5.4.2. Интроекция

– Вася, пора домой!

– Мама, я что, замерз?

– Нет, ты кушать хочешь!

НАРОДНЫЙ АНЕКДОТ

Интроекция – это невротический механизм, при котором человек принимает внешние нормы, правила, установки, способы действия и мышления, не подвергая их критике; подменяет собственные потребности чужими. Как видно на рис. 5.3, при интроекции уровень энергии и жизненного возбуждения низок, поскольку жизнь строится в соответствии не со своими потребностями, а с внешними нормами и правилами. В некотором смысле это не контакт, а имитация контакта, а на более глобальном уровне – имитация подлинной жизни.

Биологический и психологический рост человека происходит за счет постоянного взаимообмена со средой: мы что-то берем из окружающего мира и что-то постоянно отдаем. Причем в норме мы либо принимаем, либо отвергаем то, что мир нам предлагает. Для здорового роста нам необходимо фильтровать, перерабатывать все, что мы получаем из окружающей среды. Только так полезное будет усвоено и вовлечено в процесс роста и развития.

Например, если речь идет о пище, то нам нужно разжевать (раздробить, деструктурировать) ее для лучшего усвоения и процесс переваривания продолжится в желудке. Это позволит расщепить пищу на микроэлементы, которые станут частью нашего организма, обеспечивая его полноценную работу и рост. Если же мы глотаем пищу без пережевывания, то она воспринимается организмом как инородная и начинает отравлять нас изнутри. Более того, если мы привыкаем неразборчиво заглатывать куски еды на бегу, то со временем мы не просто теряем ощущение вкуса, но и начинаем разрушать себя и свое здоровье.

То же самое происходит на психологическом уровне. Для того чтобы человек личностно развивался, ему необходимо тщательно переваривать и выборочно усваивать всю информацию, установки, этические нормы и ценности, которые предлагает ему общество. Если же этого не происходит, если человек «заглатывает» общественные нормы целиком, то он настолько засоряет себя чужими «надо», «можно» / «нельзя», «положено» / «не положено», что все больше отчуждается от себя и окончательно теряет чувствительность к собственным желаниям и потребностям.

Интроекция – это «заглатывание» внешних правил, норм и установок целиком, без пережевывания и переваривания.

Если обратиться к циклу контакта, то в этом случае прерывание происходит на фазе идентификации потребности. Вместо того чтобы услышать себя, свое «хочу» и распознать собственные цели, человек проглатывает чужие установки (интроекты), подменяя ими свои истинные потребности.

Интроекты легко «вычислить» – они содержат в себе долженствования, слова и фразы «всегда» и «никогда», «не положено», «все так делают», «нельзя», «надо», «только так и не иначе», «нормально», «не нормально» и пр.

Интроекты бывают полезными, так как любой ребенок развивается, впитывая в себя правила и установки, среди которых есть действительно нужные: «Всегда мой руки перед едой», «Дорогу переходи только на зеленый», «Нужно чистить зубы дважды в день», «Не играй с огнем», «Всегда выключай утюг перед выходом из дома». Наше обучение и социализация строятся на впитывании, интроецировании норм и правил. Если нужно вызубрить перед экзаменом скучный материал, то интроекция в этом случае очень уместна – можно проглотить его целиком, не разбираясь в деталях и не усваивая.

Все становится чуть менее однозначным, когда речь идет об установках, касающихся социального взаимодействия: «Взрослых надо слушаться», «Не спорь со старшими», «Учитель плохого не посоветует». И все становится совсем неоднозначным с интроектами, которые могут иметь далеко идущие печальные последствия, но которые тем не менее повсеместно распространены в нашей культуре: «Мальчики / воспитанные девочки не плачут», «Злиться нехорошо», «Будь как все», «Не высовывайся», «Не ной», «Стыдно быть выскочкой», «Есть такое слово “надо”», «А ты через “не хочу”», «Никогда никому не рассказывай о своих проблемах», «Не выноси сор из избы», «Жаловаться стыдно», «Хорошие девочки такие короткие юбки не носят / не красятся / не смеются так громко / подставьте любое утверждение», «Настоящий мужчина должен…» и пр.

Всеми этими интроектами родители пичкают своих детей не со зла, просто с их помощью легче сделать ребенка удобным и управляемым. Казалось бы, что здесь страшного? А проблема в том, что эти установки ребенок впитывает как аксиомы, которые не подлежат критике и переосмыслению, и под аксиомы «подгоняет» свое поведение, помещает себя в прокрустово ложе родительских интроектов.

В результате во взрослом возрасте женщина, столкнувшись с насилием, замыкается в своей травме, потому что «жаловаться стыдно», да еще и чувствует себя виновной и грязной, потому что носила короткую юбку, была при макияже и громко смеялась в тот вечер. Мужчины в стрессовых ситуациях не жалуются и не плачут, потому что «не положено», в итоге пьют, страдают вспышками неконтролируемой ярости и вовсе умирают раньше женщин от инфарктов. Дети и подростки, ставшие жертвой педофила, молчат, потому что «взрослых надо слушаться», «они плохого не посоветуют» и «добра желают». Жена не уходит от мужа-абьюзера, потому что «бьет – значит, любит», и терпит побои, потому что «злиться нехорошо». Человек с творческими наклонностями прозябает на офисной работе, потому что «высовываться стыдно» и нужно «быть как все».

Мы уже даже не помним ни сами эти фразы, ни тем более то, кем и в каком контексте они были сказаны, – мы просто неосознанно отказываемся от своих истинных желаний и потребностей в попытках жить «правильно» и «как положено».

Предлагаю вам на минутку задуматься и попытаться вычленить некие аксиоматичные концепты, которые влияют на вашу жизнь. Что это может быть? Вот некоторые из тех, которые я очень часто встречаю в своей психотерапевтической практике: «Мужчинам только одно надо»; «Женщинам нужны только деньги»; «Первой(му) проявлять инициативу стыдно»; «Жениться нужно до 30»; «Жениться нужно, когда нагулялся»; «Жизнь без детей не имеет смысла»; «Если у человека нет семьи, значит, с ним что-то не так»; «Бездетная женщина – это стыдно»; «Карьера и дети несовместимы»; «Нельзя злиться»; «Завидовать нехорошо»; «Не смейся много – плакать будешь»; «Не плачь и не раскисай»; «Нельзя говорить про маму плохое»; «Я – последняя буква в алфавите»; «Мало ли чего я хочу»; «Хочется – перехочется»; «Проявлять слабость стыдно»; «Улыбнись – и все пройдет»; «Надо быть позитивным» – и еще масса противоречащих друг другу предписаний. Особенно сильны стереотипы относительно того, какими должны быть «настоящая женщина» и «настоящий мужчина», как «правильно» распоряжаться своей жизнью, а также запреты на проявление чувств и искреннее предъявление себя.

Чем больше долженствований и правил поведения впитал в себя ребенок, тем больше он разучился слушать собственные «хочу» и «нуждаюсь» и тем более автоматическим становится его поведение. Вырастая, он не делает выбор, а действует так, как «надо», «положено» или «должен». А зачем надо, почему положено и кому должен, чаще всего не задумывается.

У человека, «заваленного» интроектами, очень ригидные, не гибкие границы – в его поведении нет вариативности и выбора, а есть только автоматическое следование правилам, пусть и нелогичным.

Представьте себе типичный диалог в регистратуре государственной поликлиники:

– Наденьте бахилы!

– У меня с собой сменная обувь.

– Не положено!

– Почему не положено? Кем не положено? Я же чистую обувь принес!

– Бахилы наденьте! Со своим не положено.

– Да в чем логика? Бахилы нужны, чтобы не наследить. Я именно для этого чистую обувь принес.

– Ты что, самый умный?! Не положено, кому сказала!

Но самая частая форма проявления интроекции – вопросы «А что мне делать?» или «Как мне правильно поступить?».

Проблема заключается не в интроектах как таковых, а в том, когда сам процесс интроецирования становится ведущим способом контакта человека с миром.

В таком случае человек отчужден от своих истинных потребностей и не способен совершать собственный выбор и принимать собственные решения. Он привык, чтобы окружающий мир давал ему готовые формулы, по которым нужно жить. Он запрашивает советы и ищет готовые решения. Ему свойственно полевое поведение, при котором активность человека провоцируется и управляется внешними факторами, стимулами поля (в противоположность волевому поведению, при котором деятельность запускается внутренними интенциями, и человек активно преобразует окружающую среду).

Фриц Перлз называл интроецирующего невротика «беззубым сосунком» – тем, кто не способен задействовать собственные зубы, чтобы кусать и пережевывать окружающий мир, а хочет целиком заглатывать правила, по которым «надо» жить.

Перлз много говорил о важности агрессии как жизненно необходимой функции организма. В нашем обществе агрессия считается словом ругательным, однако ее истинный, биологический смысл заключается в том, что именно агрессия позволяет нам менять окружающий мир и удовлетворять свои потребности.

Так, младенец пьет материнское молоко, и этот период является этапом его полной зависимости от мира в лице матери. Но в какой-то момент у него начинают расти зубы – и он становится способен пережевывать и поглощать твердую пищу. Процесс пережевывания – это акт агрессии в чистом виде: человек разрушает, раздробляет, деконструирует пищу на мельчайшие элементы, которые могут быть усвоены организмом. Дентальная агрессия (начало кусания и жевания) ознаменовывает первый сепарационный период малыша – полное слияние с матерью сменяется следующей стадией, на которой ребенок способен к качественно иному контакту с окружающим миром.

Таким образом, агрессия – жизненно важная функция человека. Она позволяет преодолевать препятствия (деконструировать элементы окружающей среды), отстаивать границы, активно пережевывать то, что предлагает окружающий мир, выбирая подходящее и отвергая ненужное. Агрессия – движущая сила на пути реализации истинных потребностей.

Интроекция – это «беззубый» процесс. Человек не задействует свою агрессию, чтобы пережевывать (критически оценивать, анализировать, переосмыслять, выбирать) элементы окружающей среды, а проглатывает их целиком. В итоге непереработанные элементы, внешние правила и убеждения, чужие голоса настолько захламляют его изнутри, что во всем этом он все меньше распознает собственное «Я», вообще теряет вкус к жизни и уж подавно – вкус собственных желаний.

Вот что сам Перлз писал об интроекции:

…В основе лежит то, что человек хочет «пить» свою среду – обрести легкое и полное слияние без возбуждения (что является для него болезненным усилием), контакта, разрушения и усвоения. Это бутылочный сосунок, отказывающийся принимать твердую пищу и жевать ее. Это относится как к бифштексу на его тарелке, так и к более широким проблемам его жизненной ситуации. Он хочет, чтобы решения приходили к нему в жидкой форме, готовыми, чтобы ему оставалось только выпить и проглотить[30].

Энергия всегда рождается вместе с потребностью, и чем больше человек продвигается на пути реализации своих «хочу», тем больше растет уровень его энергии – в этом смысл цикла контакта. Тот, кто живет так, как он хочет, полон сил и жизненных соков. Тот, кто живет в соответствии с внешними «надо», «положено», «правильно», существует на низком уровне энергии.

В интроектах энергии нет. Подавление агрессии лишает нас витальности и часто лежит в основе депрессии.

Интроекция – наиболее распространенный невротический механизм, встречающийся в кино. В классических сценарных структурах герой в начале пути – это интроецирующий невротик, а «зов к приключению» в итоге оборачивается обретением себя. Внешние цели героя – это лишь повод отправиться в путешествие, в котором становится возможным удовлетворение его собственных потребностей.

Яркий пример – главный герой «Бойцовского клуба». Он настолько подавил свою жизненную агрессию, что следовал исключительно внешним ценностям, беззубо заглатывая установки «правильной» и «хорошей» жизни, которые транслируются из каждого утюга. Но жизнь в соответствии с чужими правилами не приносит ему никакого удовольствия. Это типичный «сосунок», управляемый обществом. Он давно разучился понимать, чего хочет, утратил вкус к жизни, энергию и давно уже находится в депрессии. Само слово «депрессия» происходит от лат. deprimo – давить, подавить. В попытках найти себя, хоть немного оживить свою чувствительность и как-то встряхнуться герой ходит по психологическим группам.

Цитаты из фильма филигранно точно характеризуют такой способ жизни:

‹…› Если вы это читаете, значит, это предупреждение для вас. Каждое прочтенное вами бесполезное слово отнимает секунду вашей жизни. Вам что, больше делать нечего? Ваша жизнь настолько пуста, что вы действительно не в состоянии найти себе занятие поинтереснее? Или власти настолько поразили вас своим уважением и доверием ко всем, кому ни попадя? Вы читаете все, что должны прочитать? Вы думаете обо всем, о чем должны думать? Покупаете все, что преподносится как необходимое вам? Выходите из своей квартиры. Познакомьтесь с человеком противоположного пола. Прекращайте скупать вещи и онанировать. Бросайте свою работу. Развяжите драку. Докажите, что вы живы. Если вы не заявите права на свою человечность, то станете цифрами в статистических отчетах. Я вас предупредил. ‹…›

‹…› Мы ходим на работу, которую ненавидим, чтобы купить барахло, которое нам не нужно. Мы работаем в дерьме, чтобы купить дерьмо. ‹…›

‹…› Я листал каталоги, задаваясь вопросом: какой сервиз может служить характеристикой моей личности? ‹…›

‹…› Ты – это не твоя работа. Ты – это не сколько денег у тебя в банке. Ты – это не машина, которую ты водишь. Ты – это не содержимое твоего кошелька. Ты – это не ключи от машины. Ты – это поющее и танцующее дерьмо, центр этого мира… ‹…›

И самая, на мой взгляд, гениальная:

Если не знаешь, чего хочешь, умрешь в куче того, чего не хотел.

Человек, который отказывается от собственного выбора и не принимает решений, а обслуживает чужие потребности и действует по чужим правилам, находит того, чьи интересы он будет обслуживать. Такие отношения принято называть модным словом «созависимость».

Типичный пример – жены алкоголиков/наркоманов, которые обслуживают зависимость своих мужей вместо того, чтобы заботиться о себе.

Механизм интроекции лежит в основе любой зависимости – алкогольной, наркотической, пищевой, игровой, зависимости в отношениях. Механика этого процесса проста: на стадии преконтакта, когда возникают разные ощущения и переживания, начинают расти энергия и возбуждение, из которых вот-вот проявится потребность.

Но человека, который плохо распознает свои чувства и не научен следовать собственным желаниям, происходящее пугает. Любое переживание, чувство, любое возбуждение организма сопровождается тревогой. С ним что-то происходит, для него это что-то очень невнятное, и он испытывает острую нужду сбросить это напряжение, спастись от тревоги, не дожидаясь, во что все это выльется. Это смутное тревожащее ощущение зависимые называют «тягой». И именно в этой точке они стремятся интроецировать, впустить в себя некий универсальный внешний объект, который немедленно снимет напряжение. Это может быть спиртное, наркотик, пирожное, сигарета или взаимодействие с человеком, который является объектом зависимости.

Зависимый человек выбирает один универсальный внешний способ сбросить напряжение. Он не умеет выдерживать рост собственного возбуждения и напряжения своих переживаний и стремится как можно быстрее соскочить, поглотив что-то из окружающей среды. Таким образом один объект зависимости заменяет ему все многообразие отношений с внешним миром.

Созависимостью в классическом смысле принято называть способы поведения и построения отношений, которые формируются у всех членов семьи, если в ней есть зависимый от психоактивных веществ (алкоголик, наркоман), игроман и т. д. В таких семьях настроение, состояние, поведение ее членов напрямую зависит от употребления зависимым дозы. Например, жена алкоголика контролирует мужа, выливает всю выпивку, прячет денежные заначки, чтобы предотвратить употребление им алкоголя. Он все равно находит способ напиться, и она чаще всего «помогает» ему пьяному, например затаскивает в дом, раздевает, моет, укладывает в постель, убирает за ним непорядок.

Наутро жена, естественно, скандалит, ставит ультиматумы, которые никогда не выполняются. Потом начинает снова прятать заначки, выливать запасы алкоголя – и все по кругу. Это циклическое поведение только поддерживает зависимость, поскольку жена, сама того не замечая, тоже становится зависимой от пьянства мужа. Вместо того чтобы концентрироваться на своих интересах, своей жизни, своих потребностях и целях, всю энергию она направляет на обслуживание алкоголизма мужа. Забыв о себе, она интроецирует его потребности, состояния, настроения и желания – его жизнь. В то время как алкоголизм – это целиком и полностью ответственность ее супруга, и только он сам может прервать порочный круг употребления, если решится на реабилитацию.

В описанном выше примере созависимой семьи ярко проявляется одна из частных форм интроекции – это роль спасателя, который делает «причинение пользы» другим людям целью своей жизни. Он настолько не умеет распознавать свои потребности, что может жить, только обслуживая чужие. Его жизнь – вечная жертва, о которой зачастую его никто и не просит. Причем такой человек «не злится», старается «мыслить позитивно», уступает, все прощает, проглатывает обиды и многое терпит… до поры до времени.

Яркий пример – Грейс, главная героиня «Догвилля» Ларса фон Триера. Найдя пристанище в маленьком городке, она начинает оказывать жителям помощь, в которой «по-настоящему нет необходимости». В пылу «причинения пользы» Грейс шаг за шагом впадает в полное подчинение, и вот уже милые жители городка по-садистски используют ее. Из Спасателя она превращается в Жертву[31]. Это типичные роли в созависимых отношениях. Настоящая драма начинается там, где Жертва превращается в Преследователя. Так называемый «треугольник Карпмана» (Жертва – Преследователь – Спасатель) описывает смену ролей в созависимых отношениях и встречается во многих фильмах. Так, Грейс из «Догвилля» в ходе сюжета из Спасателя превращается в Жертву горожан, а затем – в Преследователя, яростно сметающего городок с лица земли.

Отказ от собственной агрессии – это лишь верхушка айсберга. Если конструктивная агрессия, которая направлена на рост и развитие, подавляется, то она, накапливаясь, трансформируется в деструктивные, разрушительные формы. Вот что об этом говорил сам Перлз:

Но если эти биологические деятельности не служат росту как инициатива, выбор, преодоление препятствий, захват объекта и его разрушение в целях усвоения, тогда избыточная энергия находит выход как неуместная агрессия: деспотичность, раздражительность, садизм, жажда власти, суицид, убийство и их массовый эквивалент – война! Тогда организм не развивается в постоянном творческом приспособлении к среде, при котором «Я» – это система исполнительных функций, занятых ориентированием и манипулированием. Вместо этого организм обременен таким «Я», которое есть беспорядочный набор неусвоенных интроектов: способов поведения и качеств, взятых у «авторитетов», которые оно не способно переварить, отношений, которые это «Я» не «откусило» и не «пережевало», знаний, которые не понимаются, сосательных фиксаций, которые оно не способно растворить, отвращения, от которого оно не в состоянии избавиться[32].

Именно это произошло с героем «Бойцовского клуба»: он подавил свою витальную агрессию, метафорически лишил себя зубов. Но подавленная энергия не исчезает бесследно – и она нашла выход в Тайлере Дердене, агрессивной субличности героя, бунтующей и разрушающей все вокруг. Финальная сцена, в которой герой вместе с Марлой стоят у окна, а за ним взрываются небоскребы, – это квинтэссенция накапливаемой агрессии, нашедшей выход в ярости, сметающей все на своем пути.

Кстати, в «Бойцовском клубе» также часто затрагивается тема тошноты, отвращения. Именно отвращение – то чувство, которое приходится подавить, чтобы глотать все без разбору. Отвращение – верный друг организма, поскольку оно помогает нам различать, что будет питательно для нас, а что не подходит и даже может быть отравляющим. Это работает и на физиологическом, и на психологическом уровнях (точнее, разделение на психологический и физиологический уровни некорректно, поскольку организм един и целостен). Если я чувствую тошноту – значит, я впустила в себя что-то неполезное, от чего хорошо бы избавиться; это сигнал того, что окружающий мир в данный момент моей жизни чем-то меня отравляет. И если я способна это чувствовать, значит, я достаточно чувствительна к себе и могу изменить ситуацию. Если я подавляю чувство отвращения, то автоматически лишаюсь и аппетита. Это справедливо по отношению не только к еде, но и к жизни в целом.

Отвращение в «Бойцовском клубе» – сигнал того, что герой возвращается к жизни. Поразительно, но за историей патологического расщепления стоит история возрождения героя, пробуждения его жизненной энергии.

Тут я не могу не упомянуть, что «Бойцовский клуб» неспроста настолько филигранен и психологически достоверен и не случайно он стал культовым, затронув сердца миллионов зрителей во всем мире. Дело в том, что автор этой истории, Чак Паланик, посещал множество психотерапевтических групп. По его собственным признаниям, именно там он черпает материал для своего творчества, вникая в лабиринты человеческой психики. Этот метод нельзя назвать этичным, но он точно добавил психологической глубины во все, что пишет Паланик.

Неудавшуюся арку трансформации из интроецирующего невротика пытается пройти Лестер Бернем – главный герой «Красоты по-американски». Он выстроил «хорошую», «правильную» по внешним меркам жизнь, однако к своим 42 годам так и не познал себя, свои подлинные желания. Он живет на низком уровне энергии, с ощущением скуки и пустоты, совершенно утратив аппетит к жизни. Однако его трагедия в том, что вместо честного переживания кризиса и определения своих подлинных потребностей он просто сменяет объект зависимости – с зависимости от внешних норм и правил переключаясь на Анджелу, подругу его дочери.

Лестер становится просто одержим ею – так, будто в этом внешнем объекте (а она для него не что иное, как объект зависимости) сосредоточились вся страсть, энергия и краски жизни, от которых он отказался, интроецируя способы «правильной» жизни обычного американца. Анджела – проекция энергии и витальности героя (механизму проекции посвящен следующий параграф). Поскольку он проецирует собственную энергию вовне вместо того, чтобы обнаружить ее внутри себя, он все дальше и дальше разрушает свою жизнь. Лестер пускается во все тяжкие и, не сумев обнаружить источник своей подлинной витальности во внешнем мире, погибает в финале.

Герой сериала «Во все тяжкие» Уолтер Уайт проходит арку трансформации из интроецирующего невротика и «сосунка», живущего «правильной» жизнью, в агрессивного, «зубастого», уверенного в себе крутого героя, диктующего миру свои правила.

На этом же механизме построена арка Уэсли, главного героя картины «Особо опасен» и еще огромного количества фильмов.

Преодоление интроекции – это наиболее распространенный драматический сюжет. История о том, как забитый, ведомый, подчиняющийся общественным правилам, неуверенный в себе невротик в ходе сюжета «отращивает зубы», преодолевает оковы своего невроза и начинает активно взаимодействовать со средой, добиваясь своих личных целей, – сюжет, обреченный на успех (само собой, при должном качестве его реализации). Эта трансформация неизменно будет привлекать зрителей всего мира, поскольку в ней каждый может узнать себя, свои ограничения и барьеры, соприкоснуться со своим собственным жизненным драйвом, похороненным под горами внешних «надо» и «правильно», и, возможно, в результате даже рискнуть чуть больше быть собой.

Этот сюжет очень актуален и для российской действительности. В прошлой главе я писала о том, как после слитой «мы-идентичности» сталинской эпохи, в период «оттепели», появился герой со своим «Я». Это был очень тонкий и важный момент, когда ненадолго показалось, что советскому народу вроде бы дали шанс на самоидентификацию, самоопределение.

«Прометеевский» герой 1960-х с горящими глазами, только-только «вылупившийся» из слияния, начал задаваться вопросами: «Куда я иду?», «Чего я хочу?» И упомянутая ранее прекрасная метафорическая сцена из «Заставы Ильича» давала надежду, что герой проснется, нащупает собственный путь, обнаружит свои подлинные потребности. Напомню, в этой сцене на вопрос Сергея своему погибшему на фронте отцу: «Как мне жить?» – тот отвечает: «Как я могу тебе советовать?» По сути, Сергей (образ советской молодежи времен «оттепели») запрашивает интроект – он еще неуверенно стоит на своих ногах, недостаточно повзрослел, и ему проще проглотить чужой совет, чем искать собственный путь. Но отец (образ предыдущего поколения) отказывает в интроекте, он делает лучшее, что может сделать для своего 23-летнего сына, – освобождает его, дарит ему право самому выбирать жизненный путь, совершать собственные ошибки, чтобы в итоге прийти к подлинной жизни.

И именно реакция на эту сцену со стороны Хрущева разоблачила все «благие» намерения советской власти – нельзя давать советскому человеку выходить из зависимости! И в новой, переделанной сцене отец дает-таки сыну нужный интроект: «Я тебе завещаю Родину, и моя совесть до конца чиста перед тобой».

То есть на глубинном психологическом уровне происходит следующее: людям дают выйти из слияния, это больше не слитая «народная масса», в ней появляются отдельные «Я». Но эти «Я» должны обслуживать интересы Родины, интроецировать ее потребности, задвинув свои собственные куда подальше. Условно, если обратиться к циклу контакта, то наш «герой», преодолев конфлюэнцию, рванул было к полноте жизни, но его быстро осадили, не дав продвигаться дальше интроекции того образа жизни, который удобен Партии. На этой низкой энергии он и продолжает дальше свою (а точнее, не совсем «свою») жизнь: пламенный взгляд героя-шестидесятника тускнеет в 1970-е, и мы видим на экране интроецирующего невротика, который кочует из фильма в фильм.

Народная память жива и по сей день: как уже упоминалось в главе 4, пассивный герой часто встречается в современных российских фильмах. Он как будто раз и навсегда отказался от попыток жить по собственным правилам, а если в некоторых фильмах и пытается, то с ним в сюжете происходит примерно то же, что и с нашим «прометеевским» героем.

Нам очень нужны успешные ролевые модели – фильмы, в которых «сосунок» отращивает зубы и начинает реализовывать свои подлинные потребности.