2.4. Развитие цивилизации как частный случай эволюционного процесса

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2.4. Развитие цивилизации как частный случай эволюционного процесса

Чтобы обозреть процесс развития нашей цивилизации, оглянемся назад, на его истоки.

Еще столетие тому назад глобального «информационного пространства» не существовало. Соответственно, не было оснований, следуя за академиком В. И. Вернадским, называть это пространство «ноосферой». Однако, и тысячелетия назад человеческая личность с ее языком, культурными навыками, знаниями, представляла собой как бы часть единого целого. Вне этого целого, то есть общества с его фондом информации, копившимся много поколений, человек уже тогда не мог нормально развиваться после рождения и существовать вообще. Он уже тогда приспосабливал к своим нуждам среду, безжалостно изменял ее и не умел, в отличие от других существ, жить в первозданной природе. Нарушение биологического равновесия — результат деятельности человека — уже тогда выступало в роли глобального геофизического фактора.

Человек разумный — человек, разрушающий!

Громадные пустыни Северной Африки и Средней Азии, в значительной мере, антропогенного происхождения, хотя возникли очень давно.

Одна из важнейших закономерностей развития человечества (мы ее уже коснулись вскользь в конце предыдущего раздела) следующая.

У всех живых существ, кроме человека, эволюция связана только с изменениями наследственной информации в молекулах ДНК: случайными мутациями и естественным отбором. Последний контролирует результат мутаций через выживание потомства по принципу обратной связи, для вредных вариантов — отрицательной, а для полезных — положительной. У людей же есть еще и второй, внегенетический информационный фонд, это культура, включая, в частности, язык как ее компонент и, конечно, науку.

Информация, хранимая в этом фонде (английский ученый Р. Доккинз по аналогии с генами, генофондом предлагает термины: «мимы», «мимофонд» — от корня «мим» — подражание, имитация) эволюционирует неизмеримо быстрее генетической и независимо от нее. К тому же, она, в отличие от генофонда, имеет тенденцию постоянно наращивать свой объем за счет лепты, вносимой отдельными поколениями. Такое наращивание издревле давало себя знать во всем, что относится к технологиям изготовления орудий, навыком и приемам труда. Изобрел, например, кто-то в незапамятной древности гончарный круг, пращу, лук и стрелы. Все это осталось в коллективной памяти человечества, наряду с последними открытиями в лазерной технике, ракетостроении и квантовой физике.

Аналогом мутаций изменений генотипа в культурной и языковой эволюциях являются, соответственно, культурные и языковые инновации (отклонения от культурной или языковой «нормы»). Инновации возможны во всем, что относится к культуре: науке и технике, фольклоре, национальном костюме, архитектурных стилях и модах, даже в религиях.

Как известно, христианство, изначально порвав с иудаизмом; вскоре претерпело ряд расколов и ересей. В 1054 г. оно окончательно разделилось на две большие ветви: восточную (православную) и западную (католическую), от которой в XVI веке изошли несколько протестантских церквей, продолжавших дробиться и далее. И православие раскололось на ортодоксальное и никонианское (XVII в.), а также дало начало множеству толков и сект. Некоторые христианские церкви на Востоке (несторианство, монофазиты) отделились от общего ствола еще более тысячи лет назад. Число христианских конфессий продолжает расти и по сей день. Например в США насчитывается уже более двух тысяч христианских конфессий. Точно таким же ветвлениям подвергаются и другие мировые религии.

Кому уж «сам Бог» велел множиться расколами и ветвлением, так это конечно, политическим партиям. Кажется они только на то и созданы, чтобы подобным образом «размножаться!»

Новации в языке и культуре — аналог мутаций в полном смысле этого слова. Для них тоже есть контроль «тиражей» по принципу обратной связи. Одни новации тиражируются, обретая право на долгую жизнь. Другие, как родились, так и не приживаются, быстро сходят на нет, на манер наших послереволюционных словосокращений Комбед, Профсож, Губтремод, Главкомснаб и многих других — кто сейчас их помнит?

Подобно близкородственным биологическим видам, которые произошли от общего предка, обитают в сходной «экологической нише» и потому ожесточенно конкурируют между собой, родственные культуры и идеологии тоже вступают в жестокие взаимно-конкурентные отношения.

Беспощадно «воюют» между собой разные виды муравьев и даже, очень часто, соседние колонии одного и того же вида. Если в доме заводятся крысы, мышам в нем не жить. Уничтожат.

Когда в Европе впервые появились серые крысы-пасюки, мигрировавшие туда из Азии, у них разгорелась своего рода «война» против местных черных крыс-конкурентов. Оба вида друг друга беспощадно уничтожали (см. далее). Вероятно, не лучшими были и отношения наших давних предков с неандертальцами. Точно так же ведут себя друг с другом близкородственные религиозные конфессии (война за души верующих!) и идеологии. Против кого был направлен весь запал ненависти христиан и иудеев, когда христианство только-только отделилось от общеиудейской ветви? А потом эта ненависть стала уже не такой острой (хотя и сохранилась) как вражда между христианскими конфессиями: никейцев с арианами, католиков с православными, старо- и новообрядцев, католиков и лютеран и так далее.

Марксисты, едва народились, передрались между собой, позабыв о «буржуях». Вспомним как ненавидели друг друга большевики и меньшевики, а потом уже всякие там «правые» и «левые» уклонисты, троцкисты, сталинисты, бухаринцы, «Рабочая оппозиция». Кровь лилась реками. Взаимная ненависть была куда острее, чем, например, между коммунистами и монархистами!

В недавнем прошлом КПСС видела врага номер один вовсе не в «империалистах», а, конечно же, в раскольниках: тито-фашистах«, маоистах, полпотовцах и пр. Те отвечали полной взаимностью. Вспомним остров Доманский! В Веймарской республике 1929–1933 годов коммунисты видели своего главного врага не в гитлеровцах, а в либеральных социал-демократах, на большевистском языке тех лет «социал-фашистах». Те, в свою очередь, окрысились на большевиков. Эта взаимная грызня и открыла Гитлеру путь к власти.

Сейчас у нас, кажется, уже 8 или 10 коммунистических партий. Они ожесточенно воюют между собой! Такая же малопочтенная драка идет между «демократами» или внутри «патриотического» лагеря.

И другие закономерности эволюции культур, языков, религий, технологий во многом напоминают закономерности биологической эволюции. Так, в изоляции происходит задержка эволюционного развития. На островах и в горах часто встречаются чудом уцелевшие древние (реликтовые) виды животных и растений. Подобным же способом сохраняются и древние (реликтовые) культуры, например, некоторых индейских племен, затерявшихся в дебрях Амазонских тропических лесов, центрально-африканских пигмеев, бушменов, австралийских аборигенов — народов, все еще живущих в каменном веке. В Приуралье обитает малочисленная народность манси, сохранившая до наших дней язык, многие обычаи и верования того древнего угро-финского племени, большая часть которого около семнадцати веков назад откочевав оттуда в Европу, дала начало венгерской нации. Канадские французы и поволжские немцы говорят на том допотопном языке, которым их соотечественники пользовались в XVII–XVIII веках.

Отрыв от общенациональной культуры породил неизбежный застой. То же касается науки и техники в условиях изоляции. От этого в былые годы очень страдали наши «почтовые ящики» и провинциальные вузы. Причина везде одна: в большом количестве голов вероятность того, что хоть одну из них посетит умная мысль, конечно, выше, чем в малом их количестве. То же — с языковыми новациями и биологическими мутациями: в больших скопищах вероятность их появления выше, как следует из только что рассказанного.

И биологическая, и языковая, и культурная эволюции выглядят как ветвящееся древо. Биологи и, подражая им, филологи, историки и этнографы называют это явление «дивергенцией» (ветвлением, расхождением).

Есть и другое общее явление — «конвергенция».

В сходных ситуациях эволюция избирает сходные пути и находит аналогичные решения.

Так, млекопитающие дельфины и киты с виду очень похожи на рыб. И вымерший ящер ихтиозавр внешне напоминал рыбу. Что поделаешь? Плавать надо!

Точно то же явление наблюдается в эволюции культур. Древние люди монгольской расы около тридцати восьми тысяч лет назад перебрались в Аляску по льду Берингова пролива и, расселяясь на юг, дали начало всем индейским племенам. Пришли они в Америку дикарями еще в палеолите, а уже там создали со временем великие цивилизации майя, ацтеков, инков и др. И вот чего только не изобрели краснокожие совершенно независимо от людей Старого света: письменность, способы строительства сложнейших архитектурных сооружений, гончарный круг, холодную и горячую ковку металла, точнейший в мире календарь, органические и минеральные красители. Там тоже как и в Старом свете, появились государства с чиновничеством, аристократией, налоговой системой, регулярной армией, сложные религии, храмы, развитое сельское хозяйство, хотя, по-видимому, из-за отсутствия тягловых животных не использовались колесо и плуг. Индейцы первыми освоили многие сельскохозяйственные культуры, позже вывезенные в Европу, в том числе картофель, кукурузу, табак; научились выделывать прекрасные ткани. Больших высот достигло мастерство ювелиров, расцвели изобразительные искусства, строились громадные города. Все это — поразительный пример конвергенции с культурной эволюцией Старого света. Американский психолог и психиатр Р. Юнг (1875–1961) связывает такие совпадения с «архетипами» человеческого сознания. Разные цивилизации развиваются весьма сходно даже никак не контактируя между собой.

Сравнительно недавно биологи открыли эффекты так называемой «горизонтальной» эволюции: переноса генов от одних организмов другим, иной раз, совсем неродственным. Известны и случаи возникновения новых групп организмов через взаимовыгодное сожительство (симбиоз) и далее слияние неродственных живых существ. Лишайники — продукт сожительства сине-зеленых водорослей и низших грибов. В культурной и языковой эволюциях аналогичных примеров очень много. В любом языке позаимствованных слов вроде наших «почтамт», «кино», французского «бистро» от нашего «быстро». Известны и языки продукт слияния: «пиджин-инглиш» от английского и малайского, английский от древне-английского языка германской группы и французского, креольские языки Вест-Индии и так далее. В культурах, обрядах, обычаях, религиях и технологиях подобных же явлений без числа. Ряд культур, этносов, наций — продукт слияния.

Известны и народы, остающиеся веками этническими химерами: в одном народе несколько несмешивающихся этнических групп языков, религий как например, древние хазары, народы США, ЮАР, Зимбабве, Руанды, Сингапура, Ливана. В химерах часто возникают межэтнические и межконфессионные конфликты, порой какая-то группа вылезает вверх, но все-таки кое-как живут.

Даже такое, вроде бы, чисто биологическое явление как паразитизм имеет, как известно, некоторые аналогии в социально-исторической сфере. Мало ли помнит история завоевателей, живших за счет покоренных народов? В любом обществе хватает паразитических социальных групп, а также отдельных индивидов-захребетников.

В чем же все-таки причина единства многих закономерностей эволюции, биологической, языковой, культурной и так далее? Един основополагающий принцип.

Эволюция через изменчивость и отбор — общее свойство самовоспроизводящиеся или тиражируемых систем (живые организмы, языки, культуры, технологии и так далее), у которых копии (потомство) могут отличаться от оригинала (мутации, новации) по отдельным признакам, влияющим на дальнейшее размножение (тираж). Все системы такого рода называют «конвариантно репродуцирующимися» т. е. «неточно копируемыми» системами.

Какие-то ненаправленные изменения этих систем, приводящие к их расхождению (дивергенции) могли бы происходить даже, если бы изменения признаков (опечатки) не влияли на численность потомства (тираж), а носили, так сказать, «нейтральный» характер. Действительно, известно что многие мутации организмов и новации, например, в языке, носят как раз такой характер. Однако подобный процесс без отбора был бы по последствиям равнозначен многократным переизданиям книги без исправления в ней опечаток. Очевидно, что конечным результатом стала бы хаотическая смесь букв.

Фактически же идет отбор: одни отклонения от оригинала ведут к уменьшению численности новых копий или вообще прерывают дальнейший процесс копирования. (Эффект отрицательной обратной связи). Другие варианты отклонений, напротив, способствуют росту численности копий (потомства) в данных условиях. (Эффект положительной обратной связи). В соответствии с тем, эволюция носит приспособительный и направленный характер.

Так, понятно, что, если одну и ту же книгу выпускают в нескольких разных переплетах и она хорошо раскупается при этом только в одном из них, далее ее предпочтут издавать именно в нем, пока не придумают очередной того лучше раскупаемый вариант. В разных ситуациях и странах вкусы покупателей могут оказаться разными. Это неизбежно и на книжных обложках. Весьма обыденная житейская проза, но в нейто общее с биологической, культурной и прочими эволюциями.

В. Еременко в статье «Мессия» (В сб.: «Вождь. Ленин, которого мы не знаем», Саратов, 1992) пишет: Годами выковывался образ вождя, все дальше уходя от живого прототипа. Кто много путешествовал по нашей стране, наверно, заметил сходство Ленина на портретах с типами лиц коренных жителей республик. В Закавказье он типичный горец — чернобородый, нос с горбинкой. В Средней Азии преобладают черты монголоида. Это не отклонение от стандарта. Портреты одни и те же. Это своего рода приближение ленинского облика к народным массам.

Чем не пример приспособительной эволюции через изменчивость и отбор? Ведь первыми оригиналами были одни и те же фотографии. Здесь налицо даже дивергенция в условиях географической изоляции. Через сбыт сработал известный всем технически грамотным людям эффект обратной связи, тот же, что и в дарвиновской естественном отборе.

В капиталистическом производстве этот фактор сбыта всегда был движителем научно-технического прогресса, а также причиной того, что капиталисты не жалеют денег на рекламу.

Возьмем язык — там то же явление. Сейчас, к примеру, молодежь охотно говорит вместо «хорошее» «клевое». Пройдет лет сто, и не исключено, что все уже привыкнут к новому слову. Оно постепенно вытеснит слово-конкурент. Такой процесс идет тысячелетиями. Слова рождаются и отмирают, а заодно с ними и весь язык постепенно изменяется до неузнаваемости.

Характерно, что Карл Маркс, по-видимому, хорошо понимая эту общность разных типов эволюции, первоначально намеревался написать на титульном листе «Капитала»: «Посвящается Ч. Дарвину». За соответствующим разрешением он обратился к самому автору «Происхождения видов», но тот наотрез отказал.

Многие совпадения закономерностей биологической и культурной эволюции рассматриваются в трудах американского психолога Эрика Эриксена, а также в работах ряда других ученых. Их обзор приведен в статье А. К. Скворцова «Механизмы органической эволюции и прогресса познания» («Природа», 1992, N7). Та же проблема осещается в недавно оявиво появившейся у нас в русском переводе книге уже упомянутого Р. Доккинза «Эгоистичный ген» (М., «Мир», 1993).

В числе таких совпадающих закономерностей — прогрессивный (направленный к усложнению) и самоускоряющийся характер эволюции. Первая закономерность объясняется тем, что усложняющие изменения, как и любые другие, в принципе, возможны. Поэтому в рядах поколений эволюционирующих систем то и дело происходят, в частности, и такие изменения. В следующих аналогичных рядах возможен новый усложняющий шаг от уже достигнутого уровня сложности. Так, шаг за шагом, какая-то часть систем делается все сложнее и сложнее, если отбор сохраняет усложняющие изменения, т. е. они способствуют выживанию потомства. Таким образом, прогрессирует только какая-то часть параллельно эволюционирующих систем. Прочие же остаются на прежнем примитивном уровне. Эту закономерность хорошо иллюстрируют и биологическая и культурно-техническая эволюции. В языках такая тенденция выражена гораздо слабее, поскольку усложнение может идти в ущерб понятности, особенно-в устной речи, но тоже наличествует. Развивается грамматика, обогащается словарный запас в связи с появлением новых понятий.

Высшие млекопитающие и в том числе человек — только ничтожная часть ныне живущих организмов. Так, на нашей планете неизмеримо больше примитивнейших живых существ: вирусов, бактерий и сине-зеленых водорослей. Как мы уже только что отметили, в дебрях Амазонии, на Суматре и Новой Гвинее, в Австралии, на Филиппинах и так далее до наших дней сохранились племена, живущие в каменном веке. Среди современных языков, опять-таки, наряду с высокоразвитыми такие как только что упомянутый язык кубу с его ничтожным словарным запасом и ряд других не намного богаче.

В чем причина самоускорения многих эволюционных процессов?

Если эволюция системы носит прогрессивный характер, по мере ее усложнения нарастает объем информации. А чем больше информации, тем богаче и потенциальные возможности дальнейших изменений. Сравните с только что нами рассмотренным эффектом задержки биологической и языковой эволюции в малых изолированных коллективах.

Напомним: возраст человечества — более двух миллионов лет. Наш вид Человек разумный существует уже около семидесяти тысяч лет. Швейцарский философ и инженер Г. Эйхельберг предложил более шестидесяти лет тому назад такую вот образную картину темпов прогресса человечества.

От времени появления в Европе Гейдельбергского человека прошло около шестидесяти тысяч лет. Представим дальнейшее развитие человеческих существ в Европе как марафонский бег на шестьдесят километров. Большая часть этого пути пролегает через непроходимые девственные леса и только на сорок пятом-пятидесятом километре появляются, помимо все время попадавшихся первобытных орудий, пещерные рисунки — начальные признаки культуры. Лишь на последних четырех-трех с половиной километрах к ним добавляются первые возделанные поля. За два километра до финиша дорога уже покрыта каменными плитами — бегун минует древнеримские крепости. За километр повстречаются средневековые города. За пятьсот метров на бегуна взглянет всепонимающим взглядом Леонардо да Винчи. Остаются последние двести метров. Они преодолеваются при свете факелов и чадящих масляных светильников. Наконец, когда до финиша осталось менее ста метров, ночную дорогу заливает ослепительный свет электрических лампионов. Под ногами асфальт. Машины шумят на земле и в воздухе. За пятьдесят метров до бегуна доносится голос радио-диктора, сообщающего о взрыве в Хиросиме. Остались считанные метры до финиша, где в свете прожекторов столпились теле- и фотокорреспонденты! Естественно, последние фразы дописали уже мы. Научно-техническая революция началась полтора-два века тому назад. За последние десятилетия прогресс принял невиданно быстрый характер. Столь же ускорились потребление человечеством невосполнимых природных ресурсов и ухудшение экологической обстановки в глобальных масштабах. Мы, похоже, уже у финиша. Только радоваться этому нет у нас ни малейших оснований. Ведь похоже, что в в конце марафонского бега нашу цивилизацию ожидает самоубийство, если не произойдет чудо. К этому вопросу мы еще вернемся в заключительной главе нашей книги.

В любой приспособительной эволюции с участием отбора большую роль играют эффекты, названные биологами «замещением функций».

Несколько странно, но факт: наши конечности — продукт эволюционного преобразования грудной и брюшной пар плавников рыб — предков наземных позвоночных. И жаберные артерии рыб — та система, из которой развились сонные артерии у позвоночных, перебравшихся на сушу.

Слова вратарь, самолет, ошеломить были очень хорошо знакомы русским людям былых веков, но смысл имели не тот, что ныне: церковный служка при царских вратах в православном соборе, ковер-самолет, удар по шлему мечом или палицей.

Удивительны превращения гончарного круга. Вероятно, он послужил техническим прототипом для колеса. В древних возах и колесницах колеса, сперва, были сплошные, без спиц. Колесо и сделанные на его принципе устройства — колеса всевозможных разновидностей современного транспорта, ветряки, турбины, пропеллеры — нашли бесчисленные технические применения. Автомобиль сперва называли самодвижущимся экипажем. Он и выглядел как карета или пролетка. Та же замена функций происходит со многими современными изобретениями.

Есть еще и такое важное свойство систем, эволюционирующих через отбор, как неустойчивость, недолговечность, относительная малочисленность большинства переходных промежуточных форм.

Новые биологические виды развиваются иногда постепенно: локальная популяция, раса, подвид, наконец, новый вид. Этому способствуют условия изоляции, например, географической. Но бывает и иначе: одна или немного мутаций порождают нескрещиваемость с прежними сородичами. Потом, если естественный отбор совершенствует получившихся «отщепенцев», если им повезет остаться жизнеспособными. То же происходит с культурами, языками, идеологиями.

Напомним: местный говор — диалект — подъязык — язык. Но что же такое полуязык, например, полуукраинский-полурусский или полупольский-полуукраинский? Такой глупости не бывает в сколько-нибудь устойчивом виде. В чем причина? Конечно, в конкуренции близких форм. Ни рыба, ни мясо быстро выбраковываются отбором. Человека, говорящего на смеси русского и польского, и русский, и поляк спросят:

— На каком это волопюке ты болтаешь?

Полуправославному-полукатолику неизбежно придется выслушивать обвинения в ереси от приверженцев обеих конфессий, что, как известно, и происходит с униатами. Полусобака-полуволк (гибрид) для собак — волк, а для волков, скорее всего, — собака. И для собачьей, и для волчьей жизни он не очень-то приспособлен. Вспомним «Белый клык». Естественно, и в политике то же самое. Больше всего пинков и толчков достается соглашателям. Об этом так красочно повествует бессмертное творение И. В. Сталина с анонимными соавторами» Краткий курс истории ВКП(б). О том, что промежуточный формы не жильцы на этом свете, достаточно ярко свидетельствует палеонтология. В массах окаменелых раковин, скелетов и так далее обычно один какой-нибудь вид в последующих напластованиях осадочных горных пород сланца и известняка как бы «скачком» сменяется другим близкородственным. Межвидовых, промежуточных останков — кот наплакал.

Эволюционистам такая закономерность кажется вполне понятной и объяснимой. Ее связывают с особой формой естественного отбора, способствующей устранению промежуточных форм. Ведь каждый биологический вид приспособлен жить в своей специфической, как говорят биологи, экологической нише — варианте природной среды, отличном от тех, в которых по соседству живут другие близкородственные виды.

Разнообразие видов определяется или множественностью вариантов экологических ниш в одном месте, или географической изоляций.

Так же обстоит дело с культурами, языками, этносами. Там тоже к взаимному обособлению привели те или иные факторы взаимной изоляции: социально-экономической, политической, географической. Об этом мы уже вскользь сказали в связи с явлением дивергенции.

Но вот антиэволюционисты редкую встречаемость промежуточных форм используют постоянно как свой главный козырь. Дескать, между биологическими видами вообще и не было никогда никаких переходов. Каждый вид возник из ничего одновременно со всеми прочими. Городской воробей был создан одновременно с остальными птицами уже на Четвертый день Творения, а после того, очевидно, бедовал без свойственной ему среды многие тысячелетия, пока люди не построили первые города. Ведь в сельской местности городской воробей не живет. Там другой вид — полевые воробьи.

Следуя той же логике, нетрудно убедиться, что и языки, на которых говорит современное человечество, за отсутствием промежуточных форм родились все сразу и одновременно после крушения Вавилонской башни! Да и все нынешние христианские конфессии, выходит, появились одновременно. И между ними же промежуточных форм почти нет!

Наконец, еще одна закономерность, общая для разных сложных конвариантно репродуцируемых систем со множеством способных взаимонезависимо изменяться признаков: ее практическая необратимость. Слова Гераклита «нельзя дважды войти в одну реку» к любому процессу эволюции применимы вполне.

Так, все породы домашних собак произошли от волков или также, возможно, шакалов. Однако, одичав в Австралии, собаки не стали ни волками, ни шакалами. Появилась новая порода диких животных: динго. Отдаленными предками всех наземных позвоночных животных являются кистеперые рыбы. Однако, те из четвероногих, кто вернулся к водному образу жизни (киты, дельфины, вымершие рыбоящеры-ихтиозавры и др.), сохранили легочное дыхание и остались типичными представителями своего класса (млекопитающие, пресмыкающиеся). И язык «Слова о полку Игореве» вовек уже не станет живым русским языком.

Для биологической эволюции это правило необратимости впервые сформулировал бельгийский зоолог Луи Долло (1857–1931).

Необратимость весьма просто объяснить с помощью теории вероятности. Если мы будем много-много раз переиздавать книгу с опечатками, да еще при этом какие-то их варианты приведут к изменениям тиража, велика ли вероятность, что когда-нибудь повторится первый вариант? Ведь вероятности независимых событий перемножаются. Поэтому-то невероятно, скажем, тысячекратное падение подброшенной монеты одной и той же стороной вверх — «решкой» или «орлом». То же можно сказать о мутациях и новациях.

Независимо друг от друга и случайным образом изменяющихся признаков у организмов, культур, языков, технологий и прочих конвариантно репродуцирующихся систем слишком много. К тому же, если эволюция носит прогрессивный характер, то есть сопровождается обогащением системы разнообразной информацией, выкинуть эту информацию «за борт», как Стенька Разин персидскую княжну, — задача не из простых. В этом все подобного рода системы отличаются от памяти компьютера, из которой при желании можно вычеркнуть что угодно одним нажатием на клавишу. Отделаться от ранее накопившегося информационного груза сразу и полностью практически невозможно, даже если он совершенно бесполезен. Обычно он «вычеркивается» лишь медленно, по частям, теряется лишь небольшими случайно не скопированными порциями, а в основной своей массе как бы «переводится в архив», где-то и как-то хранится, хотя это может никак не проявляться до поры до времени. У организмов, в их признаках, проявлена лишь какая-то, у высших животных крайне незначительная часть наследственной информации, скрытой в ДНК (менее десяти процентов). Прочее — «спящие гены».

То же самое можно сказать и об информационном фонде любой развитой человеческой культуры. Многое, накопленное ею за века и тысячелетия, хранится в устных преданиях, пылится в архивах и на книжных полках, одним словом, сберегается в коллективной памяти общества, долго, а порой и никогда, не находя себе применения. Так, при большом желании, мы могли бы и ныне в деталях воспроизвести многие языческие обряды дохристианской Руси, технологию изготовления луков, копий и кольчуг, древних судов. Вопрос только, кому это нужно?