения – необязательно означает отождествить себя с этим человеком. Если я отождествляю себя с кем-то, то это значит, что я строю свое поведение так, как строит его этот другой. Если я проявляю к нему эмпатию, я просто принимаю во внимание его линию поведения (отношусь к ней сочувственно), но свою собственную могу строить совсем по-иному. И тот и другой аспекты важны. Но оба случая требуют решения еще одного вопроса: как партнер по общению будет меня понимать? От этого будет зависеть наше взаимодействие.

Иными словами, процесс понимания друг друга осложняется явлением рефлексии (от лат. refl exio – обращение назад). Это не просто знание или понимание партнера, а знание того, как партнер понимает меня, своеобразный удвоенный процесс зеркальных отношений друг с другом.

Механизмы взаимопонимания. Существует несколько качественно различных способов понимать другого человека. Все вместе они составляют стройную систему психологических механизмов, позволяющую человеку успешно ориентироваться в самых разных обстоятельствах и взаимодействовать с самыми разными людьми. Однако часто случается так, что какое-нибудь звено в этой системе нарушается, выпадает, механизм «ломается». И тогда ломается взаимопонимание, нарушается процесс общения. Для того чтобы понять, что сломалось, а главное, чтобы уметь наладить работу механизма вновь, нередко необходимо вмешательство специалистов – психологов и психотерапевтов. Мы обсудим этот вопрос в конце книги, а сейчас попробуем разобраться, что представляет собой и как работает каждый механизм.

Физиогномическая редукция. Один из самых простых и распространенных способов понять и оценить другого человека – судить о нем по внешности, манере поведения, делать вывод о внутренних, психологических чертах, основываясь на внешнем облике (выражение лица, телосложение, походка, осанка и т. д.). Возможно, термин «физиогномическая редукция» не совсем точен, поскольку дело не сводится только к физиогномической оценке, но он уже прочно вошел в научный обиход, и мы будем пользоваться им впредь. Тем более что лицо – действительно неисчерпаемый источник информации.

В любой национальной культуре существует бесчисленное множество физиогномических представлений и примет. Хорошо известно, что означают, например, твердый подбородок, высокий лоб, полные губы. По отношению к каждой части лица – глазам, бровям, волосам, ушам, – а также к физиономии в целом существует фиксированный набор примет, позволяющих составить первоначальное представление о человеке почти без участия сознания, без всяких усилий с нашей стороны.

Насколько справедливы эти приметы? Всегда ли люди с высокими лбами умны, с полными губами – чувственны и добры, с твердым подбородком – решительны и т. д.? Некогда существовала даже целая наука, которая так и называлась – физиогномика. Самые знаменитые ее представители достигали поистине потрясающих результатов. Так, австрийский пастор Лафатер, друг и корреспондент Карамзина, прославился своими точными предсказаниями черт характера, способностей и даже судеб многих людей, основываясь только на кратковременном их наблюдении [Карамзин, 1984].

Однако такой подход впоследствии был признан очень упрощенным, слишком прямолинейным. Советские психологи, например, раскритиковали физиогномику в пух и прах за ненаучность, приблизительность, субъективизм. И действительно, жестко связывать какую-нибудь одну-единственную деталь внешности человека с его характером или темпераментом – совершенно безнадежное занятие: на этом пути не избежать множества ошибок. Но в том, что внешний облик человека связан с некоторыми внутренними особенностями, мы не видим ничего ненаучного или идеалистического. Например, общий рисунок скелетно-мышечной системы, конституция, манера поведения способны поведать внимательному наблюдателю очень многое. И так ли уж были неправы Кречмер, Шелтон и многие другие психиатры-практики, пытавшиеся связать тип конституции с наиболее характерным для него типом психических заболеваний? Подробнее об этом пишут Ю. Гиппенрейтер и В. Романов в книге «Психология индивидуальных различий» [2008].

Как бы ни критиковали физиогномику за приблизительность и произвольность, каждый согласится, что информация, заключенная во внешнем облике человека, важна для понимания каких-то психологических, личностных характеристик. Механизм физиогномической редукции может быть полезным, разумеется, если не требовать от него абсолютной точности и надежности.

Откуда берутся у нас все эти многочисленные физиогномические представления? Вряд ли мы приобрели их в процессе личного опыта, например, измеряя высоту лбов и соотнося их затем с интеллектуальными способностями их обладателей. Бо льшую часть физиогномических представлений мы получаем уже готовыми: из книг, фольклора, шуток, устных преданий, песен. В каждом конкретном случае очень трудно установить точный источник данной приметы, мы впитываем их буквально с молоком матери. Это не наше личное достояние и изобретение, а продукт коллективного творчества, продукт культуры.

Подтверждением сказанному может служить тот факт, что в различных культурах физиогномические приметы не всегда одинаковы, а порой очень сильно различаются. Например, во вьетнамской культуре существует такая примета: большой рот (для мужчин) означает интеллект, что не имеет никаких аналогий в русской культуре. Поэтому при взаимодействии представителей разных культур, особенно далеких по своему материальному субстрату (по физиогномии), механизм физиогномической редукции может давать сбой. Таким образом, диапазон действия этого механизма не беспределен, он ограничен социокультурными условиями.

В специальном эксперименте, проведенном В. Агеевым совместно с вьетнамским исследователем Фам Чьен Ху, была предпринята попытка продемонстрировать ограниченность механизма физиогномической редукции [Агеев, 1985]. Было выдвинуто предположение, что в каждой культуре имеются специфические ключи для восприятия (прочтения) внешности другого человека с одновременной или последующей интерпретацией его как личности. Эти ключи, когда они применяются к представителям той же самой культуры, вполне эффективны, т.e. позволяют быстро, нередко автоматически и вместе с тем достаточно адекватно воспринимать другого человека. Но те же самые ключи могут совершенно не подойти при восприятии представителей других культур. Чем значительнее различия между культурами, тем в меньшей степени применимы ключи одной культуры для понимания представителей другой. Именно этим, кстати говоря, можно объяснить огромную недифференцированность восприятия и запоминания людей другой расовой принадлежности: в чисто внешнем плане они кажутся очень похожими друг на друга, вплоть до иллюзии полной идентичности.

Мы подошли, пожалуй, к самому важному вопросу: к общей оценке действия механизма физиогномической редукции. Действительно, плох он или хорош? С одной стороны, это как будто очень удобное и простое средство понимания других людей, а с другой – источник самых грубых ошибок. Однозначного ответа на данный вопрос не существует. Мы вообще против постановки вопроса в такой форме. Это все равно, что спросить: что важнее для человека – сердце или почки, руки или ноги? Все в равной степени необходимо. Так и механизм физиогномической редукции – вполне полезное и удобное средство понимания, с одной лишь важной оговоркой. Он легко превращается из средств понимания в средство непонимания, если начинает применяться в неподходящих условиях.

Теперь очень важно сказать о существовании двух принципиально различных группах механизмов понимания человека человеком: межличностных и межгрупповых.

Первая группа механизмов начинает действовать в привычных условиях, при взаимодействии хорошо знакомых между собой людей, в то время как вторая, напротив, работает в непривычных условиях, при контактах с малознакомыми или вовсе незнакомыми людьми. Фигурально выражаясь, первые действуют при восприятии «ближнего своего», а вторые – «дальнего своего». Физиогномическая редукция, несомненно, принадлежит к классу межгрупповых механизмов. Исследуя этот механизм, можно сформулировать некоторые общие характеристики межгрупповых механизмов социального восприятия, в частности, показать, что, как и любой другой механизм подобного рода, он имеет важное приспособительное (и в эволюционном, и в социальном плане) значение.

На его основе в дальнейшем формируются другие, более сложные и тонкие механизмы понимания, например, такие как идентификация, рефлексия, эмпатия, о которых речь впереди. Но как уже говорилось, физиогномическая редукция обладает известными ограничениями, своеобразной «разрешающей способностью». При выходе за пределы этих ограничений приспособительная функция меняет свой знак на обратный, и из удобного средства понимания физиогномическая редукция превращается в мощный заслон, препятствующий правильному познанию другого человека.

А сейчас рассмотрим ряд взаимосвязанных между собой механизмов понимания. (Общая идея связи между этими механизмами принадлежит английскому психологу Г. Тэджфелу.) Вся цепочка состоит из следующих звеньев [Tajfel, 1981].

1. Социальная категоризация.

2. Групповая идентификация.

3. Социальное сравнение.

4. Межгрупповая дискриминация.

5. Стереотипизация.

Социальная категоризация – это распределение людей и событий окружающего мира по определенным категориям. Одни из этих категорий постоянны, устойчивы, отчетливо осознаются всеми, другие менее определенны, ситуативны, неосознаваемы. Мы легко делим людей на женщин и мужчин, старых и молодых, граждан своей страны и иностранцев. Сложнее выделять такие категории, как интеллигентные и неинтеллигентные, бедные и богатые. Совсем ситуативна, но не менее важна такая категоризация, как деление людей на уезжающих и приезжающих, москвичей и гостей столицы и т. д. Особенно необходима социальная категоризация в новых, необычных условиях, когда важно распределить все новое по уже имеющимся категориям, «разложить все по полочкам». До тех пор пока это не удается, некоторые люди чувствуют себя неудовлетворенными и напряженными. Кстати говоря, мы различаемся между собой в том числе и по этому признаку: по числу и качественному разнообразию таких «полочек». Одни имеют небольшой набор «полочек», оперируют лишь самыми общими и общепринятыми категориями, категориальная сетка других более обширна и разнообразна. Первые живут в черно-белом мире, четко определенном, законченном и полном полярных противопоставлений. Вторые – в мире, богатом цветовыми оттенками.

Однако мало знать, какие категории людей существуют вообще на белом свете и непосредственно вокруг нас. Самое главное – к какой группе отнести себя. Вот этот-то процесс отнесения себя к определенной группе и называется групповой идентификацией.

Причислить себя к одним группам довольно просто и не требует особых усилий, идентификация же с другими может представлять определенные сложности. Например, осознавать себя женщиной или мужчиной для нормального взрослого человека не составляет никаких проблем. Но вспомним детей в возрасте 3–4 лет и их забавные вопросы: «Мама, а кем я буду, когда вырасту, – дядей или тетей?» Значит, даже такая простейшая идентификация, как половая, может представлять определенные сложности.

Сравнительно легко мы идентифицируем себя по профессии, по месту жительства (горожанин, селянин), труднее определить себя с точки зрения уровня дохода – бедные мы или богатые. Еще труднее определиться по таким критериям, как умные/глупые, красивые/некрасивые, порядочные/непорядочные и т. п.

Почему так важен механизм групповой идентификации? Потому что личность с неопределенной социальной идентичностью может испытывать ряд трудностей, находясь как бы между разными социальными структурами. Неопределенная или противоречивая социальная идентичность может привести человека к изоляции, одиночеству, вызвать невроз или психическое заболевание. Успешная же групповая идентификация дает человеку очень важные ориентиры. Она как бы помещает его в экосоциальную нишу с предписанными правами, привилегиями и обязанностями, которые нет необходимости изобретать самому.

Групповая идентификация – это, по существу, переход от «Я» индивида к множеству «Мы», а любое «Мы» не может существовать без соответствующего «Они». Любая групповая идентичность, т. е. любое «Мы», сразу же привносит и некоторую определенность в отношении «Они». Если мы горожане, то есть и те, кто горожанами не являются. Если мы студенты, то, конечно же, есть и не студенты. Примеров таких бесчисленное множество. Но если есть вполне определенное «Мы» и вполне определенное «Они», что может быть более естественным, чем сравнить эти «Мы» и «Они» между собой.

Мы подошли к механизму социального сравнения. И самым важным моментом здесь является то, что сравниваются не люди как уникальные индивидуальности, но именно группы как целое. Не «Я» и «Ты», а «Мы» и «Они». А контуры этого сравнения, его результаты возникли задолго до нашего личного участия. И если мы пользуемся только сравнением (к сожалению, бывает и так), то нет нужды прикладывать какие-то личные усилия, доказывая делом, что мы лучше, добрее, умнее и т. д. Достаточно просто стать членом другой группы, приобрести себе еще одно «Мы», которое автоматически поднимает наш статус и самооценку как в собственных глазах, так и в глазах окружающих.

Какой наиболее вероятный результат сравнения между «Мы» и «Они»? Конечно, чаще всего он оказывается в пользу «Мы». Недооценка «Их» и переоценка «Нас» (а то и оба процесса одновременно) – настолько типичное явление, что мы вслед за Тэджфелом выделим его в самостоятельный процесс и назовем межгрупповой дискриминацией. Здесь, конечно же, идет речь не о дискриминации в социально-политическом смысле, а о механизме понимания. В буквальном переводе с латинского слово «дискриминация» означает всего лишь «различение».

Итак, если сравнивать «Мы» и «Они», то легко предвидеть результаты сравнения – очевидна дискриминация «Их», пусть даже совсем незначительная. Ведь хоть в чем-то «Мы» должны быть лучше «Их». Многие авторы на Западе полагают, что это стремление к позитивной социальной идентичности и является одной из самых фундаментальных потребностей человека. И если ни одно групповое членство, ни одно «Мы» данного человека не дает ему ощущение хоть небольшого превосходства над другим, то ему остается сменить какое-нибудь «Мы» и приобрести новое. А если и это невозможно, то последствия могут быть самыми печальными: снижение самооценки, неврозы и т. п.

Таким образом, когда включаются в работу описанные механизмы, наше понимание других людей становится в какой-то степени пристрастным, искаженным, неточным. Для обозначения такой пристрастности психологи употребляют специальный термин «ингрупповой фаворитизм», которым обозначается тенденция каким-либо образом благоприятствовать членам собственной группы в противовес, а иногда и в ущерб членам другой. Ингрупповой фаворитизм может проявляться как во внешненаблюдаемом поведении, так и во мнениях, оценках, суждениях людей о членах своей и чужой групп, словом, в процессе понимания как бы устанавливается «демаркационная линия» между людьми, которые по каким-либо критериям интерпретируются как «свои» и «чужие».

Были проведены специальные эксперименты, чтобы выяснить, в каких условиях этот эффект усиливается, а в каких – уменьшается [Агеев, 1983]. Оказалось, что условия соревнования между группами резко усиливают выраженность эффекта ингруппового фаворитизма. Особенно он велик, когда не совсем ясны критерии, исходя из которых присуждается победа той или иной стороне. Однако самая большая выраженность ингруппового фаворитизма наблюдается в условиях гандикапа (неравенства), когда стороны, соревнующиеся за победу, оказываются в неравных условиях. Более пристрастными, в большей степени демонстрирующими ингрупповой фаворитизм, оказываются проигравшие, победители же способны к большей беспристрастности, к более справедливым оценкам и суждениям о себе и соперниках.

Нам кажется, что перечисленные переменные, а именно: конкурентный характер взаимодействия, условия гандикапа, непонятность для участников соревнования тех критериев, исходя из которых присуждается победа, а также стабильное поражение, неудача – все это очень точно отражает важнейшие характеристики социальной несправедливости в отношениях между группами. И самым, пожалуй, важным результатом экспериментов стал вывод о том, что в условиях социальной несправедливости (не говоря уж о том, что наличие такой ситуации плохо со всех точек зрения) резко уменьшается вероятность беспристрастных оценок, терпимости и взаимопонимания между людьми, принадлежащими к разным группам. Наибольший психологический урон в этом отношении терпят именно низкостатусные группы, лишенные всяких благ и привилегий.

Стереотипизация – следующее логичное и закономерное звено в общей цепочке межгрупповых механизмов понимания, описанных выше. После того как мы выделили категории, отнесли себя к каким-то из них и тем самым противопоставили другим, после того как мы сравнили «Нас» и «Их» и выяснили, что в целом или в каких-то частностях у «Нас» явное преимущество, наступает черед стереотипизации, когда образам «Мы» и «Они» придается жесткая качественная определенность. Недостаточно просто убедить себя, что вообще «Мы» лучше, чем «Они»: необходимы более точные, более конкретные определения, какие именно есть «Мы» и какие – «Они». Другими словами, стереотипизация – это понимание другого путем отнесения его к какой-либо социальной группе и автоматического перенесения на него типичных для данной группы характеристик.

Впервые термин «стереотип» предложил американский журналист и писатель У. Липпман, обозначив этим словом штампы и клише или, как он выражался, «фиксированные картинки в головах», о людях, событиях, окружающем мире вообще [Липпман, 2004]. С тех пор было дано бесчисленное множество самых разных определений социальных стереотипов, выстроено множество их классификаций, подробно анализировались их функции, плюсы и минусы.

Самое короткое определение дают стереотипизации, когда говорят: «Они все такие». В этом суть любого стереотипа, и неважно, кто эти конкретные «Они» и какие они. «Они все такие» – и все тут! Все профессора рассеянные, а студенты оптимисты и не готовы к экзамену; все русские великодушны, англичане сдержанны, а шведы молчаливы; все женщины непостоянны (с точки зрения мужчин), а мужчины обманщики (с точки зрения женщин). Примеры можно умножать до бесконечности.

У читателя может возникнуть закономерное возражение: но разве это так на самом деле? Все же прекрасно знают, что и профессора, и студенты, и русские, и англичане, и шведы, и мужчины, и женщины бывают очень разными. Объединять их под одним штампом «они все такие» – очень большое упрощение и огрубление действительности. Возражающий подобным образом читатель будет, безусловно, прав. Именно поэтому стереотипы как у нас в стране, так и за рубежом чаще всего трактуются как помеха, неизбежное зло, барьер на пути понимания людьми друг друга. В последние годы стало даже модно бороться со всяческими стереотипами. Но как же в таком случае можно интерпретировать стереотипы в качестве механизма взаимопонимания?

Думается, это типичное недоразумение: сила предубеждения против термина, обычно означающего нечто однозначно плохое, очень велика, если данный термин привлекают для обозначения или объяснения того, что по крайней мере нейтрально или хорошо. Чтобы разобраться с этим вопросом, необходимо четко различать стереотипы как некий результат, с одной стороны, и как психологический механизм – с другой.

К рассмотренному с социально-психологической точки зрения процессу стереотипизации не подходит оценочная характеристика «Хорошо» или «Плохо». Сам по себе он не плох и не хорош. Подобно физиогномической редукции, он выполняет объективно необходимую функцию, позволяя быстро, просто и достаточно надежно категоризировать, упрощать социальное окружение индивида. Его можно сравнить с устройством грубой настройки в таких оптических устройствах, как микроскоп или телескоп, наряду с которыми существует и устройство тонкой настройки, аналогами которых в сфере социального восприятия выступают тонкие и гибкие механизмы: идентификация, эмпатия, рефлексия и др.

Сказанное нисколько не противоречит негативным оценкам стереотипов как социального явления. Вне всякого сомнения, социальные стереотипы, полные этноцентризма, предрассудков, враждебности, – явления сугубо отрицательного порядка. Однако было бы очень серьезным заблуждением видеть причину их содержания в психологическом процессе стереотипизации. Конечно, он имеет самое прямое отношение к подобного рода стереотипам, но только как механизм формирования и ни в коем случае не как их причина. Причины кроются, конечно же, в факторах социального, а не психологического порядка [Агеев, 1985].

Идет ли речь о межэтнической, половой, профессиональной, региональной или возрастной межгрупповой дифференциации, везде мы сталкиваемся с одним и тем же феноменом: тенденцией преувеличивать различия между группами и преуменьшать различия между членами одной и той же группы. Именно это и является самой существенной психологической характеристикой и отличительной чертой процесса стереотипизации, а отнюдь не враждебность, предубежденность или другие негативные характеристики. Это лишь частный, хотя и весьма распространенный случай конкретного содержания стереотипа, но не сущностная характеристика стереотипизации как механизма понимания.

Несмотря на то что социальные стереотипы неизбежно упрощают, а то и искажают ви дение социальной реальности, стереотипизация выполняет объективно необходимую и полезную функцию. Грубость, упрощенность, схематизм – неизбежные издержки таких абсолютно необходимых для психической регуляции человеческой деятельности процессов, как отбор, ограничение, стабилизация, категоризация поступающей из внешнего мира информации. Действительно, достаточно представить себе, что эти, в высшей степени полезные, но консервативные по сути, механизмы вдруг перестали действовать. И человек немедленно утонул бы в хаосе поступающей информации, как это иногда бывает, например, с сельским жителем, впервые попавшим в большой город.

Так нужно ли бороться со стереотипами? По крайней мере нужно сделать так, чтобы исчезли самые ложные и наиболее опасные из них. Мы убеждены, что дестереотипизация важна и в международных, и в любых межгрупповых отношениях, и в личной жизни человека, поскольку многие психологические трудности связаны именно с тем, что в силу ряда причин у данного человека не работают другие, более адекватные механизмы, а их место занимают стереотипизация, редукция и подобные им «грубые» инструменты. Заметим лишь, что бороться следует с конкретными стереотипами, а не с самим процессом стереотипизации. Относительно последнего можно говорить лишь о блокировке, подавлении его в тех условиях, где он может только повредить [Агеев, 1983].

Следующие важные механизмы взаимопонимания – атрибуция и децентрализация.

Термин «атрибуция» означает «приписывание». Чаще всего речь идет о причинах поведения. Нередко в специальной литературе используется словосочетание «каузальная атрибуция», что буквально означает «приписывание причин».

Не правда ли, осознать причины поведения другого человека – это уже почти и есть «понять человека»? Атрибуция и есть понимание другого человека путем приписывания ему тех или иных причин поведения с позиций собственного жизненного опыта и здравого смысла. Как же происходит процесс понимания причин поведения, как работает атрибутивный механизм?

Обычно имеют значение три вида информации. Во-первых, информация о том человеке, поведение которого мы хотим объяснить; во-вторых, информация о ситуации, об условиях, об общем контексте, в котором произошло то, что нас интересует; и наконец, в-третьих, наши собственные знания о мире, наш личный опыт социального поведения и социальных контактов.

В каждом конкретном случае удельный вес всех трех источников информации будет различен. В одних случаях мы хорошо знаем человека и обстоятельства, в которых он совершил тот или иной поступок, в других – подобная информация сведена к минимуму. Понятно, что в первом случае наше объяснение причин будет гораздо более понятным и точным, тогда как во втором вероятность неверных истолкований много выше. Но вот что достойно удивления: в любом случае объяснить поведение другого человека не представляет для нас никаких трудностей. Мы с легкостью объясняем себе и другим, почему, например, те женятся, а эти разводятся, один поступает в институт, а другой идет работать, почему ведут себя так, а не иначе американцы, японцы и даже какие-нибудь аборигены в бассейне реки Амазонки. Мы с легкостью пользуемся нашей фантазией и нашими, пусть самыми ограниченными, знаниями, чтобы объяснить поведение кого угодно.

Субъективных трудностей это не вызывает. Но вот что касается точности нашего понимания, то, конечно, чем меньше удельный вес объективной информации и о самом человеке, и об обстоятельствах, и чем выше удельный вес субъективной информации (наш собственный жизненный опыт), тем вероятнее возможность ошибок. Подчеркнем, что ошибки не всегда обязательны, мы в общем способны угадать причины поведения людей далеких и незнакомых. Но вероятность неверного, поверхностного понимания все же повышается.

История изобилует примерами таких заблуждений, когда, например, путешественники в чужих краях из лучших побуждений, стремясь помочь аборигенам, удивлялись, что результат получается совсем противоположным ожидаемому. Масса несуразностей возникает, когда тот же сельский житель, попадая в город, пытается разобраться в непонятной ему городской жизни и т. д.

Чем меньше объективной информации, тем сильнее субъективный компонент – фантазия, изобретательство, гадания. Именно поэтому и интересен атрибутивный механизм. Ведь полной, исчерпывающей, объективной информации все равно никогда не хватает, и субъективный компонент интерпретации с неизбежностью присутствует почти всегда. Вопрос лишь в удельном весе придумывания и приписывания.

Подобно всем перечисленным выше механизмам, атрибуция также механизм межгруппового типа. Дефицит информации, непонимание подлинных побудительных причин поведения обнаруживается именно в условиях межгруппового взаимодействия. Снять неопределенность, вложить новое содержание в привычные рамки прошлого опыта – в этом и заключается главная функция механизма атрибуции.

Напротив, те случаи, когда объективной информации достаточно и нет принципиальной необходимости всецело апеллировать к субъективному опыту, мы предлагаем соотносить с другим механизмом, а именно механизмом децентрации. Децентрация – это психологическая способность отбросить груз собственного опыта, отойти от своего «Я» и приблизиться к «Я» другого человека.

В каком-то отношении механизмы децентрации и атрибуции прямо противоположны по своему характеру. Механизм атрибуции – притягивание другого к своему «Я»; децентрация, напротив, – отказ от собственной эгоцентрической позиции, приближение к другому. Децентрироваться – значит принять точку зрения другого, посмотреть на мир его глазами.

Прост или сложен такой путь понимания другого? Однозначно ответить невозможно. Потому что для одних людей децентрация доступна и легка, она происходит естественно и автоматически, а для других чрезвычайно затруднена. Но почему ломается механизм децентрации? Почему некоторые люди не обладают способностью к децентрации?

Тех, у кого нарушено действие механизма децентрации, называют эгоцентриками, а само явление (неспособность встать на точку зрения другого) – эгоцентризмом. «Эго» в переводе с латыни значит «Я». Суть эгоцентризма заключается, следовательно, в том, что о чем бы ни думал, что бы ни делал эгоцентричный человек, всегда в центре находится он сам [Донцов, 1985].

Не следует путать эгоцентризм с эгоизмом, а эгоцентриков с эгоистами. Эгоизм – характеристика прежде всего нравственная, этическая, оценочная, тогда как эгоцентризм – характеристика психологическая и неоценочная. В жизнедеятельности эгоиста преобладают своекорыстные, личные интересы и потребности безотносительно к интересам других людей и социальных групп. Эгоцентрик же – человек, у которого просто снижена или полностью редуцирована способность к децентрации, о чем он может даже и не подозревать. Не всякий эгоцентрик обязательно и эгоист.

Способность к децентрации, как уже отмечалось, не одинакова у разных людей. Откуда же берутся эгоцентрики? Проблема эта комплексная. В ней можно выделить несколько аспектов: физиологический, социальный и собственно психологический. Не следует, например, сбрасывать со счетов психофизиологическую, конституциональную предрасположенность к способности децентрироваться. Среди причин, подавляющих механизм децентрации, важная роль принадлежит именно социально-психологическим факторам.

Огромное значение здесь имеет то, как прошло детство человека, как сложились отношения в семье. Отсутствие уважения к достоинству ребенка, неумение и нежелание родителей отвечать на его многочисленные вопросы, неумение взрослых учитывать точку зрения другого в отношениях между собой – все это приводит к тому, что способность к децентрации подавляется уже с самого раннего детства. Подавление продолжается и в школьные годы: официальные отношения между учителями и учениками, авторитарная, монологическая позиция учителя, отсутствие критики, различных точек зрения, подлинного обсуждения и заинтересованности учеников отнюдь не способствуют развитию и без того едва работающего механизма децентрации.

Большинство обращающихся за помощью к психотерапевтам с жалобой на одиночество, некоммуникабельность, непонимание со стороны окружающих в той или иной степени страдает эгоцентричностью. Нередко хорошо образованные, душевно тонкие, талантливые в своем деле люди чувствуют себя глубоко несчастными только потому, что у них плохо работает механизм децентрации [Донцов, 2011].

Децентрация кардинально отличается от всех других механизмов, описанных выше. Она представляет собой первый из группы межличностных механизмов. Его роль в понимании самых близких нам людей исключительно велика. Плохая работа данного механизма неизбежно сказывается на характере наших отношений с окружающими.

Итак, механизм децентрации характеризуется направлением движения между субъектом и объектом понимания. Когда субъект покидает свою эгоцентрическую позицию и стремится стать на позицию другого, мы говорим о работе механизма децентрации. Когда, напротив, субъект, прочно оставаясь на собственной эгоцентрической позиции, пытается приблизить к ней другого, налицо работа механизма атрибуции.

А сейчас речь пойдет о различении средств понимания, что не менее важно.

Казалось бы, проблемы понимания вообще не должно существовать. Ведь человек обладает таким уникальным, могучим, всеобъемлющим средством, как речь. Словом можно выразить все оттенки мысли, все нюансы чувств и переживаний. Однако проблема понимания все же возникает. Почему? Одно из самых распространенных заблуждений нашего времени – это сведе ние понимания чего-либо и другого человека только к словесному, рациональному, дискуссионно-логическому уровню. Мы понимаем только то, что может быть объяснено, что может быть выражено словом. Не обязательно словами, произнесенными вслух или написанными, достаточно произнести их про себя. То, что не обозначено словом, не определено однозначно, как бы давит на нас, и мы это просто-напросто отвергаем. Предчувствия, «внутренние голоса», эмоции и т. п. современный человек склонен отвергать, основываясь на рациональном, твердом, надежном знании и расчете. Тем самым нарушается естественный баланс между рациональным и иррациональным, между словом и чувством.

Когда мы понимаем другого, основываясь на разуме, на слове, на логических связях, работает механизм рефлексии. Когда же мы понимаем без помощи слов, без мышлений, ориентируясь только на чувства, ощущения, эмоции, включается механизм эмпатии. Эмпатия – это понимание другого посредством эмоционального проникновения в его внутренний мир, в его чувства и мысли.

Почему так важен механизм эмпатии? Многие очень важные вещи не принято облекать в слова: их сложно выразить словом или человек не очень хорошо понимает, что у него на душе. Поэтому механизм рефлексии здесь не работает. Мы несем в себе много невербальной информации, и она порой бывает более красноречивой и важной, нежели словесная. Фактически у нас не один язык, а множество. Абсолютно все в человеке (его глаза, мимика, жесты, одежда, походка, поза) несет важную информацию. Достаточно увидеть человека впервые, послушать его и у нас моментально формируется его образ [Лабунская, 1989].

Просто или сложно понимать людей путем эмпатии? Ответ опять-таки не может быть однозначным. Просто для тех, у кого этот механизм работает, и сложно для тех, у кого он не работает. Одни люди эмпатийны, другие нет. Низкая эмпатийность – синоним бесчувственности, бездушия, черствости. Человек, у которого не работает механизм эмпатии, не способен откликнуться на чувство другого, зажечься чужой радостью или огорчиться чужой печалью. Он совершает массу ошибок в отношениях с людьми. Полностью доверяя лишь слову, он совершенно теряется, если слов недостаточно. Такой человек не знает, когда следует помолчать, а когда заговорить, когда уйти, когда остаться, когда пошутить, когда посочувствовать. Исходя только из собственных актуальных состояний и побуждений, он не принимает в расчет побуждения и состояния партнера.

Высокая эмпатийность – огромное преимущество. Человек, у которого механизм эмпатии разработан, обладает как бы дополнительными органами чувств, дополнительным зрением и слухом. Другой человек открыт для него. Понимание другого становится легким и естественным. Однако слишком высокая эмпатийность может стать причиной некоторых психологических сложностей. Мы имеем в виду слишком большую зависимость некоторых людей от психического состояния и настроения окружающих. Такой человек не хозяин своего собственного эмоционального состояния. Он как бы попадает в зависимость от страстей других людей, слишком интенсивно переживая их радости и несчастья [Роджерс, 1997].

Однако на практике проблему представляет именно недостаток эмпатийности, а вовсе не ее избыток. В чем причины плохой работы механизма эмпатии? Если попытаться ответить кратко, то можно сказать, что современная культура в большей степени способствует формированию в нас рационального, рассудочного, словесного начала, подавляя непосредственное и эмоциональное, т. е. все, что способствует развитию механизма эмпатии. Это начинается с первых дней жизни ребенка. Крайне важен для нормального психического развития ребенка контакт с матерью. Если в первые месяцы и годы ребенок не получает достаточно материнской заботы и нежности, это создает для него впоследствии значительные психологические сложности, он будет более уязвим по отношению к разнообразным стрессам и треволнениям взрослого возраста. С точки зрения психолога, у такого ребенка было тяжелое детство, каким бы материальным изобилием он не был окружен. Полураздетые и полуголодные дети русских крестьянок, переносившие вместе с родителями и тяжелый труд, и многие лишения, в этом смысле находились в более выгодном положении, чем современные ясельные дети.

Для развития эмпатии очень важен психологический климат, царящий в семье, теплые отношения родителей к ребенку и между собой. Если же вместо нежности и заботы в семье царят отчужденность и враждебность, то эмпатии у ребенка просто неоткуда взяться, поскольку родители сами не обладают этой способностью.

Механизм эмпатии подавляется не только в семье. Школа в большинстве случаев демонстрирует ярчайший образец успешного подавления эмпатии. Проявления спонтанности, естественности, эмоциональности, оригинальности пресекаются поистине с беспощадной жестокостью и целеустремленностью. Порядок, дисциплина, прилежание, усидчивость – вот ориентиры современной школы. Попробуйте-ка не вовремя засмеяться, встать, сказать то, что думаете.

Да и для всего нашего общества до последнего времени было характерно подавление всего спонтанного, импульсивного, искреннего. Не этим ли объясняется угрожающий рост одиночества, неприкаянности, невозможности найти себя среди людей?

Мы отвели больше всего места механизму эмпатии, поскольку до сих пор серьезность этой проблемы продолжает недооцениваться. Один лишь пример: в связи с реформой школы часто возникают споры о том, каким знаниям и умениям учить детей. Но мы ни разу не слышали, чтобы ученые дискутировали о том, как учить чувствам, эмоциям и переживаниям. Хотя научить человека чувствовать не менее важно, чем обучить счету или письму.

Однако, несмотря на огромную важность эмпатии, не следует недооценивать и рефлексию, т. е. понимание посредством рационального проникновения во внутренний мир человека, в частности, осознание того, как он выглядит со стороны, в глазах окружающих, как воспринимается партнером по общению. Отсутствие рефлексии, неразвитость чисто логических средств понимания – тоже большой недостаток. Человеческие контакты существенно обедняются из-за скудости знаний, неумения говорить, неразвитости кругозора и т. п.

Механизм рефлексии, впрочем, как и многие другие, упоминаемые в этой книге, может быть разложен на ряд составляющих «узлов», или «агрегатов». Одной из составляющих является способность точно осознавать, как было воспринято сказанное тобой слово и воспринято ли оно вообще. Отражение в сознании другого (Как я воспринят другим? Правильно ли я понят? Что он обо мне думает? Что подразумевал, когда сказал то-то и то-то?) – важное звено механизма рефлексии. Без него невозможна обратная связь, а следовательно, и коррекция собственных ошибок общения. Многоступенчатая рефлексия, многократное проигрывание в уме складывающихся ситуаций за себя и за другого, выстраивание целых сценариев и диалогов отличает развитую личность. Рефлексия – это то, что делает нас неисчерпаемыми для партнера, всегда новыми и интересными для собеседника. Если эмпатия делает нас добрыми, чуткими, сопереживающими, то рефлексия – умными, необычными, талантливыми, изобретательными, неповторимыми.

А теперь перейдем к последнему механизму – механизму личностной идентификации.

Выше мы говорили о групповой идентификации, связывая ее с групповой принадлежностью и с соответствующим формированием чувства «Мы». Групповая идентификация – механизм межгрупповой, его главная функция – разделить все социальное окружение на «Мы» и «Они». Иное дело механизм личностной идентификации. От безличной дихотомии «Мы» и «Они» с его помощью начинается движение к единству «Я» и «Ты». Этот механизм принадлежит, следовательно, к классу межличностных [Кон, 1982].

Если групповая идентификация тесно связана с межгрупповыми механизмами (социальной категоризацией, социальным сравнением, стереотипизацией), то личностная идентификация – с межличностными (эмпатией, рефлексией, децентрацией). По существу, без таких механизмов личностная идентификация вряд ли вообще была бы возможной. Поэтому в ряде работ идентификация рассматривается не как механизм понимания, а скорее как результат работы других механизмов понимания.

Что же представляет собой механизм личностной идентификации? Это способ понимания другого путем отождествления себя с ним. Идентификация с другим человеком может быть рассмотрена как результат (и, добавим, успешный результат) действия механизма децентрации. Для успешной идентификации необходимы также эмпатия и рефлексия [Белинская, Тихомандрицкая, 2001].

Механизм идентификации начинает работать достаточно рано, и первый объект, с которым идентифицирует себя ребенок, обычно родитель того же пола. Идентификацию мальчика с отцом и девочки с матерью 3. Фрейд считал самым важным моментом в психосексуальном развитии человек. Согласно его теории, процесс идентификации с отцом изначально противоречив: ребенок обожает отца, стремится быть на него похожим, но и соперничает с ним, хочет как бы заменить его, стать на его место. Это порождает двойственность эмоционального отношения мальчика к отцу. Вот ее-то Фрейд и называл эдиповым комплексом (для девочек соответственно комплекс Электры) [Фрейд, 1998].

Такое специальное психоаналитическое значение термина «идентификация» было вскоре утеряно, и сейчас под идентификацией большинство исследователей понимают любое отождествление себя с другим, стремление быть похожим на кого-либо, не вкладывая сюда никаких дополнительных смыслов. Для нас важно подчеркнуть, что речь идет именно об идентификации с отдельной личностью, а не с группой. Фрейд специально настаивал на тождестве групповой и личностной идентификации, выводя и то и другое из эдипова комплекса [Там же]. Мы же, напротив, разводим эти явления, полагая их различными с точки зрения психологической природы.

Личностная идентификация чрезвычайно важна для нормального психического развития человека на всех возрастных этапах, но в особенности в подростковом и юношеском возрасте. Идентификация с кем-либо, например, с литературными героями (в наше время чаще со звездами экрана или эстрады), – совершенно необходимый момент развития личности. Следующий этап развития – идентификация со сверстниками, чаще всего с лидерами неформальных молодежных групп.

Повторяем, обе эти идентификации – совершенно естественный и необходимый процесс. Неправы те родители или педагоги, которые пытаются подавить его, поскольку очень часто объекты для подражания, с их точки зрения, весьма сомнительны. Их тревогу можно понять, ведь действительно далеко не безразлично, с кем именно идентифицирует себя подросток. Но сейчас мы говорим лишь о необходимости самого процесса идентификации. Его подавление плохо скажется в дальнейшем на психическом и даже психосоматическом развитии личности.

Подобно другим межличностным механизмам, личностная идентификация – важное средство понимания другого человека, прекрасный путь осознания множественности самоценных, самодостаточных психологических миров. Возможность идентификации открывает нам дверь в мир людей и эмоциональных человеческих контактов. В противном случае мы вынуждены оставаться по другую сторону двери со своим одиночеством, эгоцентризмом и бесплодной рефлексией.

В заключение нашего разговора о психологических механизмах понимания напомним еще раз о важнейших различиях между механизмами межгруппового и межличностного типа. Если от своевременной актуализации межгрупповых механизмов во многом зависит социальная идентичность личности, т. е. набор «Мы» со всеми вытекающими отсюда последствиями, то межличностные механизмы выполняют совершенно иные функции. Они являются средством понимания партнера, средством его восприятия и оценки.

В рамках одной и той же группы механизмов, как межличностных, так и межгрупповых, возможна замена одного механизма другим, причем подобная замена не представляет такой серьезной опасности для процесса понимания, как замена механизмов, принадлежащих к разным группам. Почему же компенсаторная замена в одном случае представляет угрозу для взаимопонимания, а в другом – нет?

В самом общем виде ответ должен был бы сводиться к констатации принципиальных различий в тех задачах, которые призваны решать межгрупповые и межличностные механизмы: обеспечение межгрупповой дифференциации в одном случае и координация индивидуальных усилий в общении – в другом. Конечно, в каком-то смысле обе задачи между собой связаны. Однако часто решение одной из них не приводит автоматически к решению второй. Например, понимание при непосредственном контакте может быть достигнуто на основе различных межличностных механизмов. В конечном счете безразлично, за счет чего произошло понимание партнера: за счет вербальной обратной связи или невербальной децентрации, за счет углубленной, многоступенчатой рефлексии или непроизвольной и непосредственной эмпатии и т. п. Равным образом социальная идентичность группы, видение отличий от других групп могут быть достигнуты различными путями, в том числе и через групповую идентификацию, физиогномическую редукцию (там, где это чисто физически оказывается возможным), атрибуцию или стереотипизацию.

Однако это лишь пол-ответа на поставленный вопрос. Вторая его половина связана с принципиальными различиями в самой природе межличностных и межгрупповых механизмов. Межличностные механизмы более тонки, гибки, более индивидуализированы. В эволюционном смысле это новое приобретение человеческого разума. Они в большей степени соответствуют этическим и эстетическим идеалам современного человека – творчеству, новизне и т. п. Свобода в пользовании данными механизмами порой достигается путем серьезных испытаний, напряжений и кропотливой внутренней работы, путем мучительных поисков себя.

Межгрупповые же механизмы, напротив, более ригидны, консервативны, менее личностны: это более архаичное, а потому и более устойчивое образование. Они больше соотносятся с этическими ценностями традиционных обществ: стабильностью, постоянством, ритуалом, покоем и задаются социальным и культурным контекстом. Усвоение их – пассивный и автоматический процесс, не требующий особых индивидуальных усилий. Усилия скорее требуются не для того, чтобы овладеть этими механизмами, а для того, чтобы в иных случаях им противостоять.

Тем не менее оба класса механизмов целесообразны и необходимы. Организованная по иерархическому принципу система механизмов понимания соответствует той иерархии задач, которые должны решать отдельные лица и группы людей в разнообразных условиях взаимодействия. Компенсаторные возможности такой регулятивной системы, как уже отмечалось, достаточно велики, но не безграничны. Поэтому когда из-за недостаточного овладения межличностными механизмами или из-за невозможности сопротивления «принудительной» силе межгрупповых механизмов актуализируются несоответствующие способы восприятия, понимания, оценки «социальных объектов», возникает угроза разрушения как межличностного общения, так и совместной групповой деятельности.

Механизмы взаимопонимания в психологической практике. Наиболее частая причина обращения людей за помощью в психологическую консультацию – отсутствие взаимопонимания в межличностных отношениях с близкими. Недостаток понимания друг друга – типичное явление и на работе. Веками жалуются на непонимание между поколениями отцов и детей. Мужчины и женщины, руководители и подчиненные, родители и дети – все мы нередко сталкиваемся с проблемой непонимания другого человека. Каждый из нас, кто чаще, кто реже, совершает ошибки и демонстрирует вопиющее непонимание. Количество конфликтов, разводов, неустроенных судеб, одиноких людей – яркое тому доказательство.

Социальные психологи убеждены, что большинство из подобных случаев может быть объяснено именно нарушениями в работе механизмов понимания. Нарушения эти, в свою очередь, могут быть самого различного рода.

Во-первых, могут просто выпадать те или иные механизмы, чаще всего самые тонкие, такие как эмпатия, децентрация, рефлексия. В силу ряда причин, о которых мы упоминали выше (неблагополучное раннее детство, семейные условия, обстановка в школе и детских учреждениях, психофизиологическая предрасположенность), естественное развитие одного, а то и нескольких механизмов может подавляться.

Во-вторых, развитые механизмы могут актуализироваться в неподходящих ситуациях, т. е. не тогда, когда надо. Например, там, где нужны рациональный расчет, твердое знание, логика, компетентность, человек полагается на интуицию, эмоции, предчувствия. И наоборот, где было бы лучше прислушаться к голосу сердца, начинается ненужное планирование, взвешивание всех «за» и «против». Оба пути – и рациональный, и эмоциональный – прекрасное средство постижения другого человека, но только в том случае, когда они работают согласованно и каждый на своем месте.

В-третьих, и это, пожалуй, самый тяжелый случай, когда не работают или работают неудовлетворительно одновременно несколько механизмов межличностного типа. Как уже отмечалось, компенсаторные возможности психики очень велики, и если выпадает какое-либо одно звено, есть шанс компенсировать дефект работой другого механизма. Например, человек лишен эмпатии, но у него очень хорошо развита рефлексия, он образован, начитан, способен задумываться и размышлять о себе и других. Тогда недостаток эмпатийности будет компенсироваться рефлексией, рассудочностью, знаниями, а отсутствие чувства – избытком мысли. Конечно, это не оптимальный вариант, но какое-то, пусть одностороннее, понимание все же возможно. Но что бывает, если не работает ни один из межличностных механизмов? Если нам не хватает знаний, сочувствия, сопереживания, что же вообще у нас остается? Обычно на смену новым, творческим, собственно межличностным механизмам, к сожалению, приходят грубые, ригидные, примитивные межгрупповые механизмы: стереотипизация, редукция, атрибуция. Эволюционно старые, неповоротливые механизмы занимают несвойственное им место, они как бы вытесняют новые, гибкие и так необходимые нам механизмы межличностного типа. Иначе говоря, вместо тех механизмов, которые специально даны человеку для установления полноценных отношений «Я» и «Ты», актуализируются слишком грубые узлы, способные лишь на то, чтобы акцентировать оппозицию «Мы» и «Они».

Работа практического психолога или психотерапевта как раз и заключается в том, чтобы установить: 1) какие именно механизмы дают сбой; 2) какие компенсаторные средства применяются, чтобы восполнить дефицит работы выпавшего механизма; 3) достаточна, удовлетворительна ли имеющая место компенсаторная замена; 4) в чем причины сбоя в работе того или иного механизма или нескольких механизмов сразу; 5) какой наиболее простой и приемлемый путь наладки неработающего механизма в данных обстоятельствах, т. е. что в большей степени подходит для данного конкретного человека.

В соответствии с наиболее часто встречающимися проблемами в ходе индивидуальной и групповой психотерапевтической работы решаются следующие задачи.

1. Обучение навыкам децентрации, умению встать на точку зрения другого или хотя бы учитывать эту точку зрения, принимать ее в расчет, даже если она противоречит собственным взглядам.

2. Повышение рефлексивных способностей, обучение человека способности смотреть на себя со стороны, использовать аргументы логического порядка в дискуссии и споре, отделять факты и субъективные мнения, знания и предположения.

3. Обучение эмпатии, т. е. показать самоценность чувств, эмоций и переживаний, продемонстрировать на практических занятиях преимущества эмпатических средств понимания над рационалистическими; дать навыки действенного сочувствия и сопереживания.

Эти задачи наиболее типичны и наиболее важны. Уже само осознание субъектом, что у него не все в порядке с работой механизмов понимания другого, – подлинное потрясение и открытие. Ведь в обычной жизни эгоцентрик, например, совершенно не отдает себе отчет в том, что у него не развита способность к децентрации. Как правило, люди полагают, что все остальные тоже такие. Поэтому осознание отличий себя от других, особенно отличий отрицательного свойства, но ни в коей мере не осуждаемых, а просто называемых и определяемых, может стать началом революции в сознании [Петровская, 1982].

Решение перечисленных задач позволяет:

1. Сделать более адекватной самооценку личности: повысить заниженную, снизить завышенную, стабилизировать и согласовать двойственную. Нормализация работы механизмов самооценки и механизмов понимания облегчает самопринятие, а принимать себя таким, каков ты есть на самом деле, – ценное качество, которого многим не хватает. При этом человек вовсе не игнорирует свои слабости, не закрывает глаза на недостатки. Наоборот, негативные моменты становятся более осознанными. Но они перестают быть препятствием к полному самопринятию и самоуважению. А только при таких условиях возможно эффективное самоусовершенствование, борьба со своими слабостями и недостатками.

2. Расширить репертуар межличностных ролей, избавиться от навязчивого однообразия, сделаться более раскованным, свободным, изобретательным и находчивым в межличностных контактах. Приобрести способность к произвольной демонстрации себя в таком ракурсе, какого требуют обстоятельства и собственное желание, научиться хотя бы частично искусству «науки страсти нежной», каковой в совершенстве владел Евгений Онегин, не кажется нам ни циничным, ни аморальным. Фактически это как раз то, что требуется очень многим, страдающим от одиночества и неспособности подать себя, выразить и объяснить свое «Я», свои потребности и желания.

3. Увидеть индивидуальные различия в поведении и способах понимания. Так, занимаясь в группе тренинга, человек начинает понимать, в какой степени по сравнению с другими он обладает способностью к эмпатии, децентрации, идентификации, рефлексии. Открытие многообразия, уникальности, неповторимости индивидуальных психических вариаций ведет к расширению категорий восприятия других людей. От более или менее унифицированных, черно-белых, однозначных, упрощенных оценок и определений человек приходит к богатству, разнообразию, полутонам, оттенкам. Таков нормальный путь психического развития личности.

4. Избавиться от навязчивой работы и принудительной силы механизмов межгруппового типа; ограничение, купирование работы механизмов редукции, атрибуции, социальной идентификации, стереотипизации. Чем в большей степени удастся вытеснить из сферы межличностных отношений не соответствующие ей механизмы, тем больше простора для действия действительно необходимых в этой сфере механизмов. Избавиться от предубеждений, предрассудков и стереотипов – это и означает стать более независимым, свободным, неповторимым, раскованным, интересным, привлекательным. Кроме того, избавление от ложных, отживших, опасных стереотипов важно не только для отдельного человека с точки зрения нормализации, гармонизации работы его психологических механизмов, но и для всего общества.

5. Научиться понимать другого человека так, чтобы оказать ему помощь, в которой он действительно нуждается, сталкиваясь с серьезными жизненными трудностями, испытаниями и невзгодами (утратой близких, потерей любимой и т. п.). Самый распространенный и единственно разумный на первый взгляд совет, даваемый обычно человеку, находящемуся в состоянии кризиса: «Не переживай!» Подразумевается при этом, хоть и не всегда произносится вслух, нечто вроде следующих максим: «Все пройдет, все образуется. Время – лучшее лекарство. Подобное случается со многими. Нужно взять себя в руки» и т. п. Несмотря на то что большинство из нас, дающих подобные советы, прекрасно сознают всю их тщету и бесполезность, обычный здравый смысл редко оказывается способным предложить что-либо иное.

Точка зрения научной психологии[Василюк, 1984] по этому поводу может показаться парадоксальной: «Критическую ситуацию необходимо пережить!» Пережить в строго психологическом значении этого слова, что означает преодолеть кризис путем активного изменения, переделки, трансформации как внешних обстоятельств, так и самого себя. Без такого активного, деятельного процесса кризис может стать перманентным, а личность оказаться обреченной на депрессию, деградацию и психические заболевания. Главная сложность состоит в том, что большинство из нас владеют лишь одним или немногими способами переживания, в то время как их существует несколько и очень важно суметь выбрать именно тот, который будет эффективен в конкретной критической ситуации.

Существуют качественно различные типы или способы переживания. Разнообразие способов переживания отдельных людей обусловлено разнообразием их жизненных миров, т. е. тех субъективных систем представлений об окружающей действительности и о себе, которые определяют наши мысли, чувства, действия и поступки. Наиболее простой жизненный мир сводится к тому, чтобы любой ценой вернуть утраченное, несмотря на объективную невозможность сделать это. А наиболее сложный жизненный мир, например ценностный или творческий, означает перестройку личностью самой себя и мира вокруг себя.

Понятно, что первый способ переживания односторонен. В случае объективной невозможности достичь страстно желаемой цели, например вернуть безвозвратно утраченное, он может обернуться прямым игнорированием реальности, отрицанием очевидности и в результате – деградацией и деструкцией личности. Этот тип переживания обрекает человека на безысходность.

Напротив, ценностный и творческий типы означают, хотя и более сложные, но вместе с тем и более человеческие альтернативы преодоления кризиса. Они отнюдь не означают дискредитации потери, обесценивания случившегося. Совсем нет. Преодоление кризиса в данном случае предполагает глубочайшую личностную перестройку, переоценку ценностей, изменение своей системы связей с миром, с другими людьми.

Задача психолога-практика – научить человека, с которым случилось несчастье, новым, более конструктивным и человечным способам преодоления критической ситуации.

Предложенная теоретическая основа дает возможность анализировать любые формы взаимодействия между людьми: от самых близких до самых дистанционных отношений. Идея целостной, единой, иерархически упорядоченной системы механизмов взаимопонимания, состоящей из двух принципиально различных межличностных и межгрупповых классов, является продуктивным способом изучения социальных коммуникаций.