Пример № 1

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Пример № 1

Стороны: Ким и Дэниел

Ким прекрасно знала, что спать с преподавателями как-то неприлично, но ей было все равно. Она всегда была свободолюбивой натурой. С пяти до шести лет она каждый день приходила в школу в костюме акулы. В колледже она на какое-то время заделалась лесбиянкой, пока не решила, что с мальчиками все-таки лучше… как правило. К 25 годам она пожила в трех странах и поэкспериментировала с широким набором наркотических средств. А также полюбила в одиночку ходить по барам.

Дэниел, 42-летний преподаватель, специализировался на проблемах международного сотрудничества. Он встретил Ким — или, точнее, впервые увидел ее среди других студентов последнего курса, — когда пришел читать лекцию на тему микрофинансирования в развивающихся странах.

«Под конец занятия я уже запала по полной программе», — вспоминает Ким.

Она не стала скрывать от Дэниела свои чувства. Где-то под конец курса она подошла к нему «посоветоваться» по поводу каких-то нюансов своей дипломной работы и пригласила его на свидание.

Прикинув, что учиться ей осталось всего-то несколько недель, а он ей не научный руководитель и вообще имеет к ней как к студентке весьма отдаленное отношение, Дэниел согласился. Он был красив, но застенчив. Последний раз девушка у него была лет семь назад — их роман закончился скандалом на борту самолета из Нью-Дели, после чего его возлюбленная доехала до дома, быстро собрала свои вещи и исчезла из его жизни навсегда. И как-то не сказать, чтобы с тех пор на него каждый день вешались хорошенькие женщины.

«Если бы Ким не взяла меня в оборот, я остался бы холостяком до конца своих дней», — сказал нам Дэниел.

Не удивительно, что Ким как будто вдохнула в него новую жизнь. Они занимались сексом у него в кабинете, в туалете боулинг-центра, на футбольном поле позади университетского физкультурного корпуса. И однажды ночью, после изрядной порции ромовых коктейлей, Дэниел сделал ей предложение.

Первые годы совместной жизни были прекрасны. Ким восторгалась его умными друзьями, он обожал ее причуды. Она ездила в Боливию снимать репортаж о подтасовках на выборах, ходила на курсы социальных работников при колледже, потому что вдруг задумалась о смене профессии, и несколько месяцев работала над политическими проектами своего приятеля. Стоило ей начать киснуть из-за того, что какое-то дело не заладилось, как Дэниел помогал ей найти новое.

«У Дэниела всегда были друзья в самых разных сферах, — рассказывает Ким. — Политика, экономика, права человека. Он забрасывал меня сотней идей, и я всегда знала чем заняться».

Во время его творческого отпуска они на три месяца уехали в индийский штат Керала, где Ким занималась фотографией и йогой, а он собирал материал для своей книги о матриархальных обществах. Они сняли дом у воды и держали коров на заднем дворе.

«Дэниел быстро влился в деревенскую жизнь. Он умеет расположить к себе совершенно незнакомых людей, даже если те принадлежат к совершенно незнакомой культуре», — говорит Ким.

Они остались в Индии еще на три месяца.

Но стоило им вернуться в свою двухкомнатную квартирку при университете, как их мыльный пузырь лопнул.

У Ким нарастало недовольство жизнью: муж был поглощен любимой работой, а ей самой никак не удавалось найти свое призвание — только какие-то недолговечные увлечения. Дэниел стал ее раздражать.

«Преподаватели все такие напыщенные, — пожаловалась она. — Могут часами рассказывать о своих исследованиях. Как будто на свете нет ничего важнее того, во что одеваются сапотекские женщины из Оахаки и что они готовят по праздникам».

Она корила себя за неправильный выбор: нечего было связываться с ученым, у него на уме только наука да постоянная должность при университете, которую он жаждет получить. И его попытки вечно ее куда-то пристроить теперь тоже казались ей лишь свидетельством его высокомерия — скажите, какой великодушный.

«Может, я не хочу пока ничем заниматься, — заявила она на его очередное предложение помочь кому-то из друзей в исследовании галапагосских морских черепах. — И может хватит мной руководить!»

Дэниел не мог понять, что на нее нашло. Ему всегда казалось, что она любит животных, — вот он и подумал, что она бы и с черепахами поладила: «Извини, не угадал».

Ким стала чаще гулять с друзьями, не всегда предупреждая Дэниела, куда идет и когда вернется. А еще она стала больше выпивать. Дэниел считал, что жена ведет себя как избалованная девчонка.

«Ты должна понять, что работы мечты не существует. Нужно просто заниматься делом, — сказал он однажды. — Ты же не маленькая».

Можно представить, как ее порадовало такое заявление.

На следующий день она улетела в Сан-Франциско навестить отца и повидаться со старыми друзьями. Одна.

Дэниел запаниковал. Его воображение рисовало страшные картины, как Ким подцепляет там каких-то мужиков — сан-францисских мужиков, которые и писать-то грамотно не умеют, но зато одним взглядом доводят женщину до оргазма. Лучший друг предложил ему отвлечь себя работой над романом, который Дэниел начал еще в колледже и давно забросил. Но он предпочел снимать стресс бурбоном.

Проблема: предвзятость подтверждения

Дэниел и Ким были как инь и ян. Она была его Йоко, а он был ее Джоном. Им было так хорошо вместе, что они нередко думали — и иногда даже обсуждали это вслух, — как грустно тем, кому не посчастливилось быть ими.

И в этом как раз заключалась их проблема. С самого первого свидания они повсюду встречали доказательства тому, насколько их любовь несравнима с отношениями других пар, — то есть страдали именно тем, что экономисты называют «предвзятостью подтверждения».

«Через месяц после свадьбы мы завтракали в одном красивом отеле в Стамбуле и разглядывали другие пары, которые сидели вокруг нас на веранде, — рассказывает Ким. — Помню, я тогда подумала, что мы из них самые влюбленные».

Вернувшись на родину, они продолжали видеть во всем подтверждение своей исключительности. Все другие пары, с которыми они сталкивались на вечеринках или ужинали в одном ресторане, вызывали у них жалость. Чужие отношения казались им такими скучными, предсказуемыми, вымученными, а собственные — яркими, пламенными, вдохновляющими на подвиги. Они кругом находили доказательства тому, во что хотели верить, и у них никак не складывалась общая картина — в которой учитывался бы тот факт, что они тоже люди и у них тоже есть свои недостатки.

Вспомните, когда вы последний раз спорили о политике с тестем или свекром. Вы подбирали примеры, которые ставят ваши доводы под сомнение или подтверждают их? Мы полагаем, что все-таки второе. Когда вы купили квартиру в необустроенном районе города, вы мотивировали свой выбор широкими пустырями и сверкающими битыми бутылками на тротуарах или близостью прелестного кафе, где варят самый лучший кофе? Рискнем предположить, что еще до того, как ваши приятели шагали по ухабистым дорожкам к вам на новоселье, вы про это кафе им все уши прожужжали.

Что касается Ким, то как только она перестала видеть в Дэниеле идеального профессора, она начала воспринимать его как занудного препода, который возомнил себя ее папочкой и контролирует каждый ее шаг. При этом вся не соответствующая этой теории информация отметалась. «За бортом» оказались такие важные факты, как:

• Она очень счастливо прожила с ним почти два года.

• Ее «папочка» подыскивал ей работу, которая ей искренне нравилась.

• Он никогда не противился ее самостоятельным поездкам (например, той командировке в Боливию) и лишь писал: «Я скучаю», — что вряд ли можно назвать тотальным контролем.

Вот так предвзятость подтверждения затуманивает взор и провоцирует возникновение самоисполняющихся пророчеств[73].

«Дэниел стал воплощением всего того, чего я избегала всю свою жизнь, — сказала Ким. — Стабильности. И однообразия. Университетская обстановка казалась мне удушающей. Вот так всю жизнь прожить при университете — это ведь все равно, что в тюрьме. Одни и те же люди вокруг, все друг о друге все знают. Кошмарно».

Когда умные управленцы или законодатели хотят проверить свои идеи на прочность, они не обращаются к группе людей со схожими взглядами, чтобы те подтвердили их правоту, — они набирают команду из полных противоположностей и просят их разнести новую идею в пух и прах. А потом вносят в свой проект поправки, и он становится намного лучше. Точно так же крупные компании нанимают хакеров, чтобы те нашли слабые места в их системе безопасности; полководцы устраивают военные учения, чтобы обнаружить недостатки стратегий; а толковые начальники все время готовятся к худшему и тем самым приводят свои фирмы к успеху.

Обсуждать в таком ключе отношения — это, конечно, совсем неромантично (впрочем, пора бы уже привыкнуть к нашему циничному подходу). Что плохого в том, чтобы считать свою вторую половину совершенством и воплощением идеала? Ничего, но так вы рискуете надуть мыльный пузырь. А значит, вы будете страшно разочарованы, когда окажется, что он не останется мускулистым Гераклом до конца своих дней, а она не будет всю жизнь встречать вас на пороге в переднике и полупрозрачных трусиках.

Мыльный пузырь Ким и Дэниела лопнул, и теперь, чтобы сохранить отношения, Ким должна была первым делом взглянуть на ситуацию объективно. Именно так ей сказал ее папа — не экономист, но очевидно малый с головой.

Когда Ким приехала к нему, он повел ее в бар и предложил обсудить Дэниела — только не ее эмоции в его адрес (предвзятые подтверждения), а реальные факты (поведение Дэниела). Он напомнил ей, как она звонила и рассказывала, какой Дэниел умный и надежный человек. И как они друг другу хорошо подходят. Еще он сказал дочери, что ее муж никогда не производил впечатление ревнивца-прилипалы. Ведь Дэниел сам купил для Ким билет в Боливию, потом навестил ее там несколько раз и совершенно спокойно предложил ей задержаться еще ненадолго, когда стало ясно, что съемки затянутся. Он был терпелив и неназойлив. «Тебе ведь есть с чем сравнить — помнишь того парня, который названивал тебе каждые пять минут?» — заключил папа.

После этого разговора Ким вернулась домой в полной уверенности, что нужно наладить отношения с Дэниелом. Но попытка сказать об этом мужу закончилась провалом.

«Я чувствовала себя, как героиня какого-то глупого ток-шоу, которой велят “высказать все” и “не закрывать свое сердце”, когда муж ей отвечает. Мне опять расхотелось спасать свой брак».

Выход: творческое разрушение

В 1942 г. австрийский экономист, лихой наездник и дамский угодник по имени Йозеф Шумпетер опубликовал книгу, в которой излагалась следующая теория: те, кто не боится нововведений, процветают, а те, кто держится за старое, постепенно увядают. И эта бесконечная череда гибели и возрождения, хаоса и реорганизации — цикл, который Шумпетер назвал «творческим разрушением», — является естественным путем развития и обновления экономики. Такие расколы для нее не только полезны, но даже необходимы{80}.

Когда Шумпетер во времена Великой депрессии читал лекцию в Гарварде, он с сильным венским акцентом произнес следующие слова: «Хоспода, вы зря фсе так фолнуйтесь из-за депрессии. Она для капитализма как холодный освежевающий душ»{81} (конечно, освежевать он при этом никого не собирался).

Мыльные пузыри последних лет вызывали мощные волны творческого разрушения. Кризис в ссудо-сберегательной отрасли в 1980-х заставил власти США придумать, как они будут регулировать финансовые учреждения во избежание новых проблем. Кризис доткомов укрепил и расширил всемирную сеть, а также породил целую плеяду новых ресурсов вроде eBay, Amazon или Google. В результате жилищного кризиса конгресс задумался над тем, как усовершенствовать ипотечную систему, а миллионы американцев вдруг вспомнили, что нельзя все время жить в долг, и начали понемножку откладывать деньги.

Конечно, процесс творческого разрушения далеко не всегда проходит безболезненно. Фирмы, которым приходится обновляться в условиях высокой конкуренции, выставляют на улицу десятки тысяч своих работников. Например, в 1920 г. на американские железнодорожные компании работало 2,1 млн человек. Сейчас в этой сфере задействовано всего 200 000 сотрудников. «Распиловщик, каменотес и горняк в 1900 г. были одними из тридцати самых востребованных профессий Америки. Столетие спустя они потеряли свою популярность, уступив место среднему медицинскому персоналу, инженерам, программистам и т. д.»{82}, — пишут экономист из Федеральной резервной системы Майкл Кокс и журналист Ричард Элм.

Но вместе с тем творческое разрушение — это та сила, которая делает экономику живой и продуктивной. Вряд ли почти двум миллионам безработных железнодорожников от этого легче. Но зато это на руку двадцати с чем-то компьютерным гениям, которые мечтают перевернуть мир массовых коммуникаций. Эволюция неизбежна. Вы можете представить себе генерального директора Sony, который бы сказал: «Вот это наш лучший телевизор. Будем выпускать его десять лет подряд — больше никаких разработок»?

Другими словами, нельзя вечно шпаклевать дыры в стене и завешивать их картинами — когда-нибудь все равно придется снести эту стену и отстроить ее заново.

Дэниел похандрил еще несколько недель после возвращения Ким, но в один прекрасный день — посмотрев на досуге очередную хронику Второй мировой, — он выключил телевизор, отнес бутылку бурбона на место и приступил к акту творческого разрушения: засел за свой роман. Он перестроил свою жизнь так, что теперь она вращалась вокруг книги: рано вставал, чтобы начать работу на свежую голову, время от времени ходил прогуляться и проветрить мозги, встречался с друзьями, чтобы те снабдили его свежими идеями. Он уже более не походил на человека, впавшего в депрессивный ступор.

Йозеф Шумпетер, универсальный ученый-экономист

Шумпетер продвигал идею благотворного эффекта «творческого разрушения» не только на бумаге — он доказывал его существование всей своей жизнью. Как написал один из его биографов: «Для капитализма и для Шумпетера лично стабильности как таковой никогда не существовало. Рокот изменчивого мира был музыкой для его ушей»{83}. В 20 лет Шумпетер писал книги, в 30 стал министром финансов Австрии, затем переключился на банковское дело, сколотил состояние, потерял все до копейки в ходе биржевого краха, переехал в Америку, устроился преподавать в Гарварде и стал там своего рода сенсацией (не в последнюю очередь благодаря своей любви к плащам с капюшоном). По свидетельствам биографа Томаса МакКро, Шумпетер нередко говорил, что всю жизнь стремился быть лучшим экономистом, лучшим наездником и лучшим любовником в мире, — но тут же признавал, что вот с лошадьми у него как-то не сложилось{84}.

«Работа над книгой давала мне ощущение, что я могу хоть что-то в этой жизни контролировать, — вспоминает Дэниел. — Ведь все остальное буквально рушилось у меня на глазах, в особенности наш брак».

Ким теперь тоже задышала свободнее. Дэниел был поглощен своей книгой, и Ким перестала опасаться, что он вот-вот припрет ее к стеке и заставит принимать какие-то решения, ходить к психологу или искать новую работу. У них в отношениях наступило временное затишье — и хотя до выхода из кризиса им было еще далеко, напряжение немного спало.

Однажды утром, спустя несколько месяцев после той беседы с отцом, Ким проснулась и обнаружила, что Дэниел опять сидит у себя в кабинете и яростно печатает. Она налила себе чашку кофе и подсела к нему — и Дэниел стал рассказывать ей, какой лихой поворот сюжета он замыслил.

Это было первое приятное общение с тех пор, как Ким вернулась.

«Оно напомнило мне те времена, когда мы только начали встречаться, — тогда мы могли долго вот так сидеть и увлеченно болтать о чем-нибудь, — сказала Ким. — Я вдруг ощутила, что рядом со мной все тот же Дэниел — только мои чувства к нему стали менее восторженными. Я понимала, что он не идеален, у него есть свои особенности. Но разве я не могу жить с этими особенностями? Могу, вполне».

Ким потребовалось несколько месяцев, чтобы признать: ее раздражал не Дэниел, а собственная неустроенность и зависть к нему. А Дэниел пришел к пониманию того, что не стоило переусердствовать в своих попытках «спасти» Ким — нужно было дать ей возможность самой выбирать свой путь.

«Зачем было тратить столько нервов и времени на планирование ее жизни, если она и так отлично справляется?» — сказал он.

Розовые очки были навсегда утеряны, но и Ким, и Дэниел считают, что их нынешнее положение куда лучше того, что было в первый, ураганный год их брака.

«Те отношения оставили много приятных воспоминаний, — говорит Дэниел. — Но они были ненастоящие».

Уинстон Черчилль как-то сказал: «Побежденные трудности — это выигранные возможности», — не сомневайтесь, он знал толк и в том, и в другом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.