Пример № 3
Пример № 3
Стороны: Эбби и Гас
Эбби и Гас встретились в Японии через год после окончания вуза — они устроились в одну инвестиционную компанию, которая охотно принимала в свои ряды вчерашних выпускников, мечтающих поработать за границей. Гас приехал из Южной Африки, Эбби — из США. Они тут же нашли общие темы для разговоров: мировая политика, перспективы развития ЮАР в условиях апартеида, глубинная связь либидо Билла Клинтона с его деятельностью на посту президента.
Они читали друг другу свои любимые книги — он подсадил ее на Карла Хайасена[59], она познакомила его с творчеством Милана Кундеры, — устраивали походы на гору Хотака и частенько проводили вместе веселые вечера, пьянея от смешного количества саке. Когда в Японии выдалась неделя общенародных празднеств, они полетели на Бали: первые два дня они купались и играли на пляже во «фрисби», а оставшиеся пять боролись с какой-то заразой, благодаря которой они чудно провели время в обнимку с унитазом, с температурой под сорок и весьма неприятной мыслью, что они подхватили лихорадку денге.
— Я думал, что умру, — сказал нам Гас.
— Но держался молодцом, — добавила Эбби.
Им обоим нравилась та динамичная обстановка, в которой протекали их трудовые будни, но в то же время они понимали, что не смогут всю жизнь крутиться в кровожадном мире банкиров. Они говорили о будущем, и казалось — по крайней мере с точки зрения Эбби, — что они хотят одного и того же: большую семью, возможность повидать мир, работу, приносящую удовлетворение.
Прошел год, и Эбби заявила, что устала от зари до зари работать на богачей, которые хотят стать еще богаче. Она была готова к переменам.
Она предложила Гасу переехать в Гонконг. Или в Лондон. А может, в Мозамбик. С их образованием и опытом работы, заметила она, они легко устроятся где угодно.
«Тогда мне было интересно поработать на какую-нибудь благотворительную организацию», — сказала нам Эбби.
Гас ответил, что пока не готов сменить место жительства. И уж если бы он уехал из Японии, то только в кругосветное путешествие. Эбби, сказал он, может «составить ему компанию».
Составить компанию?
«Так говорят приятелям, когда зовут их в бар, или своей маме, — возмутилась Эбби, — но не девушке, которой ты ясно дал понять, что собираешься прожить с ней всю оставшуюся жизнь».
Он сам заставил ее поверить, сказала она, что у них нечто большее, чем просто служебный роман, а теперь ведет себя так, как будто их отношения ничего для него не значат. У Гаса было иное мнение. Он без ума от Эбби. И дорожит каждым днем, проведенным вместе. И не собирается с ней расставаться. Просто пока что он не хочет семейного быта. Он хочет приключений. И новых впечатлений. Что в этом плохого? И с чего вдруг Эбби решила, что она одна будет составлять расписание их совместной жизни? Он собирается жить в свое удовольствие до 30 лет, и с ее стороны нечестно ломать его планы.
«Я знала, что Гас — идеальный вариант, — вспоминает Эбби. — У меня не было ни малейшего сомнения. Меня очень привлекала его уверенность в себе — не наглость, а именно уверенность. Он знал пару слов по-японски, но вел себя так, будто прекрасно все понимает. Он убедил руководство банка дать ему работу, о которой сам не имел ни малейшего представления, а потом нашел людей, которые объяснили ему, что нужно делать».
Она предполагала, что и он считает ее своим «идеальным вариантом». Но решив, что не будет перед ним унижаться, Эбби собрала свои вещи и уехала в Лондон. Там она устроилась в неправительственную организацию по борьбе с ядерным оружием и вскоре нашла себе другого парня.
Когда Гас (который и сам начал встречаться с другими девушками, хотя, по его мнению, они и в подметки Эбби не годились) услышал от общих друзей, что она завела новый роман, он ужасно взревновал. Прилетел в Лондон и попросил Эбби вернуться к нему, но тут же добавил, что все еще не готов жениться.
Ответ Эбби: «Так не пойдет».
Либо предложение руки и сердца — либо ничего.
«Это был блеф? Да, пожалуй. Но я не собиралась снова ждать у моря погоды».
Гас попросил дать ему пару дней на размышления и наконец пообещал отвести ее под венец в течение года. Эбби тут же бросила своего запасного бойфренда.
«Нам не нужен был никто другой, — говорит Гас. — Просто она была готова перейти на новый уровень раньше, чем я».
Первые годы брака стали подарком. У них родился ребенок, и они с радостью обнаружили, что их взгляды на родительские обязанности полностью совпадают. Единодушие распространялось на все, начиная с техники укачивания младенца и заканчивая негласным правилом раз в неделю звать няню и проводить вечер вдвоем. Они распределили все функции поровну и успешно совмещали уход за малышом с работой. Все шло как по маслу до тех пор, пока одним вечером, через год после рождения ребенка, Эбби не позвала Гаса в его любимый тайский ресторан и не сказала, что ей нужно с ним кое-что обсудить. В свои 32 года она захотела учиться на врача.
«На врача? С ума сошла?» — ободряюще ответил Гас. Они уже не молоды. У них и так все отлично. С деньгами проблем нет. Чего ей неймется? Но идея была высказана, и в течение года с лишним они то и дело возвращались к ней. К тому моменту, когда Эбби все же решилась рискнуть, Гас уже был всецело на ее стороне: он нашел занятие себе по душе и желал того же своей жене. Он пообещал поддержать ее — и психологически, и, конечно, материально.
Следующие десять лет были сплошной мукой. Эбби в течение года ходила — или, скорее, «ползала» — на подготовительные курсы, потом поступила в институт и тут же по самое горло увязла в насыщенной учебной программе. Между делом у нее родился второй ребенок — «часы-то уже тикали».
Сразу же после родов ее беспощадно отправили на стажировку в больницу.
«В больнице я проводила в два раза больше времени, чем дома, — рассказывает Эбби. — Без преувеличений».
Гас, будучи финансовым директором одной лос-анджелесской студии веб-дизайна, не только содержал семью, но и полностью отвечал за воспитание детей. Он водил их на осмотр к педиатру, нанимал нянек, когда ему нужно было съездить в командировку, и планировал программу дошкольного обучения. Что же касается Эбби, то она приходила домой, когда Гас уже спал, и вылезала из постели раньше, чем он просыпался.
В глубине души Гас знал, что все их мучения когда-то окупятся и что Эбби старается на благо всей семьи, а не только для себя. И все же эта ситуация напрягала его чем дальше, тем больше. Он начал устраивать Эбби скандалы — если удостаивался ее аудиенции, — и как-то невзначай уходить из дома ровно в те редкие часы, когда она могла побыть с семьей.
«Я боялся, что рассорюсь с ней, — сказал он, — потому что все время чувствовал какую-то затаенную обиду».
Проблема: вера в «справедливый мир»
Экономисты сделали шокирующее открытие: никому не нравится, когда его в чем-то обделяют. Но это еще не все: по их данным, стремление к справедливости и распределению всего «поровну» заставляет нас принимать решения, которые нам самим не очень-то выгодны.
Это наблюдение внесло в экономическую теорию радикальное изменение — ведь раньше считалось, что люди во всем руководствуются собственной выгодой. И правда, разве можно говорить о какой-то справедливости в условиях свободного рынка? Пример: мне, безработному, предлагают сортировать листочки в копировальном центре за $2 в час. Всем остальным там платят по $5 в час, но мне какое дело, для меня и $2 лучше, чем ничего. Конечно, я соглашусь.
Но не торопитесь с выводами. Очень скоро — наверное, уже под конец первого рабочего дня — во мне проснется дух справедливости, и я брошу эту тупую работу, потому что, по-моему, платить другим балбесам больше, чем мне, ужасно несправедливо. Я пойду домой, открою банку пива, включу футбол и скажу себе, что завтра найду работу получше.
«Если все время волноваться о том, что “кто-то получает больше, чем я”, будешь постоянно чувствовать себя несчастным, — поделился с нами Роберт Франк, профессор экономики из Корнелльского университета. — Но мы не можем избавиться от этих мыслей. Жизнь — сплошное соревнование».
Какое отношение все это имеет к нашей теме выгод и издержек, спросите вы?
Ну вот, смотрите. Безработный из нашего примера должен был сделать выбор между двумя простыми вариантами: а) остаться на работе, где платят очень мало денег; или б) бросить работу, получить возможность пить пиво средь бела дня и вообще ничего не зарабатывать. Размышления о том, что с ним обходятся несправедливо, заставляют его выбрать вариант Б. И теперь он без гроша в кармане.
Примерно 30 лет назад трое немецких экономистов, Вернер Гют, Рольф Шмиттбергер и Бернд Шварце, придумали особую игру, чтобы разобраться с влиянием нашего чувства справедливости на экономические решения. Они назвали ее «Ультиматум» — и она стала своего рода сенсацией (во всяком случае, среди экономистов-интеллектуалов). Смысл в следующем: вам дают $100; ваша задача — поделить эти деньги между собой и еще одним незнакомым вам игроком (назовем ее Джуди).
Правила такие: вы не можете поговорить с Джуди, она сидит в другой комнате. Никакие обсуждения и сделки невозможны. Вы играете всего один раз, и, значит, можно смело облапошить Джуди — вы ее никогда больше не увидите. Но есть одна загвоздка. Если Джуди не примет ваше предложение, никто из вас не получит ни цента.
Естественно, вам захочется отдать Джуди как можно меньше и как можно больше оставить себе. Но если вы предложите ей слишком мало — скажем, $5, — она решит, что это нечестно, откажется и оставит вас обоих ни с чем.
С чисто экономической точки зрения, желание Джуди, чтобы все было «справедливо», — это глупость. Даже если вы дадите ей всего $1, она все равно будет на $1 богаче, чем перед началом игры. По идее, она должна быть и этому рада. Но когда экономисты проводят этот эксперимент, более половины игроков стабильно отказываются от сумм меньше $20. И словно догадываясь о том, что второй участник отвергнет «несправедливое» предложение, две трети игроков, делящих деньги, оказываются готовы отдать от $40 до $50. Меньше $20 предлагают своему партнеру только четыре человека из ста{59}.
Как говорит экономист Ричард Талер, «людям свойственно хотеть больше денег, но при этом стараться быть справедливыми и ожидать справедливости от других. Мы все принимаем решения, исходя из этих противоречивых стремлений»{60}.
И, конечно, любая супружеская пара уже в первые десять минут совместной жизни успевает понять: без справедливости никуда. Разница между браком и игрой «Ультиматум» лишь в том, что на кону нечто гораздо большее, чем $100.
В то же время любая пара согласится с тем, что делить все на черное и белое — или сводить любой конфликт к выбору между «уйти» или «остаться» — не самая верная стратегия. А значит, и к вопросу справедливости тоже нельзя подходить слишком однозначно (если, конечно, ваш брак уже не превратился в игру в одни ворота). В какие-то периоды случаются перекосы в ту или иную сторону, но с годами, как правило, устанавливается баланс. А вот если вы будете требовать справедливости здесь и сейчас, есть угроза никогда не достигнуть гармонии — так и будете всю дорогу грызться по поводу того, кто кому что должен.
Такова наша природа
Группа особенно амбициозных экономистов и антропологов перевела «Ультиматум» на новый уровень. Они решили посмотреть, как в эту игру сыграют представители различных этнических сообществ, от монгольских казахов до эквадорских кечуа. В ходе экспериментов они пришли к выводу, что, хотя некоторые народы охотнее делятся деньгами, чем другие, в целом стремление к справедливости является общечеловеческой чертой.
Но, конечно, были народы, которые выбивались из общего ряда. Так, представители индонезийского племени ламалера оказались необычайно щедрыми людьми: они предлагали своему партнеру в среднем 58 % своих денег (эти китобои, изо дня в день выплывающие на охоту всем племенем, с детства приучены к взаимовыручке, заключили экономисты). А на противоположном полюсе оказались перуанские мачигенга — они решались поделиться не более чем 26 % денег. Экономисты сошлись на том, что подобное поведение характерно для сообществ, в которых родственные узы гораздо важнее добрососедских отношений. Наконец, встречались и такие этнические группы (например, среди жителей Папуа — Новой Гвинеи), в которых процент отказов был необычайно высок, несмотря на щедрость предложений. Ученые и этому нашли свое объяснение: в культуре здешних народностей принимать подарки значит признавать свое подчиненное положение относительно дарителя{61}.
И именно до этого состояния довели себя Гас и Эбби.
Гаса начала раздражать амбициозность жены, хотя раньше именно эта ее черта ему особенно нравилась. Но не теперь, когда его собственная карьера застопорилась на одном месте. Конечно, Эбби тоже вносила свою лепту в семейные дела: звонила няням, изучала плюсы и минусы ближайших школ, организовывала детские праздники. Но все же основную работу выполнял Гас. И если дети заболевали, он один всегда забирал их из садика, а потом и из школы и брал больничный, чтобы за ними ухаживать. Эбби больничные были не положены.
«Я не могу со всем справляться сам», — говорил он Эбби. А еще: «Я не собирался быть отцом-одиночкой». И: «Когда же ты наконец начнешь мне помогать?». Ну и, конечно: «Так нечестно».
Эбби упрекала Гаса в эгоизме. Она и так старалась, как могла, ехала за детьми в школу после дежурства в больнице, хотя не спала уже 20 часов. «А по-твоему честно, что ты проводишь с детьми в сто раз больше времени, чем я? Честно, что другие матери видят своих детей каждое утро, а я нет? Честно, что из-за своей работы я превратилась в худшую мать на планете?»
Эбби злило, что муж сначала сам обещал ее во всем поддерживать, а теперь предъявлял претензии. Она бесилась от того, что дети охотнее общаются с Гасом, чем с ней. И ненавидела себя за то, что подвергла всю семью таким испытаниям.
«Я хотела все бросить, — сказала она. — Хотела сказать, что больше никогда не приду в эту больницу, лечь в постель и проспать два месяца».
Выход: смиритесь
Экономисты говорят, что в условиях рыночной экономики людям неизбежно приходится выбирать между справедливостью — или тем, что честно, — и эффективностью — то есть оптимальным распределением ресурсов. Не все могут разбогатеть, хотя это и несправедливо. Одним людям суждено создать свой бизнес, а другим — всю жизнь корпеть в отделе обработки корреспонденции. Одни люди добиваются работы мечты, а другие сидят дома и воспитывают детей.
Главный недостаток нашего стремления к справедливости заключается в том, что оно мешает нам адекватно оценивать свои выгоды и издержки, и в итоге мы приходим к плачевным результатам.
Выход: смириться.
Как видите, все очень банально — но другого способа перестать чувствовать себя ущемленным действительно не существует. Все, что вы можете, — прогнать обиду усилием воли. Нужно сказать себе, что, чем дольше вы дуетесь на весь белый свет, тем меньше времени у вас остается на по-настоящему важные дела. Вместе того чтобы страдать, лучше подумайте о грядущих выгодах и о том, какими пустяковыми вам будут казаться ваши нынешние затраты в будущем.
Очень долгое время в доме Эбби и Гаса все даже и близко не было «по-честному». Но Эбби не бросила ординатуру, а Гас не бросил Эбби. А все потому, что в критический момент они все же нашли способ собраться с силами для последнего рывка.
Рецепт успеха оказался не таким уж и сложным: нужно было всего лишь подкрутить кое-какие гаечки, чтобы все опять заработало. Во-первых, они запретили друг другу делать ежедневные замеры уровня справедливости в доме. А во-вторых, они попытались внести в свой быт некоторые незначительные, но приятные обоим изменения (помните про маленькие шажки?). Например, Эбби стала больше готовить — это она всегда делала с удовольствием. В свои редкие выходные она готовила несколько блюд — лазанью, говяжье жаркое, пирог с мясом — и отправляла их в морозилку. Теперь Гасу не нужно было готовить все самому (или каждый день заказывать на ужин пиццу).
«Я хотела, чтобы Гас и дети ели здоровую пищу, — сказала она. — Мне не нравилось, что каждую ночь, приходя домой, я видела в мусорном ведре коробку из-под пиццы. И потом, когда я начала для них готовить, я перестала считать себя совсем уж никудышной матерью».
Эбби уговорила Гаса, которому очень не хватало его прошлых марафонных забегов, трижды в неделю выходить на пробежку после работы.
«Для Гаса спорт — это залог хорошего настроения, — сказала она нам. — И ничего страшного, если из-за этого нам придется оплатить няне лишние полчаса».
Хотя это нововведение не приносило Эбби непосредственной выгоды, Гасу оно определенно пошло на пользу: он сразу повеселел и приободрился. А значит, и Эбби, и дети тоже оказались в выигрыше.
Раз в несколько месяцев они стали устраивать себе ночь приключений: уходили из дома после того, как дети лягут спать, и возвращались на следующий день к обеду. Как правило, выбор падал на дешевые мотели.
«Чтобы недалеко и недорого», — прокомментировал Гас.
Эти и некоторые другие меры не позволили их интимной жизни окончательно заглохнуть. Раньше доходило до того, что они могли по два месяца кряду не прикасаться друг к другу — разве что кто-нибудь случайно зацепит другого ногой, переворачиваясь в кровати. Но теперь они договорились заниматься сексом раз в неделю. Сначала Эбби казалось, что она будет участвовать в процессе чисто автоматически. Какой тут секс, когда глаза слипаются. Но она сказала себе, что, раз она может разлепить их ради своих пациентов, то уж ради любимого мужа точно постарается.
«Мне казалось, что под вечер у меня не остается сил даже на то, чтобы доползти до кровати, не то что сексом заниматься, — сказала Эбби. — Но я все же согласилась и, как ни странно, стала лучше себя чувствовать. Кроме того, мы с Гасом сразу стали как-то ближе друг другу, хотя жили как будто в параллельных реальностях».
Конечно, не все шло идеально, и Гас с Эбби время от времени опять сходились в схватке, выясняя, «кто больше перетрудился». И когда Эбби, сонная, возвращалась домой после 24-часового дежурства, у Гаса она порой, как и прежде, вызывала скорее раздражение, чем сочувствие. А когда Гас был слишком строг с детьми, Эбби с горечью понимала, что не может вмешаться: он занимается их воспитанием изо дня в день, какое она имеет право воспитывать его?
Но они прокрутились через мясорубку этих девяти лет и сумели остаться единым целым. Эбби долго не могла поверить, что теперь она гордо именуется «доктором», а Гас сразу же стал хвастаться всем друзьям, что его жена в медицинском халате — сама сексуальность. Он говорил, что ждет не дождется, когда они с Эбби переедут в какой-нибудь уютный городишко, где она будет местным врачом, а он начнет выращивать капусту.
«Я понимала, что это не мое личное, а наше общее достижение, — сказала нам Эбби. — Если бы не Гас, я бы не справилась».
Сейчас Эбби больше занимается детьми, а у Гаса появилось больше свободного времени. Он стал чаще бывать в разъездах — раньше он с трудом мог оставить дом на пару дней. Она работает рентгенологом с девяти до пяти, входит в родительский комитет и в свободное время занимается боксом, который считает отличным способом «выпустить пар». И хотя Эбби больше не работает в больнице, она держит дома парочку медицинских халатов — по просьбе Гаса.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.