Глава шестая ПОСЛЕДНЯЯ ВЕЛИКАЯ ИДЕЯ ФРЕЙДА, ЗА КОТОРУЮ СТАЯ ВОЗВЕЛИЧИЛА ЕГО В САН СУМАСШЕДШЕГО И КОТОРУЮ ЗАБЫЛИ — СТАРАТЕЛЬНО. ТЕОРИЯ СТАИ КАК РАЗВИТИЕ ПОСЛЕДНЕЙ ИДЕИ ВЕЛИКОГО ПСИХОАНАЛИТИКА

Глава шестая

ПОСЛЕДНЯЯ ВЕЛИКАЯ ИДЕЯ ФРЕЙДА, ЗА КОТОРУЮ СТАЯ ВОЗВЕЛИЧИЛА ЕГО В САН СУМАСШЕДШЕГО И КОТОРУЮ ЗАБЫЛИ — СТАРАТЕЛЬНО. ТЕОРИЯ СТАИ КАК РАЗВИТИЕ ПОСЛЕДНЕЙ ИДЕИ ВЕЛИКОГО ПСИХОАНАЛИТИКА

По правде говоря, это — единственное объяснение, которым мы располагаем в данной психологии. И мы вполне можем считать его классическим.

Серж Московичи о фрейдовской концепции психологии масс («Век толп», введение. М., 1997)

Люди, за исключением немногих, — суть отказавшиеся от собственной воли элементы стаи.

Отличаются индивиды друг от друга только набором наработанных предками комплексов, «благо»приобретенными неврозами, а также назначением того коллективного органа стаи вождя, к которому они относятся.

Но почему они не хотят жить?

Почему у них вообще есть вождь?

Почему столь сильные чувства связаны именно с вождем?

Какое преступление предков объясняет появление этих сколачивающих в стаю чувств?

* * *

Концепция протоорды Зигмунда Фрейда — лучшее, как полагают, на сегодняшний день достижение в области психологии масс…

Согласен: остальное — еще хуже.

Фрейд начинал свою деятельность психотерапевта откровенно — гипнотизером.

Наблюдая за погружающимися рядом с ним в транс, следя за их дальнейшей жизнью, Фрейд имел возможность поразиться, насколько любой человек бывает верен — даже до смерти — полученному при отключенном критическом мышлении внушению.

Как-то — может быть, независимо от предшествовавших мыслителей, но, скорее всего, повторяя их мысли — Фрейд догадался, что вся так называемая сознательная жизнь исполнителей (т. е. почти всего населения) определяется одними только внушениями — полученными, правда, не на эстраде и не в кабинете гипнотизера, а начиная с младенчества, от родителей и учителей — в свою очередь, тоже носителей внушений.

Изучать феномен цивилизации как комбинации внушений можно как по всей толпе в целом, так и по одному индивиду — доступному. Это серьезная оговорка, потому что сверхвожди (да и субвожди тоже) прямому психоанализу противятся, а носителей информации о себе и знаний вообще стремятся уничтожить.

Но история к нам милостива: систематически сверхвожди хиреют и умирают, будучи не в состоянии прихватить с собой всех свидетелей. Тем более, свидетели — это не только те, которые видят плотскими очами, — но всякий психоэнергетически зависимый от вождя элемент стаи. И о Гитлере, и о Наполеоне можно узнать многое даже после их физической смерти.

Фрейд, родившийся после смерти Наполеона, доступ к психике императора имел — свое «лечение» оплачивать была в состоянии принцесса Мари Бонапарт. Возможно, где-то в черновых записях Фрейда и сохранились описания особенностей ее психики, которые определялись пусть не происхождением от несуществовавших чресл Наполеона, а только общими с ним предками.

То, что прошлое предков воспроизводится в потомках, — наблюдая, скажем, какую-нибудь мать с дочкой, не заметить трудно. Да и сама толпа как целое — объект весьма рельефный для осознания того, что настоящее есть не более чем воспроизведенное прошлое. Порой на понятийном уровне забытое.

В сущности, политическая история человечества такова: элементы толпы без сопротивления подчиняются самому некрофильному из вождей, боготворят его, называют не иначе как Отцом; затем появляется новый вождь; все, обратившись, лижут галифе ему, а на прежнего, ослабевшего, гадят… В истории действует отнюдь не великое число индивидуальностей, внесенных в списки сборщиками налогов на нужды вождя, но всего лишь сверхвождь, несколько конкурирующих субвождей и толпа. А если короче: есть вождь и толпа. (Состарившийся Фрейд в этом наблюдении оригинален не был — все авторы античности, а из них прежде всего военные историки, подчеркивали, что именно безмозглость [отсутствие напряженного интереса к Истине] и есть сущность толпы. Фрейд оригинален тем, что он, спускаясь по дереву неврозов, попытался найти его корень — изначальную психическую травму.)

Фрейд в старости, уже будучи известным создателем индивидуальной психологии, в рамках которой сумма неадекватностей поведения людей внутри семьи и вне ее объяснялась при помощи концепции детского комплекса Эдипа, понял, что комплекс Эдипа не объясняет слишком многого. К этому выводу Фрейда вынудила конкретная психотерапевтическая практика: далеко не все неврозы (неадекватности поведения), за излечение (или, во всяком случае, оплаченное обсуждение) которых он брался, сводимы к детским переживаниям, но наследуются из прошлого и просматриваются в поведении родителей и родителей их родителей.

Кроме того, Фрейд, всю жизнь проживший в достаточно мирной Австро-Венгрии, вдруг оказался в воюющей Европе — началась Первая мировая война. Первая мировая, в отличие от предыдущей (Наполеоновской) и последующей (Гитлеровской), была в значительной мере позиционной, не было ни стремительных прорывов, ни блистательных побед «великих полководцев» (таковых вообще не было), а только сидение в окопах и уродование с помощью пушечных снарядов и пулеметов миллионов мобилизованных и добровольцев. Толпы, столь откровенно проявившие себя в ужасах Великой французской революции, активизировались с красными бантами на груди вновь — в далекой России, в соседней Германии и так далее. Однако романтические словеса вождей «революции» о свободе и светлом будущем вновь на поверку обернулись обычными кровавыми разборками конкурентов в вожди, и вновь, как и во Франции, отпетые революционеры превратились в послушных холуев диктаторов Муссолини, Гитлера, Сталина и т. п. Во всяком случае, так видел далеко обогнавший современников мыслитель, труполюб и гипнотизер Зигмунд Фрейд.

Фрейд оказался перед такими не только психопатологическими, но и политическими фактами, которые не объяснялись ни теориями общества, уже существовавшими, ни даже его собственной, основанной на комплексе Эдипа, философией психоанализа.

И Фрейд взялся за создание новой теории, которая могла бы объяснить все те ужасы повторяющегося поведения толпы, которые ему, как жителю Европы первой половины XX века, пришлось не только видеть, но и стать их жертвой (концлагерь, продажа в Англию за 100 000 фунтов стерлингов).

И он такую теорию создал.

Это и был истинный фрейдизм.

Созданная им концепция, соединяющая закономерности реальной жизни, для публики была еще более оскорбительна, чем комплекс Эдипа — за что Фрейда толпа и возвеличила выжившим из ума стариком, а саму теорию забыли — старательно. (Оно и понятно: если следовать психоанализу раннего Фрейда, то можно доить клиентов десятилетиями, а если признать позднего, то придется заняться менее оплачиваемым трудом, уступив место Богу.)

Да-да, к Фрейду то, что мы сейчас называем фрейдизмом, отношения не имеет. Речь вовсе не о том, что невежественная толпа приписывает Фрейду пансексуализм, который Великий Психоаналитик никогда не исповедовал. За фрейдизм, вопреки истине, выдают нечто, от чего Фрейд в последние 18 лет своей жизни нашел в себе силы отказаться!

Фрейд сформулировал концепцию протоорды.

Чтобы отчетливо понять какую-нибудь концепцию, необходимо прежде собрать воедино те явления (лучше сказать странности), которые данная теория пытается объяснить.

Итак, Фрейд позволял себе видеть, что:

— Политическое бытие создается силами толпы; толпа же есть особое психическое состояние людей — индивид растворяется и утрачивает даже то незначительное критическое мышление, которое у него наблюдается в состоянии «публика».

— Вожди, которым толпа и идеологи приписывают развитый интеллект, глубину мысли и особенную порядочность, на поверку всегда оказываются людьми не просто поверхностными, но и не обладающими критическим мышлением. Они — устроители железных иерархий, и не более того. Импотенция и гомосексуализм — вот это таким, как они, свойственно. (Фрейд, сам отчасти такой, эти отклонения объяснял невинно: сублимацией либидо на любых объектах, кроме лиц противоположного пола, т. е. просто чуть-чуть ошибались адресом; путаники, одним словом.) Вожди всегда одержимы моноидеей, причем в большей степени, чем сама толпа фанатиков.

— Вождей сначала боготворят, потом ненавидят — и нередко убивают. Сама же толпа.

— Фрейд, будучи жителем «христианской» (католической) страны (Австрии), видел, что отношение верующих в церковной иерархии к папе в точности то же, что и у наполеоновцев — к Наполеону, а у гитлеровцев — к Гитлеру.

— Главное событие в строго иерархичной общности католиков — питие крови (таинство причащения), достающееся в конечном счете от патера-Отца; точно так же, брызги крови на лицах в сражениях — это верх того, что могли дать Гитлер и Наполеон. В потребности толпы в потреблении крови и в поклонении Отцу со всей очевидностью угадывалась глубинная психологическая травма, общая для всего народа, следовательно, полученная протоотцами.

— Толпа всеми силами открещивается от свободы и раболепствует перед вождем, в этой энергии угадывается сила невроза.

Всю жизнь Фрейд зарабатывал на жизнь одним, в сущности, способом — пытался отговорить людей от непрактичных (невротических) поступков.

Невротический поступок — это если в детстве мамка дочурке затыкала ротик зеленым носком, чтобы дочурка не плакала от страха, когда во время отсутствия папки мамку наскоро посещал дядька-сосед; и вот девочка, превратившаяся в молодую женщину, начинает задыхаться и давиться, увидев всякий зеленый носок.

У этого конкретного невроза есть и обертон: затыкая ротик уже своей дочурке, она предпочитает зеленый носок.

Невроз — это когда присутствовавшая при убийстве, сопровождаемом фонтанами красной крови, женщина если не теряет зрение вовсе, то у красных предметов в лучшем случае видит лишь контуры, или вообще перестает видеть красный цвет. (Что весьма опасно для жизни, скажем, во время перехода дороги под светофором — поэтому и надо лечиться.)

Невроз — это и более сложные поступки, целые их цепи (чтобы оправдать затыкание рта зеленым носком, надо заманить соседа, для чего можно и в любви ему объясниться). Естественно, богатый наблюдательский опыт Фрейда со всей очевидностью доказывал всю неодолимую силу и мощь невроза — никакие чисто словесные призывы поступать благоразумно не останавливают перед красным сигналом светофора и от выгибаний перед соседом — с зажатым в кулаке зеленым носком.

Лечение неврозов, по Фрейду, состояло в том, чтобы, вернувшись в ситуацию прошлого, когда была получена травма, ее осмыслить и через осмысление истинных причин своего поведения от «странностей» освободиться. (Это не работало — до тех пор, пока не делалось разрушающее психику внушение; но речь сейчас не об этом — в конце концов, никто не неволил клиентов расставаться с необходимыми Фрейду деньгами.)

Кретинизм состояния «толпа», сила чувства в желании быть «как все», желание «отключиться», всеобщность этого влечения со всей очевидностью, по Фрейду, указывали на древность травмы, случившейся с протоотцами. Следовательно, по Фрейдовской концепции, от этого идиотизма можно было освободиться через воспроизведение ситуации, в которой она была получена. Фрейд верил, во всяком случае демонстрировал веру в то, что если «расшифровать» эту древнюю травму, дать клиенту возможность ее осмыслить, то родится «адекватный человек», свободный от толпы.

Для более полного возвращения в эту древнюю ситуацию необходимо было выявить детали, воспроизводимые из поколения в поколение несообразности. Связаны они должны были быть с отцом или его заместителем — вождем; или с богом; Фрейд таких «несообразностей» выявил множество…

Итак, коротко подытожим те основные факты «неполезного» для биологического, психологического и умственного здоровья людей поведения, объясняя которые, Фрейд и стал классиком психологии масс:

— преданность толпы-братства вождям, безумное им поклонение;

— проклятья в адрес тех же вождей, их убийство;

— воспевание толпой своего состояния, воспринимаемого как братство («брат» — обращение не только в монастырях и тоталитарных сектах, но и в некоторых преступных группировках);

— вместо принятия во время причащения, по Евангелию, символов любви Бога-Отца, упорное желание братств пожирать буквальную плоть и пить буквальную кровь Бога;

— сохранившееся в Полинезии каннибальство, облеченное в религиозные формы;

— сила влечения, характерная только для неврозов;

— навязчивое повторение одной и той же ситуации, повсеместно, и во все обозримые времена;

— странная религиозность населения, которое вместо того, чтобы познавать Истину, ищет утраты даже следов индивидуальности и воспевает состояние зависимости;

— главная тема считающихся публикой гениальными произведений художественной литературы — и это невозможно не заметить — отцеубийство (иногда в форме богоубийства).

Гениальный (сравнительно с людьми своего типа) Фрейд, хотя и был атеистом, но был человеком достаточно начитанным и мыслящим, чтобы понять, что человечество вопреки предсказаниям дарвинщины не только не развивается, но деградирует. Да и сама идея эволюции не для мыслящих. Разве не сохранились исторические записи за почти три тысячи лет: дегенератов рождается — море; улучшенные «образцы» — событие, в потомках почти не повторяющееся?

Следовательно, если даже и возможна мутация, выводящая рыбку в птички, то она не закрепляется и уж тем более не может носить массового характера. Отсюда, человек как homo sapiens в принципе мог зародиться только в одной точке планеты!

А раз так, то и первое сообщество было только одно — Фрейд называл его ордой (он веровал, что они были тупее его современников, гитлеровцев). Вот в ней-то, по мысли атеиста Фрейда, и произошло травмировавшее психику рядовых членов орды событие — убийство отца-вождя.

После убийства и возник невроз, который тысячелетиями передается из поколения в поколение.

(Трудно не согласиться: в каждом срезе истории все одно и то же — толпы, толпы, толпы, вожди и снова вожди, идиотизм идей, которые вожди внушают стаду, кровь, убийства, штурм великого города, пылающие дома, а невдалеке — вмерзающие в лед трупы…)

Фрейд реконструировал случившееся в древности преступление против тела памяти* потомков следующим образом.

Некогда люди, после появления размножившись, составили протоорду. Во главе ее стоял вождь, старейший член орды — отец всех мужчин (и женщин) в орде. Мужчины протоорды — его кровные сыновья. Отец-вождь — муж всех в стае женщин, включая и дочерей, и собственную мать (как это бывает, скажем, у оленей), и ни одна из женщин не имеет права отдаться сыновьям самого вождя (своим братьям). Сыновей за попытку совокупления с сестрами отец наказывает. Совокупляется с ними сам (отсюда, очевидно, по мысли Фрейда, комплекс Электры: дочь ищет отца). Монополия на женщин, естественно, вызывает раздражение у сыновей, которых обделяют в этом, как и при дележе пищи — лучшие куски им явно не достаются. Таким образом, сыновей и полувнуков (а как еще назвать детей, рожденных дочерьми от своего отца?), сорганизовавшихся в братство, единых по положению и чувству обделенности, раздирают два противоположных чувства:

— с одной стороны, они ненавидят вожака, который лишает их всего самого ценного (самым ценным всегда было и есть нечто недоступное, но не вообще, а лишь то, что привлекает внимание вожака), и потому, чтобы получить ко всему этому доступ, им хочется властителя гарема убить;

— с другой стороны, они испытывают к нему сыновью привязанность, которая не позволяет его убить.

Однако ж, заговор составляется, братья сообща приканчивают любимого папашку и его съедают. Естественно, и кровь тоже идет в дело — ее выпивают.

Но так уж устроены люди, что наследуют они не только лучшие куски и женщин, но и полученный в результате преступления невроз. Способ существования неврозов-травм — непроизвольное воспроизведение символического или буквального преступления. Воспроизведение же состоит в том, чтобы преклоняться в благоговении и послушании перед конкретным человеком, заменяющим отца (вождем), или вымышленным — богом-Отцом. А затем начинается пожирание его мяса и питие его крови.

Через поколения, а порой и в течение жизни одного поколения все негативные эмоции, связанные с вождем-богом, с логического уровня стираются, и начинается по вождю ностальгия — и «отец» становится Отцом и даже богом.

В одури невроза блаженное состояние покаяния о совершенном поступке без пожирания плоти и пития крови Отца-бога невозможно; для того, чтобы добыть крови, нужно прежде поклониться его величию, для того и выбирается очередной вождь из числа братьев, — и цикл повторяется, — включая и убийство брата.

Однако между правлением отца-диктатора (тоталитарный режим?) и правлением одного из сыновей (тоже диктатора) есть промежуток времени, когда братья пытаются договориться о равенстве прав и возможностей друг друга (демократия?). Именно на этом этапе, по Фрейду, и возникает так называемая нравственность — в виде запрета на обладание всеми женщинами (в конечном счете дается право на обладание только одной); инцест запрещают (мать хотят все — пусть же не достается никому); вводят запрет на присвоение имущества, которое прежде целиком и полностью принадлежало Отцу (скажем, земля), а теперь поделено по-братски.

Разумеется, это равновесие неустойчиво, и обожествляющие память об Отце женщины и дети выбирают одного из братьев в вожди. Цикл повторяется.

В такой реконструкции прошлого Фрейду, как ему казалось, удалось собрать воедино все выявленные им на протяжении его психоаналитической практики механизмы, явно противостоящие интересам выживания человека (дарвинщине).

Эта концепция протоорды примирила состарившегося Фрейда с обнаруженными им странностями — ведь в эту концепцию умещается и комплекс Эдипа, и половое влечение к матери и сестре, и неестественный с точки зрения интересов размножения запрет на инцест (крысы, например, не разбирают, кто есть кто); умещается и «половая преданность» дочери отцу, и болезненное влечение к братствам, и убийство вожаков с тем только, чтобы тут же вознести над собой почти такого же, и цикличность форм власти в истории, и благоговейное пожирание мяса бога — буквальное (Полинезия) и «пресуществленное» после волхвования священников (Полинезия после обращение в католичество, католическая Европа и окатоличивающиеся с XX века Соединенные Штаты).

Догадку Фрейда о стайности толпы, о невротическом повторении ею прошлого, публика, мягко выражаясь, не поддержала. С Фрейдом перестали здороваться даже соплеменники.

Болезненное воспроизведение травм детства — пожалуйста, они теперь готовы воспринимать (хотя раньше оплевывали). Но протоорда — нет!

Своей новой идеей Фрейд лишал элементы стаи возможности для самолюбования даже неповторимостью своего детства. Им приходилось признать, что они — ничто, более того, возникал вопрос о покаянии с последующим рождением свыше.

Закономерно, что Фрейда, как и Толстого, толпа с презрением обвинила в ничтожности их умственных способностей по сравнению с ее умственными способностями! Идею о наследуемом «неврозе протоорды» постарались забыть — старательно. Ее помнить просто не могли…

В воссоздании теории стаи Фрейд не мог быть до конца последовательным: в силу неслучайности ряда позорных пятен его биографии — гипнотизер, жесткий администратор в откровенно сектантском «Психоаналитическом обществе», и так далее.

А кроме того, гипнотизер Фрейд, считавший себя разве что не мессией, не мог не пытаться создать нечто противоположное уже опубликованной «Психологии масс» Ле Бона.

Если в концепции Фрейда вождь — ничто, игрушка, если не сказать жертва невротических потребностей элементов толпы (рассматривая чуть дальше обстоятельства бегства из России Великой армии, трудно согласиться с Фрейдом, даже при всем к нему почтении), то в гипнотической модели Ле Бона считалось, что вождь — это гипнотизер, повелитель, носитель воли, самовыражающаяся личность, а толпа — гипнабельное стадо. Все поступки толпы (публики), ее желания и мечты существовали лишь постольку поскольку эти желания и мечты ей внушал вождь-гипнотизер, свободная личность, творец (анализируя обстоятельства жизни Наполеона и «притягиваемые» к нему события, трудно согласиться, что тотальный раб неврозов есть, как учат идеологи на содержании стаи, носитель свободной воли).

Ле Бон считал, что внушаемость является первичным и ни к чему не сводимым явлением, основополагающим фактором психической жизни человека. Сообщество индивидов — не совокупность людей, а только стадо.

С такой концепцией толпы и вождя Фрейд не мог согласиться никак. Во-первых, потому, что он ясно видел, что взаимоотношение стада с вождем явно опутано стальными цепями невроза. Во-вторых, изучение истинного лица вождей должно было неминуемо привести его к выводу, что и он, сам будучи вождем, — глубоко порочный человек.

Фрейд, знакомый с типажами тайн интимной жизни, сам вождь, знал о том, что вожди — порочные из порочных: мужчины — не мужчины, а женщины — не женщины. Признать, что люди способны внять внушениям некого вождя, а следовательно, импотента, Фрейд, который начинал свою медицинскую карьеру с деятельности практикующего гипнотизера, не мог. Это гораздо хуже, чем порядочной женщине публично раздеться.

Да, действительно, Фрейд стал импотентом хоть и несколько позже императора Нерона (тот не мог уже к 30), но до своего 40-летия (если правда то, что раньше он мог; сомневаться же приходится потому, что только с его слов мы и знаем, что он и прежде мог, занимаясь до 28 лет онанизмом, — жениться, якобы, не доставало денег).

Да, действительно, по понятным хронологическим причинам Фрейд не мог быть знаком с трудами о некрофилии своего последней волны ученика Эриха Фромма, может быть потому Фрейд и не стеснялся признаваться, что знает, что это такое — сильнейшее притяжение трупа.

Тем более он не мог быть знаком с психокатарсисом и потому не разбирался в природе страстной любви, да и не мог себе этого позволить: в любителя трупов и импотента Фрейда страстно влюблялись все его пациентки.

Эти повальные влюбления Фрейд сначала объяснял тем, что он просто очень-очень красивый, и чтобы не отягощать процесса лечения невыгодными ему эмоциями, между собой и пациентками распорядился построить стенку, оставив для разговоров небольшое окошечко ниже уровня лиц. Но пациентки страстно влюбляться все равно продолжали.

Фрейд вынужден был отказаться от веры в свою неземную красоту и стал объяснять влюбленности тем, что страсть — это ответ трепетных женских душ на его профессиональное умение их выслушать, в его внимании к ним они получают возможность почувствовать свою исключительность, за что и одаривают его самым ценным — страстной любовью и преданностью Учителю.

Естественно, не желая, чтобы широкой публике стал известен секрет его импотенции (помните, к каким ухищрениям скрыть то же самое прибегал Гитлер?!), не желая, чтобы на него перенесли познание об особенностях жизни императоров и великих военачальников, Фрейд не одно десятилетие потратил на то, чтобы доказать, что все эти отцы-императоры владели волей толпы вовсе не из-за способности к гипнозу, а потому, что были игрушкой неврозов сбившихся в братства людей. (Характерно, что когда некоторые ученики позднего Фрейда вдруг открывали, что «лечение» Учитель проводит исключительно гипнотически, Фрейд падал на пол в припадке и немедленно отлучал догадливых от Психоаналитического общества. Естественно, Фрейд не мог себе позволить признать того, что и копрофилия, над которой он тонко издевался, есть проявление, сопутствующее гипнотическим способностям.)

Подсознательное самооправдание Фрейдом себя, вождя-гипнотизера, его как исследователя погубило. Его интересовала не столько Истина, сколько защита себя как праведника и, возможно, будущего святого. Потому и не смог он снять внутренние противоречия в концепции протоорды — гениального шага за удушающие пределы существующих цивилизаций.

В концепции протоорды для гипнотического насилия и, как его противоположности, изначально существующей во Вселенной нравственности, места не оставалось. В описании психологии масс Фрейд позволил остаться только наследуемым неврозам (соответственно, для избавления от них — необходимости вмешательства хорошо оплачиваемого «специалиста»); в вожди же выбирался человек, который был не хуже толпы — просто вел он себя особенно. Словом, вождь-гипнотизер — ничто; а все — кредитоспособный пациент (тоже, кстати, не без гипнотических способностей). Торгашеский подход.

Добровольное искажение мировоззрения — очень серьезный момент в практической жизни каждого зарабатывающего медициной «специалиста»: необходимо позволить внушить себе такую концепцию человека, в соответствии с которой даже в заведомо безнадежном случае можно дать себе «добро» на проведение бесполезных, но хорошо оплачиваемых сеансов. Концепция протоорды это позволяла.

Желающий зарабатывать практикой не свободен в отражении действительности — при адекватном и нравственном подходе можно остаться и без клиентов: большие деньги есть только у некрофилов (скажем, той же принцессы Мари Бонапарт), и чем они, некрофилы, ярче, чем денег у них больше, тем более крупные суммы они готовы платить психотерапевту за удовлетворяющие их мировоззренческие концепции. Но яркие некрофилы психокатарсису не поддаются, все же остальные вмешательства суть гипнотические внушения, кодировки и перекодировки. Потому психологи и психоаналитики в познании человека и топчутся на месте. Трудно, сообщив клиенту, что он — дерьмо, надеяться, что гонорары будут выплачиваться и дальше.

Одна из причин, по которой Фромм в осмыслении жизни зашел несколько дальше своего учителя, в том, что он, обеспечив себя, с некоторых пор почти не практиковал, а зарабатывал писанием книг — потому и мог себе позволить глубже, чем Фрейд, проникнуть в сущность человека. (Правда, Фромму приходилось оправдывать свое сидение в Америке — об этом дальше.)

Льву Николаевичу, не могшему жить вне России, приходилось оправдываться разве что в продолжении сожительства с Софьей Андреевной, хотя десятки лет он вполне осознавал, что выверты его жены — болезнь нравственного свойства. Но он не зарабатывал психотерапией и остался в России. Потому мысль о том, что вожди на поверку оказываются ничтожествами (во всех смыслах) для Льва Николаевича Толстого была вполне естественна. (Напомним, что Лев Толстой закончил «Войну и мир» прежде, чем Зигмунд Фрейд научился левую руку отличать от правой.) Лев Николаевич считал сверхвождя ничтожеством, напоминающим ребенка, который дергает за веревочки, привязанные внутри кареты, и при этом воображает, что управляет каретой именно он. Превосходство сверхвождя над элементами толпы в том, что он лучше чувствовует, в какую сторону веет дух времени, и с большей готовностью вместе с ним и дрейфует! То есть является как бы исполнителем некоего сверхсверхвождя, возможно и не выставляющегося!

Толстой хотя и жил прежде Фрейда и Ле Бона, но обогнал их обоих, потому что в такой концепции снимаются противоречия гипотез и Фрейда, и Ле Бона.

И Фрейд, и Ле Бон, и Толстой умом понимали стадность исполнителей, но в оценке вождей разошлись. Для Фрейда вождь — такой же, как и элементы братства, для Ле Бона он — личность, а для Толстого вождь — ничтожество. Что закономерно: Фрейд был гипнотизером, героем-любовником, в которого влюблялись даже через окошечко, а в Толстого страстно никто влюблен никогда не был, хотя он по всем параметрам — интеллект, физическая сила, порядочность — превосходил современных ему героев-любовников (см. «КАТАРСИС-1»).

Практика психокатарсиса, исцеляющий эффект от удаления мусора внушений, полученных от вождей, ощутим и не оставляет места для сомнений в гипнотических способностях ярких некрофилов, которые способны подавлять исполнителей, навязывать им тексты приказов одним только своим желанием, и, пожалуй, — одним только своим существованием.

С другой стороны, мусор внушений способен лечь только на уже замусоренное место, на нераскаянные ложные представления, унаследованные от предков, некие самооправдания древних преступлений, на — и в этом с Фрейдом можно согласиться — некий корневой невроз, один из глубинных — оставшуюся со времен протоорды психическую травму.

* * *

Итак, теория стаи ни Ле Боном, ни Фрейдом, ни даже Толстым воссоздана не была.

Фрейд совершенно верно указал на невротичность поведения людей, показал, что жизнь людей — не более чем навязчивое повторение того, что уже было прежде, повторение травм, появившихся прежде детства, возможно, еще до возведения египетских пирамид.

По Фрейду, человеческое общество состоит только из одного типа людей — братьев. Отцами-вождями становятся в очередь, выйти же из орды — дело техники: надо лишь оплатить консультации специалистов Психоаналитического общества.

У Ле Бона есть не одни только братья, отличающиеся друг от друга заученной информацией, но — вожди (воплощение цивилизованности) и толпа.

У Толстого кроме исполнителей угадывается некий сверхсверхвождь, а воплощенный вождь — не более чем исполнитель. Сопротивляющийся неправде — тоже исполнитель, только понявший. О принципиальном отличии исполнителя и сопротивляющегося Толстой не говорит.

Теория стаи же оперирует четырьмя в определенном смысле не сводимыми друг к другу типами:

— вождь;

— исполнитель;

— неугодник;

— курьер.

Несмешиваемость этих типов — относительна. С одной стороны, вождь — исполнитель у сверхвождя, а рядовой исполнитель может быть вождем в своей семье; неугодник же — это недоформировавшийся курьер. С другой стороны, из курьера вождь не получится точно; неугодник же может стать или исполнителем, или курьером. Исполнитель — он и есть исполнитель, хотя и может пасть до уровня вождя. Или через покаяние дорасти до неугодника. Курьером же, минуя стадию неугодника, не стать.

В смысле различения духовных категорий людей в обществе Лев Николаевич Толстой зашел намного дальше, чем Фрейд. Если говорить о «Войне и мире», самой подсознательной его работе, то в первой молодости поклонявшийся Наполеону полунеугодник Пьер через ряд мытарств и самопостижений дорос если не до курьера, то до зрелого неугодника Петра Кирилловича, противоставшего Наполеону — сверхвождю.