«Улица корчится безъязыкая»

«Улица корчится безъязыкая»

А вот перед этой дверцей давайте задержимся подольше и попытаемся представить себе психологию ребенка, оторванного от матери. Конечно, это страшная травма. Даже когда мама просто уезжает в отпуск, выходит на работу или попадает в больницу, малыши порой испытывают такой тяжелый стресс, что это может послужить толчком к развитию невроза, а то и более серьезных психических отклонений (вплоть до запуска механизма развития шизофрении!). А ведь они все-таки продолжают жить дома, в привычной обстановке, с другими близкими взрослыми, которые старательно заверяют их в том, что мама непременно появится, надо только капельку подождать. И все равно разлука мучительна.

А тут — вообще полный отрыв! Чужие люди вломились в дом, взяли тебя, увезли да еще не говорят, что мама скоро появится, а уверяют, что без мамы тебе будет лучше. Это еще одна принципиальная особенность новой «защиты прав детей», логически вытекающая из отрицания идеи, что кровную семью никто ребенку полноценно заменить не может. В традиционной системе координат, даже когда ребенок отнят и помещен в детдом (что делается в самых крайних случаях, поскольку в этой системе семья и кровные родственники — величайшая ценность), воспитатели щадят чувства ребенка и не отзываются плохо о его родителях. В ювенальной реальности дело обстоит иначе. В ней родителей дискредитируют в принципе. Иначе как объяснишь обществу необходимость создания такой разветвленной и мощной системы, которая при желании может установить контроль над любой семьей и навязывать ей свои правила жизни? Вот и звучат навязчивые сентенции, что современные родители в лучшем случае полные невежды в вопросах воспитания и их должны этому обучать грамотные специалисты. А великое множество пап и мам — просто сущие изверги, садисты, самая главная в мире опасность, с которой только может столкнуться ребенок! И детей от них надо срочно спасать.

Ну, а уж если «спасение» состоялось, то тогда тем более не церемонятся.

Над маленькой дочкой актрисы Н. Захаровой психологи усиленно «работали», чтобы «стереть из ее памяти образ матери» (в кавычках — их собственные выражения). А когда это не удалось, потому что мама «стираться» не хотела, а упорно боролась за свою дочь, подросшей девочке говорили про маму всякие гадости. Потом и вовсе сфабриковали против Натальи уголовное дело, так что ей, спасаясь от тюрьмы, пришлось бежать в Москву. А Маше теперь советуют представить, что ее мама умерла. Представить — и успокоиться. Что тут такого страшного? Без мамы вполне можно прожить. Многие живут и не тужат. И даже видят в этом позитивные стороны: больше свободы, независимости…

Григорий Пастернак, познавший прелести ювенальной юстиции голландского разлива, вспоминает, что когда его дочь — подросток возжелала свободы и начала жаловаться в соответствующие службы на нарушение своих прав, девочку «укрыли» от родителей в приюте и стали настраивать против них. В письме к судье, которое он позднее опубликовал в своей весьма информативной книге «Пастернак против Нидерландов» (М., 2007), автор пишет, что Мадерн, сотрудник комиссии по делам несовершеннолетних, «пыталась выпытывать у ребенка грязную информацию о родителях… Об этом мы узнали уже потом от дочки (когда она вернулась в отчий дом, поскитавшись по приютам и убедившись, что посулы ювенальщиков обеспечить ей сладкую и вольготную жизнь оказались ложью. — Т.Ш.). Комиссия очень много говорила дочке о ее правах, но ни слова — об обязанностях. Мадерн говорила дочери, что мать (Ольга) не хочет ее видеть, а Ольге — что дочь не хочет видеть ее. Настроила дочь написать матери неприятное письмо на голландском языке, а потом использовала это письмо как документ» (с. 116). В другом месте он вспоминает еще более пикантные подробности: во время второго суда «в помещении было оборудовано нечто вроде сцены, на ней устанавливалась ширма, за ширмой — дочь. Но мы об этом не знали. Мы сидели, а судья задавал нам каверзные вопросы для того, чтобы мы что-нибудь наговорили на ребенка (а она бы это услышала). Но мы, естественно, ничего плохого не говорили… и этот их план провалился» (с. 121).

Детям Михаила и Татьяны, отнятым в Германии, в приюте пытались внушить, что родители их ненавидят. Историю этой семьи, эмигрировавшей из бывшего СССР, поведала на общественных слушаниях по вопросам ювенальной юстиции, которые прошли 24 ноября 2009 года в Москве, глава калининградского отделения Всероссийского родительского движения «Родительское собрание» психолог Л.А. Рябиченко.

Сторонники ювенальной юстиции наверняка возразят, что это «перегибы». (Поначалу мне показалось забавным услышать это залетевшее из сталинских времен словечко из уст убежденных либералов — правозащитников, а потом по коже пошли мурашки. Как все-таки тесно связаны содержание и форма, форма и содержание!..) Что ж, не будем настаивать. Возьмем их собственные методички и посмотрим, как они предлагают помогать изъятому ребенку в его «работе скорби» (термин явно переводного характера). Программа «Прайд», подготовительный курс обучения для кандидатов в приемные родители и усыновители. Практическое пособие, написанное коллективом иностранных авторов, переведенное на русский язык и изданное в Вашингтоне Американской лигой защиты детства. Одним из ноу-хау является составление под руководством социального работника некоей «Книги жизни», которая, по замыслу авторов метода, призвана помочь ребенку в его самоидентификации. Ведь любому человеку важно понимать, кто он и откуда. Он не может быть совершенно вырванным из контекста. «Следует избегать употребления слов „родные“, „настоящие“, говоря о родителях ребенка, поскольку тем самым подразумевается, что патронатные и приемные родители, мачеха, отчим — неродные и ненастоящие, — советуют авторы. — Дети очень конкретно мыслят, особенно в том, что касается эмоционально окрашенных материалов. Поэтому оказывающий помощь взрослый должен очень осторожно выбирать используемые слова. Отделение эмоций и желаний от реального поведения, как мы увидим на примере „Книги жизни Сары Энн“, помогает понять, почему взрослые совершают деяния, приносящие вред детям».

Эту историю придется привести почти целиком, с небольшими пропусками, потому что в пересказе, боюсь, потеряется главное — тот дух, которым пронизано повествование. Итак, «это история жизни девочки 4,5 лет. Поскольку многие важные события в ее жизни произошли до трех лет, социальный работник предпочла написать ее от третьего лица. Вместе с Сарой они обсуждали написанное. Используя карточки с изображением различных эмоций, социальный работник помогла Саре определить, какие эмоции она могла испытывать в различные моменты жизни…

Сара Энн Дженсен родилась в воскресенье 10 ноября 1986 года в госпитале „Мемориал“ в Денвере, штат Колорадо. Она родилась здоровой, красивой девочкой весом около 2 кг 700 г и ростом 49,5 см. Ее кровные родители, Джанет и Джо, были рады и гордились Сарой. Однако вскоре после ее рождения отец потерял работу. Иногда в семье не хватало еды и денег, чтобы заплатить за квартиру.

Мама Джанет и папа Джо очень беспокоились. Иногда, когда они беспокоились, а Сара плакала, как все дети, они не знали, что им делать, и иногда они слишком сильно шлепали Сару, вместо того чтобы взять ее на руки и приласкать. У родителей Сары появилось множество проблем. Они ругались большую часть времени. Иногда они без причины сердились на Сару. Однажды мама Джанет разозлилась и ударила Сару так сильно, как никогда нельзя шлепать детей. Потом она жалела об этом. Сара сильно повредила ногу и вынуждена была много дней пробыть в больнице. В то время Саре было 9 месяцев. В больнице Саре было больно и страшно. Когда родители навещали ее, Сара плакала, как все дети, когда они долго остаются без мамы и папы. Но мама Джанет и папа Джо не знали, что это с детьми обычное дело. Они думали, что Сара плачет, потому что сердится на них. Скоро они вообще перестали навещать Сару. Когда нога Сары достаточно зажила и она смогла выйти из больницы, ей было 11 месяцев. У ее родителей, мамы Джанет и папы Джо, все еще было немало трудностей. Иногда, когда у взрослых есть проблемы, они не могут заботиться о детях. Сара попала в патронатную семью Джоунс, в которой было трое детей: Сэм 9 лет, Вирджиния 7 лет и Вероника 5 лет. Сара научилась любить новых маму и папу Джоунс, а также Сэма, Вирджинию и Веронику. <…> Когда Саре было 2,5 года, ее кровные родители мама Джанет и папа Джо решили, что они готовы заботиться о ней. Пока Сара жила у Джоунсов, у мамы Джанет и папы Джо родился мальчик Джеффри. Они переехали на новую квартиру.

Когда Сара начала посещать маму Джанет, папу Джо и Джеффри, она была обескуражена. Она не помнила маму и папу и не знала Джеффри. Все было чужим для нее. Она не понимала — дети в 2,5 года еще многого не понимают, — почему все называют их ее „настоящими“ родителями. Она думала, что мама и папа Джоунс и есть ее „настоящие“ родители, так как они заботились о ней точно так же, как и о Сэме, Вирджинии и Веронике.

Сначала она думала, что Сэм, Вирджиния и „Вони“ поедут с ней, но она ошиблась. Сара была встревожена. Она боялась переезда в „новый“ дом. Ей грустно было покидать дом Джоунсов. Она сердилась. Она была так зла и печальна, что когда переехала к маме Джанет и папе Джо, то без перерывала плакала и не желала ничего понимать. Иногда ей было страшно и она пряталась. Когда она особенно скучала по семье Джоунс, она иногда била Джеффри. Возможно, она думала, что тогда мама Джанет и папа Джо отошлют ее обратно к Джоунсам; может, она просто не знала, что делать со всеми своими чувствами.

Мама Джанет и папа Джо не знали, что делать, когда Сара плакала. Они не понимали, что Сара напугана, одинока, огорчена и рассержена и что ей нужно больше любви и теплоты. Они отсылали ее в свою комнату, когда она плакала, но там Саре было еще более одиноко и страшно. Она плакала все больше и больше. Это все сильнее злило маму Джанет и папу Джо, и они снова начали ее бить, а иногда называли дурной девчонкой. Сара верила им, но они были не правы. Она не была „дурной“. Она была одинокой, испуганной и печальной.

Однажды мама Джанет позвонила социальному работнику г-ну Дэнлэпу и сказала, что с Сарой невозможно жить и что ее следует вернуть к патронатным родителям. Мама Джанет и папа Джо собрали все ее вещи, и г-н Дэнлэп забрал ее. Сара была „дома“ два месяца и все еще скучала по Джоунсам. Но г-н Дэнлэп не вернул ее к ним в семью. Он привел ее в патронатную семью Робинсон. Сара вновь была встревожена и огорчена… Сара не называла Робинсонов „мамой“ и „папой“. Она хотела уйти от них. Она была очень несчастна.

Г — н Дэнлэп видел это. Он попытался объяснить г — же Робинсон чувства Сары, но она не поняла. В результате как раз перед ее третьим днем рождения г-н Дэнлэп решил, что Саре слишком грустно у Робинсонов и забрал ее оттуда. На этот раз она попала обратно к Джоунсам. Сначала она была счастлива оказаться там, но в душе сердилась и боялась, что ее снова могут забрать. В доме жила и другая патронатная дочь Хизер, 4,5 лет. Хизер и Вероника часто играли вместе, и Сара чувствовала себя одинокой и брошенной.

Саре подарили на трехлетие специальный торт с клоуном и собственный трехколесный велосипед. Это был прекрасный день, мама Джоунс украсила дом шариками. Другие дети подарили ей книги и пластилин. Она была счастлива в тот день и чувствовала, что ее любят. Она все время повторяла: „Я люблю тебя, мамочка. Я хочу праздновать все свои дни рождения в твоем доме“. Мама Джоунс тоже говорила Саре, что любит ее. Сара спросила: „Могу я праздновать здесь все свои дни рождения?“ Мама Джоунс сказала, что г-н Дэнлэп решит, сколько своих дней рождения она здесь отметит.

Когда г-н Дэнлэп пришел к Саре, она очень надеялась, что он разрешит ей остаться с Джоунсами. Г — н Дэнлэп работал с мамой Джанет и папой Джо, чтобы помочь им понять, что чувствует Сара. Когда Саре было 3 года и 4 месяца, она стала регулярно посещать маму Джанет и папу Джо. Иногда они ходили в парк, на пикник или в зоопарк. Саре было хорошо в эти дни. Но иногда они ходили в их „дом“. Тогда к Саре возвращались все старые страшные и печальные чувства, и она снова плакала.

Мама Джанет и папа Джо хотели, чтобы все было хорошо, но как они ни старались, Сара и они не чувствовали любви друг к другу. Наконец они решили, что ситуация, скорее всего, не изменится. Сару больше к ним не приводили. Она не могла понять, почему визиты прекратились. С одной стороны, Сара радовалась, что больше не придется ходить „домой“, но с другой — печалилась. Она не понимала своих смешанных чувств, поэтому просто „забыла“ о маме Джанет, папе Джо и Джеффри. Когда кто-нибудь спрашивал ее о семье, она говорила о Джоунсах. Если кто-то говорил о маме Джанет и папе Джо, она не слушала. Она думала о своем и молчала.

Сара жила у Джоунсов, когда наступил четвертый день ее рождения. Ей подарили новую куклу, которую она назвала Мелоди… Вскоре после дня рождения г-н Дэнлэп, мама Джанет и папа Джо пришли к судье. Они вместе решили, что Сара никогда не вернется к ним. Они решили, что ей необходима новая постоянная семья, в которой она вырастет. Сара сказала, что у нее уже есть семья — Джоунсы. Но мама и папа Джоунсы и г-н Дэнлэп объяснили ей, что это патронатная семья. Дети живут в патронатных семьях до тех пор, пока смогут возвратиться в родную семью или пока их не усыновит/удочерит приемная семья. У Сары появился новый куратор — г — жа Смолл. Она должна была найти Саре семью, в которой ей предстояло вырасти.

Сара все еще не могла свыкнуться с мыслью о переезде в другую семью. Она хотела остаться с Джоунсами. Когда она думала о переезде, то становилась печальной и злой. Иногда она капризничала. Мама Джоунс не любила, когда капризничают, но она понимала чувства Сары и говорила ей, что, если ей страшно или грустно, она должна прижаться к ней. Мама и папа Джоунс будут скучать по Саре, так как любят ее. Сэм, Вирджиния, Вероника и Хизер тоже будут скучать. Но в то же время мама и папа Джоунс счастливы, ведь у Сары будет новая приемная семья, и ей больше не придется переезжать…

Г — жа Смолл разговаривала с первыми родителями Сары и получила от них фотографии их самих и Сары в младенчестве. Сара будет хранить эти снимки вместе с множеством фотографий семьи Джоунс… Г — жа Смолл даже сумела раздобыть фотографию семьи Робинсон для альбома Сары, но девочка говорит, что не особенно дорожит этой фотографией. Иногда Саре нравится рассматривать свои фотографии, а иногда нет…

Г — жа Смолл говорит, что Сара будет отмечать свой пятый день рождения в новой семье. Ей интересно, какой у нее будет торт. Она надеется, что он будет шоколадным. Сара мечтает, что она сможет пригласить семью Джоунс на свой день рождения. Они с Мелоди собираются поговорить об этом со своими новыми родителями, когда встретят их. Сара думает, что она попросит Мелоди спросить их об этом, чтобы ей не надо было делать это самой».

История эта подчеркнуто образцовая, я бы даже сказала приторно образцовая. Призванная продемонстрировать русскоязычным читателям гуманность патронатного воспитания в рамках ювенальной юстиции. Основания для изъятия ребенка имеются, ведь родители просто изверги. Это как же (и чем?) надо ударить младенца, чтобы он два месяца (!) пролежал в больнице?! И все равно толерантный социальный работник не осуждает родителей. И им возвращают Сару, когда они вдруг выражают готовность снова заботиться о ней. (В реальности, как показывает опыт ювенальных стран, родители, у которых отняли ребенка, обычно не получают его обратно, несмотря ни на какие слезные мольбы.) А потом Джо и Джанет совместно с судьей в мире и согласии принимают «осознанное решение» отказаться от родительских прав…

Но речь сейчас не об этих «нюансах». Допустим, все именно так, как описано: идиллическая ювенальная картинка. Хотя не знаю, от чего ощущение кошмарней — от этой гуманистической «идиллии» или от свидетельств Н. Захаровой и Г. Пастернака.

Ладно, о вкусах не спорят. Тем более что основной-то посыл везде одинаков: «Трагедии нет. Люди взаимозаменяемы». Но в какой бы форме это ни преподносилось, у ребенка двойная травма: мало того, что лишился матери (или даже целой семьи), так еще никому и не расскажешь — не поймут. В лучшем случае немного «поработают по проблеме горевания». Впрочем, ты и сам себя не понимаешь, ведь тебе внушают, что без матери лучше. И что с тобой не все в порядке, если ты никак не можешь смириться с утратой, «зацикливаешься» на ней. А людям (и детям тоже, хотя они не могут все так складно выразить, как взрослые) не хочется выглядеть ненормальными, отбиваться от стаи. Поэтому «улица корчится безъязыкая»: психика начинает вытеснять травмирующие переживания. Нет глубины, она заблокирована. Проще и безопасней скользить по поверхности. Да вот только в таком случае неизбежно происходит эмоциональное отупление (а за ним и интеллектуальное снижение, ведь задумываться тоже опасно: натолкнешься на неудобные вопросы, неразрешимые противоречия и опять разбередишь рану). А это путь к искусственной шизофренизации, поскольку обеднение, уплощение эмоций, развитие холодности и эгоцентризма характерны для шизофрении. Да и сама логика рассуждений: дескать, чушь собачья все эти разговоры про единственную и неповторимую родину и про мать, которую никто не заменит; где сытно — там и родина, кто ребенку создал наиболее комфортные условия жизни — тот пусть и будет его мамой, — из той же области. Всерьез верить в правоту такой убийственно-формальной логики может лишь шизофреник. Недаром этих душевнобольных психиатры часто сравнивают с андерсеновским Каем, у которого застряла в сердце ледяная игла.

Но убийственна такая логика не только для окружающих, но и для самого тебя. Отторжение матери, равнодушие и уж тем более ненависть к ней чреваты саморазрушением. Ты же отрываешь и топчешь часть себя! Чем меньше ребенок, тем эта часть больше, ибо личность его еще не сформирована, он во многом еще неразделим с мамой. Так что в запрете злословить родителей, характерном для всех традиционных религий, содержится, помимо всего прочего, и глубокий психологический смысл. А вот сатанизм и его более «мягкие» разновидности, наоборот, культивируют ненависть к родным, особенно к матери. И личность тех, кто попал в эти культы, неизбежно повреждается и разрушается.