«Главное — здоровье!»
«Главное — здоровье!»
Не беремся точно определить когда, но полвека-то уж точно здоровье стоит в ряду основных ценностей человеческой жизни. А в последние годы все уверенней претендует на место самой главной ценности. Раньше про здоровье любили порассуждать главным образом старики. Сейчас даже пятилетние дети, подражая взрослым, желают друг другу крепкого здоровья. А взрослые прочно усвоили неизвестно кем придуманную формулу. И в телефонных разговорах, и на перронах вокзалов, и в застольях — везде, где надо выразить дружеское расположение, — звучит одно и то же: «Главное — здоровье! Остальное приложится».
Чуть ли не самая частая вывеска в современной Москве — «Аптека». Иногда приходятся две аптеки на один дом. А вот булочные, которые раньше были на каждом углу, почти исчезли. Нет, хлеба-то пока, слава Богу, достаточно. Его можно купить и в обычном продовольственном магазине, и в супермаркете, и в ларьке. Дело в символической замене: лекарства стали как бы важнее хлеба.
Вы скажете: «Народ у нас гнилой, болезненный, потому и аптек так много».
Так ведь принимают лекарства не только больные, но и здоровые. Для профилактики. Ведь пищевые добавки, распространившиеся в последние годы, — это не что иное, как непроверенные лекарства. Назвал добавкой — и можно не проводить клинических испытаний, а, утвердив в соответствующей инстанциии, выбросить на рынок. Пусть доверчивый потребитель ест себе на здоровье. Недаром они называются пищевыми.
Впрочем, и апробированные, «нормальные» лекарства сейчас все чаще не принимают, а едят. Почти как хлеб. И это не замедлило отразиться в языке, который вообще очень чутко реагирует на общественные изменения. Многие уже говорят: «Пойду съем (а не „приму“!) таблеточку». Или: «Ты вечерние лекарства сегодня ел (вместо „принял“)?»
А сколько изданий посвящено здоровью! Сколько народу приходит на встречи с коллективами авторов этих изданий! Какая оживленная переписка завязывается между людьми, которые делятся рецептами оздоровления!
Мания здоровья не обошла и школу. С невероятной скоростью стали плодиться авторские программы валеологии («vale» по-латыни «будь здоров»), программы здорового образа жизни. Наряду с уроками математики, физики и литературы появились уроки здоровья, на которых учащимся рассказывают, как ухаживать за кожей и волосами, как следить за правильной работой гипофиза и «слушать пение кишок» (цитата из одной популярной программы для первоклассников).
О том, что такие уроки здоровье отнюдь не укрепляют, поскольку повышают уровень тревожности, способствуют возникновению ипохондрических неврозов и усугубляют уже имеющиеся психосоматические заболевания, мы когда-то писали, повторяться не будем. Нас сейчас интересует другое — идеология данных программ. А она во всех, независимо от авторов и названий, одинакова: «Человек не может быть счастлив, если у него проблемы со здоровьем. Только идеально здоровый человек может обрести полноту счастья». В некоторых программах это декларируется прямо, в остальных подразумевается.
Как принято выражаться, «мне это что-то напоминает». Собственно, та же идеология положена в основу «планирования семьи», адепты которого неустанно твердят, что каждый ребенок должен быть здоровым и желанным.
Правда, там на этом не останавливаются, а делают логический вывод, что нездоровым и нежеланным на свет появляться не стоит. Поэтому гуманно прекратить их страдания буквально в самом зародыше. Ведь они будут несчастны, а человек создан для счастья.
Современное западное общество настолько пропиталось этим «гуманизмом», что он проник и в тамошнюю православную среду. Даже такой авторитет, как митрополит Антоний Сурожский, выступая в последние годы своей жизни на радио «Би — Би — Си» и на встречах с верующими людьми, говорил следующее: «…мне кажется (и за это меня, вероятно, многие осудят), что законно прибегнуть к контрацепции, то есть не дать ребенку родиться в такие обстоятельства, где он встретит только страдание, изуродование жизни, смерть, в жизни которого не будет ничего светлого. Конечно, можно играть словами и говорить: „Если Бог не захотел бы, не родился бы ребенок“. Но Бог не насилует человека. Он дал нам свободу решать и действовать согласно своей мудрости или своему безумию. И поэтому мне кажется, что если контрацепция не соединяется с попыткой ложных, нецеломудренных отношений между мужем и женой, а связана с тем, чтобы не создать возможность уродливой жизни для невинного ребенка, который не виноват ни в чем, то контрацепция справедлива, она законна.
Совсем другое дело — аборт. Аборт — это убийство. Об этом и говорить нечего. Я знаю, в некоторых медицинских случаях приходится прекратить жизнь ребенка, потому что иначе и ребенок, и мать погибнут, но это — медицинская проблема. Когда, например, зарождается урод, который не может родиться или который может убить мать и себя, я глубоко убежден, что справедливо не дать ребенку родиться, если не будет ему дана возможность войти в жизнь, а не в полусмерть, не в погибель. Но это не должно быть связано со страстной, безответственной жизнью… Есть еще один вопрос: дети, которые родятся ущербными — или физически изуродованными, или психически неполноценными… Вот тут вопрос очень сложный. Некоторые женщины настолько хотят ребенка, что готовы идти на то, чтобы родился ребенок, который заведомо будет всю жизнь страдать физически или психически. Они идут на это потому только, что „хотят иметь ребенка“. Это мне кажется чисто эгоистическим подходом, такие матери о ребенке не думают. Они думают о своем материнстве, о том, как они изольют на этого ребенка свою ласку и любовь. Но многие из таких матерей не знают, способны ли они ласку и любовь проявить к ребенку, который вызывает физическое отвращение, ужас.
— Тем не менее урод тоже является человеком, а есть правило, что человека нельзя убивать, — возражает журналист. — Как тогда подходить к этому вопросу?
— Честно говоря, не знаю, как к нему подойти, — отвечает владыка. — Я думаю, есть случаи, когда лучше бы ребенку не родиться на свет, чем родиться страшно изуродованным психически и физически. Когда думаешь: вот, родился ребенок… Пока он еще малюсенький, это еле заметно, но этот человек вырастет, ему будет двадцать лет, и тридцать, и еще столько лет, и в течение всей жизни ничего, кроме физической или психической муки, не будет. Имеем ли мы право присуждать человека на десятилетия психического и физического страдания, потому только, что хотим, чтобы этот ребенок родился и был моим сыном, моей дочерью? Я не знаю, как это канонически обусловить, но медицински, думаю, тут есть очень серьезный вопрос, который можно решать врачу, даже верующему, в этом порядке. Я видел таких детей, которые рождались и были искалечены на всю жизнь, видел, что совершалось в результате с психикой матери, отца и их отношениями. А иногда бывает чисто безнравственный подход. Например, недавно я читал о том, как чета, в которой мать передавала гемофилию, настаивала, чтобы у них рождались дети, хотя знала, что они будут погибать, но — „мы хотим детей“. В данном случае, конечно, выход был бы не в аборте, а либо в воздержании, либо в противозачаточных средствах — законных и не представляющих собой никакого уродства». (Цит. по: Зорин К. В. Что такое «наследственная порча». М., 2004. С. 290–293.)
Приведем еще один фрагмент беседы.
«— Как быть, если муж или жена несет заболевание, с которым медицина еще не умеет справляться, но которое не следует передавать последующему поколению? Должны ли они просто воздерживаться от половых отношений?
— Я думаю, что в идеале — да, но это в значительной мере нереально. Нужна огромная духовная зрелость и сила, чтобы молодой жене и молодому мужу отказаться от брачного телесного соединения. Но тогда может вступить другой момент — врачебный, медицинский. Они могут сказать: мы хотим прекратить передачу этой неисцелимой болезни нашим детям, внукам, потомкам… Это может быть сделано хирургически и по отношению к жене, и по отношению к мужу, может быть сделано и иным образом. Я считаю это вполне законным вмешательством, потому что его цель не в том, чтобы дать возможность мужу и жене телесно общаться без „риска“ иметь детей, а в том, чтобы не могло появиться потомство, которое впоследствии будет их проклинать за то, что ему передали эту болезнь.
— Тут есть две возможности: одна — не до конца надежная — противозачаточные средства, вторая — стерилизация. Как относиться к тому и другому?
— Думаю, можно относиться положительно и к тому, и к другому. Вопрос, конечно, стоит гораздо острее в связи со стерилизацией, потому что это медицинское вмешательство. Но я думаю, что — опять — таки, если намерение верно, если цель достойная — стерилизация законна… стерилизация, с моей точки зрения, — такая же нравственно законная мера, как противозачаточные средства». (Там же. С. 294–295).
Выходит, царская семья проявила безнравственность? Ведь они знали, что гемофилия передается по мужской линии и все равно пошли на рождение цесаревича Алексия. Не просто больного сына, а больного наследника престола, будущего царя, который отвечает перед Богом за судьбы миллионов своих подданных.
А как можно говорить про заведомые страдания? Только Бог ведает, что ждет человека. Сколько людей, имеющих завидное здоровье и материальное благополучие, все равно несчастны. И, напротив, прикованные к постели или инвалидной коляске калеки благодарят Бога за счастье жить.
Хотя, конечно, если стоять на позиции примитивного рационализма (а рационализм всегда в той или иной степени примитивен), больной человек счастливым быть не может. Он ведь столького лишен. Ему не дано в полной мере наслаждаться жизненными благами, жизненными удовольствиями, которые доступны здоровым.
Впрочем, и тут, если вдуматься, рационализм дает осечку. Теоретически — да, боль терпеть людям не хочется, а хочется иметь здоровые зубы, здоровые ноги, здоровый желудок. Но, кроме потребности в телесном комфорте, у человека есть еще потребность в любви. И эта потребность уж во всяком случае не меньшая (а может, и большая). Иначе не страдали бы так даже вполне здоровые и ухоженные детдомовские дети, лишенные материнской ласки. В медицине есть специальный термин, обозначающий болезненное состояние, вызванное недостатком родительской любви — «депривация». У ребенка с депривацией могут возникнуть на нервной почве самые разные расстройства. В том числе и болезни органов.
Давайте задумаемся: многим ли здоровым людям достается столько внимания, заботы и любви, сколько нередко получают больные? Взять хотя бы человека, попавшего в больницу. И родственники, и друзья, и сослуживцы — все рвутся его навестить, утешить, рассказать что-то интересное, принести деликатес. Больного ребенка часто избаловывают так, что потом сами не знают, куда деваться от его капризов. И хотя на сознательном уровне люди, конечно, стремятся поскорее избавиться от своей болезни, бессознательно они могут ее продлевать, чтобы тем самым продлить заботу и любовь окружающих. В крайнем своем проявлении это выливается в психиатрический симптом под названием «уход в болезнь».
Вы замечали, как старики любят во всех подробностях рассказывать о своих недугах и хворях? Повторяют одно и то же много раз. Не для того же, чтобы снова и снова услышать давно известные советы выпить валидол и побольше лежать. Нет, им (опять — таки, скорее всего, бессознательно) хочется сочувствия, внимания — словом, любви.
А как часто слышишь от родителей, у которых есть ребенок — инвалид, что они его почему-то любят больше своих здоровых детей. Они и сами не понимают, в чем тут секрет, ведь с рациональной точки зрения это абсурд: такой ребенок требует гораздо больше усилий и затрат, которые к тому же никогда не окупятся, поскольку он не будет надежей и опорой в старости, не совершит ничего выдающегося, скорее всего, не продолжит род и даже неизвестно, доживет ли до зрелого возраста. И все равно его любят и жалеют больше, чем здорового. От чего другие дети нередко очень страдают. Порой они даже мечтают заболеть (а то и симулируют болезнь!), как бы пытаясь занять место больного любимца семьи.
Так что сцепка «счастье — здоровье» не столь безусловна, как кажется на первый взгляд. Правда, с одной оговоркой: сказанное справедливо для традиционного общества, в котором милосердие и защита слабых — одна из базовых ценностей, безоговорочная этическая норма. Такое общество (не только христианское) современные культурологи называют «теплым обществом лицом к лицу».
Однажды мы слышали очень интересное выступление на конференции в Архангельске. Докладчик, настоятель университетского храма во имя святого праведного Иоанна Кронштадтского отец Евгений Соколов, иронизируя над тем, что здоровье сегодня становится чуть ли не главной ценностью, вспомнил такой случай. Когда один важный чиновник сказал ему дежурную поздравительную фразу типа «главное — здоровье, остальное приложится», священник огорошил его довольно неожиданным ответом. А вернее, вопросом: «За что Вы меня так не уважаете?» Чиновник, понятное дело, изумился. Дескать, как не уважаю? Тогда отец Евгений продолжил: «Для кого важнее всего здоровье? Например, здоровые зубы?» Немного подумав, чиновник ответил: «Ну, не знаю… наверное, для волка». — «Правильно, — кивнул батюшка. — А ноги? Кто с переломанной лапой не убежит от волка?» — «Заяц», — сразу угадал собеседник. «Но я же не волк и не заяц, а человек! — заключил отец Евгений. — Зачем же меня приравнивать к бессловесной твари?»
Зал весело рассмеялся, и докладчику, собственно, уже не обязательно было делать вывод о том, что здоровье — главная ценность ЖИВОТНОГО мира. И что, подхватывая эти псевдогуманные, а на самом деле очень коварные лозунги, мы невольно низводим человека, созданного по образу и подобию Божию, до уровня зверя.
Впрочем, и в животном мире царят не такие уж звериные законы неумолимого отбора, как те, о которых нам рассказывали на уроках «научного дарвинизма». Здоровые самцы оленей в минуту опасности становятся кругом, заслоняя и защищая (подчас ценой собственной жизни) не только самок и детенышей, но и вроде бы бесполезных, старых и увечных сородичей. А чего стоят крысы — «звезды», сросшиеся хвостами, абсолютно беспомощные, поскольку они ни кормиться, ни передвигаться сами не могут, находясь в состоянии глубокой инвалидности! И тем не менее, остальные крысы, этот символ злобы и беспощадности, не уничтожают «обузу», а берут на полное социальное обеспечение: кормят, поят и бережно переносят с места на место в период миграции.
Выходит, даже сравнение с животным миром не в пользу человека, который постепенно превращает здоровье в главную ценность? А если это не просто озверение, тогда что же? Какие еще аналогии могут прийти на ум?