Пределы возможностей психотерапии

Пределы возможностей психотерапии

Многие случаи доказывают власть человека над своей жизнью или смертью. Каждый из нас может убить себя — сразу, выстрелом или постепенно, с помощью ожирения, голода, алкоголизма, а в некоторых случаях — решив умереть и воплотить это решение в соматической болезни. Если психосоматическая смерть есть факт, это раздвигает наши представления о рамках возможностей управлять нашей жизнью и смертью. Ясно, что в какой-то степени каждый человек способен управлять качеством своей жизни. Но в какой? Если моя мать хотела, чтобы я был здоров и жил вечно, проживу ли я на двадцать лет дольше, чем в случае, когда бы она по каким-то своим причинам желала мне смерти? Известно, что, если бы она хотела, чтобы я был девочкой, это отразилось бы на моем стиле жизни. Многие считают, отразилось бы и на структуре тела. Я знаю одну семью, в которой мать стойко ненавидела мужчин и своего бывшего мужа. У дочки были широкие плечи, узкие бедра и неразвитая грудь, у сына же — широкие бедра, узкие плечи и женское телосложение. Тот, кто знал эту семью и отношение матери к мужчинам, предполагал, что ее влияние изменило физиологию сына и дочери.

Да, события и обстоятельства жизни могут сильно изменить физиологию человека. Один пациент трижды в неделю занимался любовью с живущей в том же городе любовницей. Так продолжалось восемь лет. После того, как жена развязала ему руки, умерев от рака, он женился на любовнице, и у него внезапно исчезла эрекция. Нам легко понять соматический аспект импотенции. Но нельзя ли заподозрить, что и смерть жены от рака связана с желанием мужа жениться на другой? Не может ли оказаться смерть жены местью мужу, который в результате становится импотентом с другой женщиной? Велика ненависть женщины, когда она умирает, чтобы разрушить измену мужа!

Наша физиология сильно меняется под воздействием стресса. Это не требует доказательств. А можем ли мы изменить ее сознательно? Молодая жена чувствует, что муж не сможет выносить ее криков и истерик. Сознательно ли она решает больше не устраивать сцен, а вместо этого заводит себе головную боль? Или это происходит вследствие напряженности взаимоотношений с мужем, с которым она играет роль жертвы, а не провокатора? Молодой человек, мечтающий стать мускулистым и для этого поднимающий гантели, действительно может развить свои мышцы. Улучшает ли он этим свое здоровье? А молодая женщина, обеспокоенная тем, чтобы у нее были крепкие и здоровые дети, улучшает ли сознательно свое здоровье? Или здоровье ее крепнет из-за любви мужа, и она не контролирует этот процесс?

Если мы в какой-то степени можем разрушать свою жизнь или менять ее к лучшему своими намерениями, то что тогда можно сказать о нашем влиянии на других людей? Очевидно, что мы можем убить другого, сознательно разрушив его тело, или косвенно — злобой и ненавистью. Хотя смерть от порчи не так уж часто встречается в нашем цивилизованном мире (по крайней мере, не распознается), у меня нет и тени сомнения в том, что в сумасшествии участвуют двое, как и в самоубийстве. Возможно, для любого самоубийства нужны тот, кто хочет умереть, и тот, кто желает его смерти. Сочетание их желаний приводит к суицидальным последствиям, немедленным или отсрочен-ным — будь то алкоголик, умирающий от цирроза, потому что его жена не может вынести такой жизни, где она ему всегда была и останется матерью; или парализованный сын, решившийся застрелиться, чтобы отомстить ненавидимой матери, которая хочет его смерти для избавления от вины за то, что родила калеку.

Нарочно ли матери, отцы и родственники сводят кого-то с ума? Очевидно влияние семейной системы и культуры. Очевидно также, что одни люди более восприимчивы к сумасшествию, чем другие. Может быть, не все восприимчивые сходят с ума потому, что система этого не требует, или кто-то еще вмешивается в систему, ослабляя ее хватку. Почему семья, достаточно сильная для того, чтобы сделать сумасшедшим одного, не сводит с ума остальных троих детей? Или, наоборот, в другой семье сумасшествие прививается двоим, но не третьему. Эта непоследовательность зависит только от восприимчивости, или же сама система меняется и не требует психоза от третьего, столь же восприимчивого — ребенка? Или он все же просто невосприимчив?

Есть ли люди, которые могут сознательно разрушать других психологическим воздействием? Происходит ли смерть от порчи в примитивных обществах из-за веры жертвы или некоторые люди действительно обладают такой психологической или психофизиологической силой? Однажды на конференции, посвященной лечению шизофрении, Джей Хейли предложил следующую встречу посвятить вопросу: «Возможно ли специально сделать человека шизофреником?» Наступившее пятиминутное гробовое молчание не благоприятствовало тому, чтобы хотя бы обсудить эту ужасную мысль. А между тем на такой вопрос стоит найти ответ.

Куда поместить на шкале влияния психотерапевта того, кто сознательно пытается увеличить свое воздействие на другого? В нашей профессии произошла целая серия переворотов. Фрейд изменил мнение о том, что невроз — моральная проблема, и создал направление для изучения вопроса о том, как помочь человеку перерасти свой невроз. Через много лет Джон Розен развеял профессиональный миф о том, что шизофрения неизлечима психологическими методами. В своей безумной манере он напал на нашу бредовую зависимость от социального мифа и от мнения Фрейда, что шизофрения не поддается психотерапии. Как далеко мы зайдем в будущем? Где предел наших возможностей? Совсем ли бредовой была идея, высказанная одним моим пациентом шизофреником: «Как следует научившись, вы сможете вылечить любую шизофрению за три дня»? У многих людей проходят эпилепсия или астма; мы знаем случаи физиологического бесплодия, которое исчезает, как только пара усыновляет ребенка. Где предел для нас? Чего ожидать от себя и когда надо оставить попытки что-то сделать?

Много лет назад наша группа в Атланте несколько встреч посвятила исследованию основных убеждений, каковы возможности психотерапии. Одним из первых обсуждался вопрос: «Можно ли найти такой подход, чтобы помочь человеку отрастить ампутированную ногу? Это получается у планарий, у некоторых земноводных, может ли однажды получиться и у нас?» Мы знаем случаи значительных физиологических изменений в психотерапии и пациентов, у которых долгие годы в день случалось по нескольку эпилептических припадков, а после психотерапии, без всяких лекарств, их частота снижалась до одного раза в три недели. Мы наблюдали исчезновение огромной опухоли кишечника, видели пациентку, которая 10–15 лет получала инсулин и за два года психотерапии снизила его дозу с 70 единиц до нуля. Она вернулась к своему врачу, и тот в испуге решил назначить первоначальную дозу, не посоветовавшись с нами. От передозировки инсу-лина пациентка впала в коматозное состояние и через двадцать дней скончалась. Мы видели сорокапятилетнего мужчину, у которого за два года терапии увеличились на два номера размеры головы и ноги, хотя каждый врач знает, что кости после восемнадцати лет не растут. На фоне таких событий слова, что психотерапия — это процесс «улучшения общения», кажутся столь же бледными, как если бы кто-то сказал, что любовь — это просто другое название сексуального возбуждения.