9. Разборка метапутаницы часто предполагает «парадокс»
Мотивы, побуждающие нас порождать многие из наших состояний дракона, часто являются самыми что ни на есть высокими и благородными. Мы хотим не произвести неприглядного впечатления и избежать болезненных переживаний, поэтому ненавидим, презираем, боимся или отвергаем свой гнев. Это имеет смысл. Или нам так только кажется.
Однако с точки зрения рефлексивности, презирая, ненавидя, боясь своего гнева или отвергая его, мы обращаем эти самые состояния против самих себя – против той базовой эмоции, в которой мы нуждаемся. Ведь дело вовсе не в том, что «гнев» сам по себе плох. Добро и зло проявляются в том, как мы выражаем свой гнев. Выражение нашего гнева может быть нездоровым, болезненным и безнравственным, посягающим на достоинство других людей, и оно может быть здоровым, – выражая гнев, мы не перестаем ценить и уважать окружающих. Сам по себе «гнев» просто означает, что мы регистрируем ощущение угрозы и покушения на наши ценности. И нам нужно это знание. Нам нужна эта информация. Это та самая обратная связь, в которой нуждается наша нейро-семантическая система.
Если мы отвергаем и табуируем наши базовые эмоции, даже негативные, мы порождаем метапутаницу, которая не будет и не может быть разрешена, пока мы не сделаем нечто, что кажется нам противоречащим нашей интуиции и парадоксальным А именно – мы должны принять наш гнев, впустить его и даже приветствовать.
Разве мы не предупреждали, что это противоречит нашей интуиции?
В некоторых видах психотерапии этот шаг описывается как «парадоксальный». Парадоксальное вмешательство предполагает, что мы просим человека, боящегося своего страха, намеренно войти в состояние гнева. Оно предполагает, что мы просим человека, стыдящегося или испытывающего вину и гнев по отношению к своему страху, намеренно продемонстрировать нам, как выглядят его страх и паника, когда он испытывает их в полной мере. Оно предполагает, что мы просим человека, стыдящегося и испытывающего гнев к своему заиканию, относиться к своему заиканию как к забавной игре и нарочно заикаться.
Это на первый взгляд противоречит интуиции. Такие предписания кажутся парадоксальными. Действительно, если взглянуть изнутри, человеку, потратившему столько времени и сил в попытках делать как раз обратное, в попытках избавиться от своих переживаний, теперь предлагается сознательно испытать гнев, страх, утрировать свои проблемы с речью, и это кажется противоречием.
Да, таковым оно и является для образа мышления, который порождает проблемы.
Однако в этом есть «психо-логика»; когда мы принимаем, приветствуем, понимаем, наблюдаем, обыгрываем, берем под свой контроль, ценим и подтверждаем свой опыт, мы обретаем власть над ним. Теперь мы обладаем опытом, а не он обладает нами. Исправление системной ошибки, которая воспринимается нами как метапутаница, достигается за счет того, что кажется (изнутри) очередной системной ошибкой.
Таким образом, само метауровневое разрешение проблемы, ведущее к здоровью, интеграции, равновесию и эффективности, предполагает противоречащую интуиции реакцию принятия, а не отвержения, поощрения, а не табуирования, обучения ценить, а не ненависти. Способ избавления себя от нежелательных мыслей, эмоций, форм поведения и привычек парадоксальным образом предполагает поощрение, принятие и высокую оценку этих самых мыслей, эмоций и форм поведения. Впустив их в сознание, мы можем научиться определять «информационную ценность» этих мыслей и эмоций на первичном уровне. Затем мы можем решить, стоит нам прислушиваться к этим мыслям или не стоит. Теперь мы можем подвергнуть их проверке на реалистичность, решить, чему мы можем научиться у них; решить, сказать нам «да» этим мыслям или «нет». Это случай, когда мы не считаемся со своим нейро-лингвистическим опытом как просто с опытом, говорящим о том, что приводит нас к подавлению, самоотвержению и к всевозможным патологиям.