Запутанная сеть, которую мы плетем
Запутанная сеть, которую мы плетем
Стоит попытаться лучше увидеть и понять взаимоотношения семьи и ее социальной среды (будь то среда друзей, соседей, производственные отношения). Такому пониманию мешает великая ложь о том, что «у нас одинаковый взгляд на мир». За этой ложью стоит тот факт, что семья вынуждена подчиняться культуре и законам, не говоря уже о страхе наказания и об искушении поднять восстание. Еще глубже лежит влияние семейного гипноза, давление общественного сознания, школы, работы, структуры языка, которому нас научили без нашего согласия, с его двумя уровнями вербального сообщения и невербального подкрепления. Там находится и тенденция отвергать или обеднять наше межличностное взаимодействие — когда мы даем и принимаем. В отношения семьи и окружающего ее общества вплетаются муки труда и террор требований общества, подчиняющего себе людей с помощью страха, что иначе они останутся в изоляции.
Люди пытаются справиться с этой путаницей с помощью псевдоадаптации к таким реальностям, как «мы» и «они» — приятная улыбка конформизма; заключение контрактов, которые потом тайно нарушаются или изменяются; одурманенность культом псевдогероев (спортсменов, гуру и спасителей); соблазн системы поощрений — денежных, политических, профессиональных.
Хельмут Кайзер, о котором писал Леон Файермен в книге «Эффективная психотерапия» искал самый универсальный симптом у людей и пришел к заключению, которое мне кажется верным. Таким самым универсальным симптомом является бред слияния: если тебе удастся соединиться с твоей мамой, с Богом, с женой, которая будет постоянным источником твоей силы, иными словами, если ты откажешься от индивидуации ради уверенности, что ты принадлежишь к большей системе, тогда ты спасешься от ощущения изолированности, одиночества, тревоги.
Не менее важно попытаться открыть универсальный секрет всех семей. Что спрятано в недрах всякой семьи, словно страшная тайна, словно скелет в шкафу? Лучше всего я бы ответил на этот вопрос, воспользовавшись неопубликованными заметками Милтона Г. Миллера, бесконечно повторявшего вопрос: «Кто такие эти они?» Какие-то они так делают, какие-то они так не делают, эти они против нас, а те они за нас. Они предполагают существование некоей таинственной группы, пары, культуры, страны, семьи, соседей, но никогда не ясно, кто же имеется в виду, кто же конкретно эти таинственные, влиятельные, не дающие нам покоя другие. Может быть, они — это родственники моей жены, моего мужа? Для нее они — действительно семья ее мужа. Для него они — это семья жены. Принадлежат ли к они семья его матери, семья его отца, семья ее матери, семья ее отца, его коллеги по работе? Такое зловещее присутствие ощущает на себе каждая семья, никогда не пытаясь уяснить, что же это за призраки, а если и выясняет что-то, то сталкивается с новыми сложностями, в которых невозможно разобраться.
Если я направлюсь туда-то, поддержат ли они меня? Если я не сделаю того-то, они отвернутся от меня? Бесконечный процесс размышлений о том, что они подумают, неотделим от бесконечного разрешения вопроса о том, что надо и что не надо делать. Так надо делать; надо быть таким; надо сделать то или иное; не надо делать; не надо быть; надо быть; они хотят, чтобы я был; они хотят, чтобы меня не было. Разнообразнейшие возможности возникают, как только всерьез задумаешься об этих они.
На любую семью и ее жизнь очень сильно влияет система убеждений окружающей семью культуры. Все мы пленники культуры, а она меняется от поколения к поколению и от десятилетия к десятилетию. Так, в двадцатых, тридцатых, сороковых годах культура требовала от человека исчезновения его личности в браке. Они превращались в симбиотический союз мы. Это имело религиозные корни, будучи выражением характера странников-колонистов, убежавших из-под политического гнета старого мира. В оформившемся виде мы можем обнаружить этот симбиоз на картинке, где нарисованы два фермера, муж и жена, и между ними вилы — такой стиль называют «американской готикой». Графическое изображение злобы, горечи и репрессии, окрашивающих подобное рабство.
Затем, после экономической депрессии в американской культуре произошел полный переворот ценностей, экономическая депрессия требовала для выживания страны национального единства — после обособленности, предшествовавшей второй мировой войне, после возникновения единства в стремлении обороняться во время войны, после дней славы и могущества в масштабе мира в результате побед в Европе и в Японии. В шестидесятых годах возникло «поколение Я». Восстающее против идей о мировом господстве, потерпевших поражение во Вьетнаме, с его параноидальными мыслями о возможности мировой войны с Россией, — это поколение на самом деле было скорее не «поколением Я», а «поколением анти-Мы». Оно метафорически выражало бредовую идею психоанализа, что при достаточном уровне самопонимания и самовыражения зрелость, счастье и полноценная жизнь приходят сами собой.
«Поколение анти-Мы» породило социальную игру в сексуальную революцию, все эти путешествия и встречи половых органов. Обычно рядом были не люди, а только потенциальная возможность, что когда-нибудь игра в секс превратится в целостные отношения целостных личностей. Сравнительно недавно биологическая тяга к репродукции стала весомой опять, так что палаты родильных домов, пустовавшие в начале семидесятых, опять наполнились женщинами. К 1977 году семья опять получила признание культуры. Хотя в качестве пережитка шестидесятых еще оставалось культурное требование к каждому человеку развивать свою личность, требование, отрицающее ценность семьи. Сегодня проявлением индивидуации с ее стремлением обособиться является культ здоровья, спорта, выполнение рекомендаций медиков. Технический поиск средств для продления до бесконечности срока жизни требует от культуры, чтобы она отыскала источники поддержки, мудрости и силы, которые обычно находят в семье, но после буйства шестидесятых годов разучились это делать.