Лекция 15. Долгосрочная терапия пустого усилия, продолжение. Роль мировоззрения. Долг и желание. Изучение характеров. Пустые усилия в личной истории. Заключение.

3) Работа с мировоззрением.

Пустые усилия, как мы с вами говорили, связаны с верой в прямой волевой самоконтроль. В краткосрочной ТПУ нам в принципе не требуется отнимать у пациента эту веру или ограничивать ее. Там достаточно дать человеку возможность убедиться, что его прямые самоприказы не работают в конкретной ситуации, в той, с которой связаны его субъективно–избыточные эмоции. В долгосрочной терапии у нас есть задача в профилактических целях именно устранить или существенно ограничить веру в способность прямым усилием воли управлять собственными душевными движениями. Иначе эта установка будет способствовать возникновению новых и новых пустых усилий. Очень желательно от такой убежденности отказаться хотя бы на рациональном уровне. И это – выход уже на мировоззренческий уровень, на уровень личной философии–идеологии. Существуют мировоззренческие системы, личные философии, содержащие в своей структуре предрасположенность к вере в прямой волевой самоконтроль, и системы, веру такую отрицающие. Первые, стало быть, предрасполагают своих адептов к возникновению пустых усилий. Вторые, наоборот, от пустых усилий защищают. Можно поэтому говорить, что кроме генетической предрасположенности к фиксации на пустых усилиях есть еще и «мировоззренческая предрасположенность». Если наш пациент будет жить в системе, предотвращающей пустые усилия на идеологическом уровне, это, естественно, будет способствовать его прогрессу в терапии. С этой точки зрения нас прежде всего интересуют мировоззренческие системы, так или иначе затрагивающие тему «самосовершенствования», тему внутренней трансформации. Нас интересует то, какую роль в таких системах самосовершенствования, в движении к благу, к духовному развитию, или просто к счастью играют прямые волевые самоприказы.

И тут мы находим очень важный момент. Оказывается, что, рассматривая, древние, проверенные временем и традицией религиозные системы с этой точки зрения, мы видим, что здесь внутренняя трансформация, преображение человека осуществляется совсем не благодаря прямому волевому самоконтролю. Призывы к насилию над собственными душевными движениями, самое большее, играют воодушевляющую роль, но отнюдь не являются здесь руководством к действию. Системы эти добиваются своих целей через изменение внешних и внутренних стимулов, действующих на человека, через модификацию когнитивного содержания его переживаний и обстоятельств, в которых они происходят, при помощи разнообразных упражнений и тренировок, посредством внешней активации особых состояний сознания, через обращение к помощи высших сил и т.д. Все это, в свою очередь, требует времени и конкретных, алгоритмизированных действий, то есть работы над собой, которой можно научить, а не пустого напряжения и прямого волевого влияния на свои переживания. Религиозные институты в своих догматических и канонических предпосылках, так или иначе, сдерживают установку на прямой волевой самоконтроль, или, во всяком случае, сильно смягчают ее влияние на душевную (духовную) жизнь. В этом смысле духовные практики несут в себе «противоядия» против попыток совершать пустые усилия. Давайте посмотрим, какое место занимает вера в прямой волевой самоконтроль в православном христианстве и в буддизме.

В православном христианстве способность человека прямо контролировать свои мысли и чувства (в философском и богословском смысле эта способность называется свободой воли) признается. Разумеется, если есть Бог, Который свободен по определению, существо, созданное по Его образу и подобию, тоже должно быть свободно. Но свобода воли здесь покорежена первородным грехом, совсем не велика и «остаточна» по сравнению с той свободой, которой обладал Адам до грехопадения. Подлинная свобода воли возможно только в Боге, от Которого человек в его нынешнем состоянии отпал и, как следствие попал в рабство страстям. Слабость, неполноценность падшей человеческой воли выражается в том, что человек не способен двигаться к Благу, опираясь исключительно на свои силы. Возникшее в V веке учение Пелагия, высказывавшего противоположную точку, зрения было отвергнуто Церковью. Пелагий учил, что человек рождается свободным от первородного греха, с неиспорченной грехом волей и может самостоятельно развиваться нравственно, своими силами двигаться к Добру, опираясь на Христа просто как на моральный пример. Это не православная точка зрения. В православии духовно–нравственное развитие, хотя и требует участия человеческой воли, но возможно только при условии благодатной помощи свыше. Человек может повернуться к Богу или отвернуться от Него, он может быть со–работником Бога, или не быть им, но он не способен духовно возрастать сам по себе, без живой помощи Всевышнего, без стяжания Благодати Святого Духа. «Без Бога мы ничего не можем» – говорят православные. «С Божьей помощью…» – частый ответ христиан на высказывание похвалы или надежды в их адрес. «С Богом!» – обычное христианское напутствие. «Душа и Бог – вот и весь монах» – говорит монастырская присказка. Христианское «умное делание» состоит в распознавании и отсечении греховных помыслов, но отсечение это производиться не только и не просто усилием воли, а с помощью молитвы, то есть путем вхождения в синергийное общение с Творцом. При этом главная добродетель христианина – смирение – требует сведения внутреннего восприятия роли собственных волевых усилий в достижении своих успехов к ничтожной, стремящейся к нулю величине, и, соответственно, восприятия благодатной помощи как незаслуженного дара. Смирение – ясное осознание своих грехов и собственного бессилия в самостоятельной борьбе с ними. Как говорит св. Феофан Затворник: «Преуспеяние в духовной жизни означается все большим и большим сознанием своей негодности». Первая из евангельских заповедей блаженства гласит: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное (Мф. 5,3). Эта «нищета духа» должна, по словам митр. Филарета Московского употребляться на то, «чтобы оставлять надежду на себя и через молитву о помощи переходить к надежде на Бога». Именно потому, что воля человеческая ограничена, каждый человек имеет свою меру в духовной жизни. Старец Силуан Афонский говорит: «Надо понуждать себя на добро, но умеренно, и знать свою меру». Превышение этой меры мешает духовной жизни, а не помогает: «Кто трудится выше силы своей и понуждает себя на излишний труд, у того образуется естественное уныние от бессилия телесного…» (преп. Варсонофий Великий и Иоанн). Поэтому так важно христианину в духовной жизни иметь опытного наставника, способного эту меру определить.

Вот как говорит преподобный Иоанн Кассиан Римлянин:

« … усилия трудящегося без помощи Божией ничего не могут совершить. Ибо земледелец хотя и много трудится над возделыванием земли, но не может ожидать обильного плода, если на обработанную им землю не падет благовременного дождя и не будет благоприятной погоды; случается, что и созревшие уже плоды пропадают от того, что Бог не благословляет трудов земледельца. Итак, как ленивым земледельцам, которые не стараются обрабатывать сохою свою землю, Бог не дает обильного плода, так и трудолюбивым не принесет пользы всенощная забота, если милосердие Божие не будет споспешествовать. Впрочем, человек не должен мечтать, что будто его труды привлекают благодать Божию, и будто потому Бог благословляет его обилием плодов, что он трудится. Чтобы истребить в себе эту гордость, пусть он представит себе, что если бы Бог не укреплял его, то он не мог бы и трудиться, и что если бы милосердие Божие не споспешествовало его действиям, то и желание, и силы его остались бы без действия. И тогда как Бог дает нам силы, здоровье и споспешествует нашим делам, мы должны молить, чтобы небо не было медяным и земля железной, и чтобы не случилось, что оставшееся от гусениц ела саранча, и оставшееся от саранчи ели черви (Иоил. 1, 4). Но земледелец нуждается в помощи Божией не только тогда, когда поля его засеяны, но и когда жатва окончена и плоды собраны в житницу. Из этого видно, что Бог есть начальный виновник не только дел, но и благих помышлений; Он внушает нам и Свою святую волю, и дает силу и удобный случай исполнить то, чего правильно желаем; ибо всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов (Иак. 1, 17). По словам апостола, Он и начинает в нас добродетель, и совершает ее, «дающий же семя сеющему и хлеб в пищу подаст обилие посеянному вами и умножит плоды правды вашей» (2 Кор. 9, 10). А мы должны со смирением покоряться непрестанно влекущей нас благодати…»

Пустые усилия, как мы видели, напротив, всегда связаны с надеждой и упованием исключительно на себя, на свои собственные возможности, представляющиеся неоправданно могучими. С христианской точки зрения, это, таким образом, попытка самоустроения исключительно своими силами, недооценка собственной немощи, результат не–по–мерного возвеличивания собственной падшей воли и, в этом смысле, гордость. Пустые усилия, стало быть, как и все человеческое страдание, в конце концов, с христианской точки зрения есть следствие греха.

Посмотрим теперь на пустые усилия из буддийской мировоззренческой системы. Здесь мы сможем увидеть попытки намеренно управлять своими душевными движениями как следствие «неведения». В буддизме неведение – это то состояние, которое противоположно пробуждению или просветлению. Это то состояние, в котором находятся живые существа, пребывая в сансаре. Пробудившиеся мудрецы или будды покидают это состояние и сансара преображается в нирвану.

Одним из аспектов неведения является представление о том, что в мире якобы существуют отдельные, независимые друг от друга сущности. Человеческое «Я» является как раз такой псевдосущностью, на самом деле не имеющей независимого существования, не обладающей самобытием, и, соответственно, не способной к собственному поведению. И, тем более, к самоконтролю.

Мир для буддиста – это безличный процесс. «Я» существует во взаимозависимости со всем, что есть «вокруг» и «внутри» него. И не существует само по себе, отдельно от всех вещей и явлений. Точно также существует, например, автомобиль. Автомобиль – просто слово, ярлык, который мы накладываем на определенную совокупность частей: деталей, колес, двигателя, кузова и т.д. Реально–конкретно существуют только эти части – их мы можем потрогать. Но потрогать сам автомобиль (не трогая при этом какую-то одну из частей) мы не можем. «Автомобиль» – это просто ментальное обозначение. Точно также и «Я» – это всего лишь обозначение, ярлык для совокупности тела, восприятия, мышления, чувств и сознания. Разумеется, ярлык не может влиять на что-нибудь, не может чем-нибудь управлять. О каком волевом самоконтроле может идти речь у такой иллюзорной сущности? Тем более, что то, чем пытается управлять такое «Я», например, мысли и чувства, тоже сами по себе не существуют. Они такие же составные, также состоят из элементов и зависят от того, что находится вне их. (Также, как и детали автомобиля состоят из чего-то и связаны с чем-то.) Таким образом, самоконтроль, то есть влияние «Я» на мысли и чувства – это влияние одной иллюзорно существующей сущности на другие также иллюзорно существующие сущности. К тому же буддистская доктрина не предполагает внешнего объективного мира как отдельного от внутреннего субъективного переживания. Кто и от чего тогда может быть свободен или несвободен? В буддистской литературе вообще трудно найти обсуждение темы свободного выбора. В буддизме идея свободного выбора не отрицается и не принимается, она просто не может вообще подниматься, как заведомо абсурдная. Вернее, она возникает только в омраченном уме, как одно из проявлений сансары, мира, пропитанного страданием. Существует как атрибут иллюзорного самосущего «Я», идею которого следует разрушить, чтобы от страданий освободиться. Пустые усилия здесь оказывается разновидностью того, что называется «тришна» (цепляние, хватание, привязанность), непосредственной причины страдания, порожденной неведеньем.

(Собственно, буддистская медитация випассана, от которой происходят приемы mindfulness, это наблюдение того, что происходит во внутреннем и внешнем мире без попыток как-то контролировать происходящее, восприятие всего «так как есть». Это есть, кроме всего прочего, упражнение в восприятии без пустых усилий.)

Нет ничего удивительного в том, что древние мировые религии так или иначе затрагивают этот вопрос. Страдание, связанное с пустыми усилиями, с неизбежными и заводящими в тупик попытками изменять себя прямыми усилиями воли – это львиная доля человеческого страдания вообще. Поэтому, в любой серьезной, работоспособной мировоззренческой модели, модели описания человеческого существования, в системе, объединяющей людей и являющейся для них руководством к поведению, регламентирующей те или иные поступки и отношения, тем более в системе, определяющей внутреннее развитие, самосовершенствование и предполагающей возможность глубокой внутренней трансформации – возникновение пустых усилий должно как-то объясняться. Если не прямо, то косвенно, этот вопрос должен здесь как-то обсуждаться. Просто потому, что пустые усилия ведут к страданию, а их отсутствие имеет непосредственное отношение к переживанию «душевного мира», «покоя», «блаженства» и «бесстрастия». И мы видим, что попытки управлять собой прямым волевым усилием рассматриваются здесь как бессмысленные и являются следствием греха или неведения, то есть в общем, предстают в качестве последствий глобального недоразумения, следствием искажения реальной природы бытия.

Теперь обратим внимание на то, что вера в прямой волевой самоконтроль представляет собой недоразумение, нелепость и с точки зрения естественнонаучного взгляда на мир. Каким бы способом не объяснять научно происхождение этой веры на самом деле – так, как мы объясняли на позапрошлой лекции или как-то иначе, – это все равно некий артефакт, поскольку в научном мировоззрении просто не может быть места для представления о независимой, свободно–выбирающей сущности. Любой естественнонаучный взгляд на события в мире предполагает существование законов, которым эти события подчиняются. Любой закон в свою очередь основан на выяснении определенных причин и следствий в описываемом процессе. Причинность или детерминизм с точки зрения научного мировоззрения носит универсальный характер. Все чем– то обусловлено, и даже то, что мы называем случайностью – есть только результат незнания причин происходящего в данном конкретном случае. В естественнонаучной вселенной ничего не происходит без должного на то основания, – будь то механические перемещения или физико-химические превращения неживой материи, биологические процессы в живых существах или психологические движения в существах чувствующих и сознающих. И вероятностная закономерность – это тоже закономерность, а не хаос. Любое действие, любое событие происходит почему-то, из-за чего-то, является чьим-то следствием и чьей-то причиной. Поведение человека здесь – такой же природный процесс, как все остальные и целиком и полностью определяется его врожденными психофизиологическими особенностями, инстинктивными программами (в том числе альтруистическим инстинктом, называемым совестью), воспитанием, жизненным опытом, социальной ситуацией и т.д.

Вот как говорит об этом психиатр–классик Э. Блейлер :

Для натуралиста нет вопроса (вызвавшего столько споров), существует ли «свободная воля» в том смысле, что решение может быть принято без причины. Мы видим, что действия одушевленных созданий предопределены (детерминированы) их внутренним устройством и внешними влияниями и в этом отношении ничем не отличаются от всяких других явлений. Всякое решение полностью обосновывается причинно на мотивах и стремлениях; в свою очередь мотивы и стремления представляют собой либо комплекс нервных функций, подчиненный обычным психическим законам причинности, либо нечто, аналогичное этим нервным процессам, зависящее от психических и физических причин. «Мотивы» – это сложные причины, мы их видим не только извне, подобно причинам в физическом мире, но также изнутри, в нас самих…

… Правда, мы говорим, что данный человек плохо поступил, «потому, что он негодяй», но мы знаем, что свою натуру он не сам себе выбрал, что он ее получил в наследство при рождении, или, что она переменилась под влиянием каких либо воздействий на его мозг.

Другими словами, для «натуралиста» ощущение собственного свободного выбора – это такой же «оптический обман», как вращающееся вокруг земли солнце. Для нашего непосредственного восприятия очевидно, что солнце вертится вокруг земли, но эти чувственные данные нас обманывают. Обманывают в силу определенных обстоятельств: в силу того, что Земля круглая, в силу того, что она вращается вокруг своей оси, в силу нашей точки наблюдения и т.д. Эти обстоятельства формируют неверное восприятие. По аналогии, определенные факторы (тех, о которых мы говорили или какие-то другие) с неизбежностью формируют ложное ощущение, что мы, якобы, способны управлять собственными душевными движениями. Это неизбежный «психологический обман».

Мы видим теперь что и с естественнонаучной точки зрения, и с точки зрения религиозной, пустые усилия есть нечто нелепое, но при этом необходимо вкрапленное в саму ткань человеческого существования (во всяком случае, в ткань существования многих людей). Необходимо в том смысле, что они возникают неминуемо. Склонность к ним задается самой человеческой ситуацией – биологической или духовной. Но то, что пустые усилия возникают с неотвратимостью, еще не значит, что они должны надолго задерживаться. Стало быть, научиться дезактивировать свои пустые усилия – значит совершить маленькую (а, может быть и не маленькую) революцию в самих основах своего самоотношения, в смысле изменения восприятия собственных возможностей.

Наверное, можно сказать, что христианин, попавший в тиски пустого усилия, временно и незаметно для себя как бы «скатываясь» в пелагианскую ересь, в этот момент выпадает из базовых установок собственной веры. Если бы эти базовые установки оставались бы все время актуальными, более ли менее значимая фиксация на пустых усилиях была бы невозможна.

Надо думать, чем ближе последователь буддизма к «пробуждению», чем больше буддистская Дхарма пронизывает его существование, тем меньше он попадает в сети неведения и двойственного восприятия. Тем более он свободен и от идеи самоконтроля, стало быть тем меньше он способен генерировать пустые усилия.

Исходя из этого можно предположить, что если мы в терапии пустого усилия имеем дело с «практикующими» религиозными людьми, людьми, живущими в религиозной системе, последовательно идущими по пути, этой системой предложенным, людьми, у которых религия стремится проникнуть во все поры жизни, – наша роль здесь не будет выходить за рамки ситуационного обезболивания, краткосрочной помощи. Мы поможем ему справиться с какой-то конкретной проблемой, быть может, окажем ему серьезную поддержку в каком-то особенно тяжелом периоде в их жизни. Но от нас вряд ли потребуется профилактика. Конечно, мы пригласим его задуматься о том, как его пустые усилия соотносятся с духовным учением, которое он исповедует. И мы можем (по крайней мере, в идеале) рассчитывать здесь на то, что функцию профилактики, предотвращения возникновения возможных пустых усилий в будущем возьмет на себя его духовная практика, что об этом позаботится сама система его духовной трансформации. По–видимому, так оно и бывает.

Отметим так же, что и последовательное «исповедание» естественнонаучного мировоззрения тоже сделало бы упорные пустые усилия невозможными. Если все детерминировано, и любой мой выбор причинно обусловлен, то детерминировано даже само мое волевое напряжение. То есть нужное, необходимое для решения стоящей передо мной задачи, естественное напряжение воли не может не произойти, независимо от того буду ли я пытаться его контролировать или нет. Мне в этом случае остается только одно отношение к собственному ощущению того, что я прямым волевым образом контролирую себя – как к иллюзии, «оптическому обману». Не выпадать из этого понимания – значит не иметь лишнего, ненужного, пустого напряжения.

Но согласитесь, глубоко верующих и последовательных в вере и религиозной жизни людей в наше с вами время очень мало. Немало людей в России назовут себя православными, но лишь единицы из них регулярно посещают службы (а не просто «ставят свечки» и просят у Господа помощи в разрешении житейских дел, и иногда исполняют «обряды»). И еще меньшая часть из них пытается осмыслить глубинные положения христианского вероучения, и увидеть в их свете собственные душевные движения.

С последовательным естественнонаучным мировоззрением ничуть не лучше. Мы знаем, что эта установка в современном мире тоже достаточно сильна. На рациональном уровне многие привержены естественнонаучному взгляду на мир. Но вера в прямой волевой самоконтроль, несмотря на естественнонаучные взгляды, живет как бы подсознательно, как бы «контрабандой» минуя «таможню» рационально–сознательной детерминистской установки. И такая незаконная жизнь не мешает ей (вкупе с другими факторами) создавать ловушки нереализуемых стремлений. Для человека, «исповедующего» естественнонаучный детерминизм, этот самый детерминизм обычно является абстрактной правдой, в том смысле, что он не имеет непосредственного, живого отношения к восприятию его собственных душевных процессов. Можно «на уровне ума» признавать, что твои психические процессы строго детерминированы и в то же время «на уровне сердца» отчаянно пытаться влиять на них тщетным усилием воли.

Таким образом, подавляющее большинство современных людей на поверку не имеют почти никакой защиты от возникновения пустых усилий. А если они обладают душевными свойствами, предрасполагающими к фиксации на них, они попадают в эту ловушку снова и снова.

Люди, считающие себя «в широком смысле» религиозными, но не признающие глубинной искореженности человеческой природы, и естественнонаучные детерминисты, не прилагающие последовательно детерминизм к собственной душе, сходятся в одном: и те, и другие неправомерно превозносят возможности человека. Первые – потому, что недооценивают испорченность его духовного состояния, вторые – потому, что переоценивают его удаленность от природы. И тех, и других – можно назвать «беспочвенными гуманистами». И для тех, и для других «человек – звучит гордо». И для тех, и для других человек «сам себя делает» и сам собой руководит. И для тех, и для других человек нигде по настоящему не укоренен. Беспочвенный гуманизм – это та идеология, которое в наше время навязывается массовой культурой – идеология «общества равных возможностей», где человек якобы может свободно выбирать себя, реализуя эти якобы равные возможности. Идеология достижения успеха и высокого уровня потребления, как показателя качества работы над собой и «преодоления» себя. Идеология, при которой вера человека в собственные величие и грандиозность разрослись настолько, что человек поместил себя в центр мироздания, и при этом оказался отрезанным, отделенным от Целого и подвешенным в пустоте самоопределения. Сама общественная ситуация таким образом провоцирует пустые усилия в предрасположенных к ним индивидуумах.

Долгосрочная терапия пустого усилия нужна для людей с тревожно–ригидными душевными свойствами, попавших в ловушку «беспочвенного гуманизма». Именно в этих условиях пустые усилия «расцветают пышным цветом». Именно такие «беспочвенные гуманисты» подвержены душевной боли, связанной с попытками прямого волевого самоконтроля.

Конечно, когда мы говорим о работе с пациентами на уровне мировоззрения, мы не имеем в виду навязывание той или иной определенной мировоззренческой модели, несущей в себе противоядие против пустых усилий. Мы не склоняем пациентов к православию, буддизму или естественнонаучному взгляду на мир. Мировоззрение – это тонкая материя, это личное дело. Это – выбор каждого (свободный или несвободный, но в любом случае интимный), и выбор этот, наверное, не в компетенции психотерапии. Но, следуя нашей цели – уменьшить количество страдания, связанного с пустыми усилиями, мы должны показать пациентам, что есть идеологии, провоцирующие пустые усилия, и есть идеологии, их предотвращающие. И конфронтация с «беспочвенным гуманизмом» становится тогда насущным и необходимым психотерапевтическим делом. Долгосрочная терапия пустого усилия, стало быть, в современном мире должна быть проникнута нонконформизмом в хорошем смысле этого слова.

Думаю, в долгосрочной терапии пустого усилия мы можем пациентам предложить значительно больше, чем просто ситуационное обезболивание или решение конкретной психологической проблемы. Оставаясь в рамках психотерапии, мы можем заниматься здесь профилактикой пустых усилий, мы можем научить пациента их предвидеть, вовремя их замечать и самостоятельно их развенчивать. Мы можем помочь им поставить пустые усилия под контроль. Мы можем, таким образом, помочь им пользоваться всеми преимуществами языка и мышления, сведя к минимуму побочные эффекты последних в виде лишнего, не оправданного реальными обстоятельствами жизни страдания.

И еще один момент. Хорошим тестом на личностную идеологию, предрасполагающую к пустым усилиям может служить вопрос: «Отличается ли чем-нибудь «чувство долга» от «благого желания» и, если отличается, то чем?» Люди, идеологически предрасположенные к пустым усилиям, часто отвечают на этот вопрос положительно. Так, например, «долг перед семьей» и «желание заботиться о семье» являются для них разными вещами.

«Желание» выглядит для них как нечто однозначно искреннее, идущее от сердца, но при этом ненадежное, легко подверженное переменам. Такое желание – это то, что хорошо иметь, но при этом то, на что нельзя полагаться. Желанием нельзя управлять – во всяком случае, осознанно большинство людей в такое управление не верят.

Напротив, «чувство долга», может быть не столь искренно и непосредственно, зато значительно более надежно. «Долг» можно в себе поддерживать – и не в последнюю очередь волевым напряжением. Так, говорят, чтобы выполнить долг, нельзя «расслабляться» – это главная опасность для «долженствователя». Следовать или не следовать долгу зависит от внутренних волевых усилий. И усилия эти возможно приложить тогда, когда желание по каким-то причинам слабеет, угасает. То есть, якобы можно что-то делать благодаря именно чувству долга, без опоры на ветреное желание.

Между тем, обычно легко наглядно показать, что это не так. Мы не найдем в своих переживаниях иллюстрации того, что можно поступать из чувства долга, не основываясь на искреннем желании.

Вот типичный диалог с пациентом на эту тему:

П: «Ну, как же! Вот я, например, прихожу вечером домой усталая. Мне не хочется заниматься с детьми, готовить их к школе, проверять уроки и т.д. Мне хочется отдохнуть, почитать, телевизор посмотреть… Но я себя заставляю. Потому, что это мой долг. Я как раз через «не хочу» действую!

Т: «А что будет с Вами, если пустите все на самотек и отдохнете?»

П: «То есть?»

Т: «Что Вы будете испытывать, если вместо того, чтобы вечером заниматься детьми, уляжетесь с книжкой на диван?»

П: «Я поживу для себя и получу удовольствие!»

Т: «Вы уверены? Представьте себе эту ситуацию в деталях, со всеми последствиями!»

П: «Ну, последствия будут в том, что дети, возможно плохо выучат уроки. Пойдут в школу неухоженными. На это учителя обратят внимание…»

Т: «И что вы будете испытывать по этому поводу?»

П: «Естественно, мне будет стыдно… И я буду ругать себя…»

Т: «Это неприятное переживание?»

П: «Еще бы!»

Т: «Вы хотели бы избежать этих эмоций?»

П: «Разумеется…»

Т: «Есть такое желание? Понимаете, о чем я? У Вас есть желание не испытывать стыд. И есть желание отдохнуть. Какое из них сильнее, как Вы думаете?

П: «Вы хотите сказать, что я занимаюсь с детьми, чтобы не испытывать стыда?»

Т: «Ну, наверное, не только из–за этого. Наверное, эти занятия приносят Вам какое-то удовольствие, Вы ведь общаетесь со своими детьми. Но желание не испытывать стыд точно гарантирует Вас от «расслабления». Правда?»

П: «Во всяком случае, его я никуда не дену, это точно…»

Другими словами, «долг» представляет собой особый вид желания. А именно, желание, во–первых, неочевидное (т.е. не лежащее на поверхности), и во-вторых, желание, имеющее альтруистическую, социальную значимость. Но это, тем не менее, желание, не требующее дополнительного волевого подкрепления для своего существования. Желание-то, ведь, не нужно поддерживать.

Кстати говоря, обычно, после таких бесед пациенты испытывают облегчение. Поскольку перестают специальным напряжением «поддерживать в себе чувство долга». Другими словами, человек начинает больше доверять себе–спонтанному.

Подобные интервенции на когнитивно-идеологическом уровне весьма полезны в долгосрочной ТПУ, поскольку снижают «мировоззренческую предрасположенность» к фиксации на пустых усилиях.

4) Изучение характеров и собственных психопатологических симптомов. Прием этот тоже взят нами из ТТСБ и адаптирован для нужд терапии пустого усилия. Мы пользуемся обычно классификацией характеров, разрабатываемой по линии Э.Кречмер – П.Ганнушкин – М.Бурно, где личностные свойства рассматриваются в качестве психофизиологических особенностей и различающихся врожденных программ поведения ( то есть, в конце концов, этологически). И сейчас, пока мы будем об этом говорить, я буду пользоваться терминами из этой системы. Но думаю, что в наших целях возможно и использование других классификаций. Важно только, чтобы описания характеров не только отражали клиническую реальность, но, чтобы характерологические особенности понимались бы здесь как данность, которую невозможно изменить (или во всяком случае невозможно изменить легко и быстро).

Познание собственных характерологических особенностей (и собственной психопатологии) – это по сути познание собственных возможностей и ограничений. Поэтому, чем больше человек понимает свой характер как данность здесь и сейчас, тем яснее для него те точки его психической жизни, где могут возникать пустые усилия. И, соответственно, тем более он от них застрахован.

По сути нам нужно, чтобы с помощью характерологических знаний пациент получил ответы на следующие вопросы.

«В каких обстоятельствах я не могу не проявлять то или иное поведение? При каких условиях я не могу не сомневаться (не вспыхивать гневом, не бояться, не зависеть, не жалеть, не отвлекаться, не подчиняться, не застревать, не раниться и т.д.)?»

«В каких обстоятельствах я могу спонтанно проявлять определенные качества? При каких обстоятельствах испытывать уверенность в себе (быть доброжелательным, смелым, независимым, твердым, целеустремленным, доминирующим, гибким и т.д.)?»

«Каких характерологических свойств у меня не будет ни при каких обстоятельствах (аутистичности, реалистичности, примитивности, характерологической структурности–неизменности, полифоничности, церемонности и т.д.)?»

«Какие личностные свойства характерны для меня при любых обстоятельствах?»

Ответы на эти вопросы позволяют ответить, вернее приблизиться к ответу на более глобальный вопрос: каков я настоящий, без иллюзорных мнимых возможностей. Каков я подлинный, а не придуманный, не сконструированный? Каков я живой и реальный, а не искусственный?

Конечно, абстрактные знания по характерологии и теоретические ответы на вышеприведенные вопросы не должны обладать самостоятельной ценностью. Сами по себе они могут не только освободить от наносного и приблизить к себе–подлинному. Они могут возыметь и обратный эффект. Воображая свое поведение и свои переживания в той или иной ситуации можно легко ошибиться. Характерологические знания могут разрушить одни «культурные консервы», то есть неверные интерпретации собственного образа, но и незаметно создать новые – обычно более близкие к реальности, но все равно содержащие в себе еще много иллюзий. Человек может попытаться «вставить» себя в тот или иной характерологический тип, может быть близкий ему, но не совпадающий полностью, и в попытках соответствовать этой якобы теперь ясно понятой собственной сути, снова попадать и попадать в ситуацию пустого усилия.

Точный образ должен был бы приводить к спонтанности, ощущению свободы и легкости. Мы говорим «должен был бы», потому что такой точный ментальный образ себя едва ли возможен. «Глаз не может увидеть сам себя», «нож не может разрезать сам себя» – человек всегда будет гораздо многограннее и таинственнее, чем то, что он о себе думает, какой бы совершенной характерологической системой он не пользовался для самопознания.

Об этом всегда стоит помнить, чтобы не переоценить увлечение самопознанием через характерологию. Но и недооценивать изучение собственных характерологических особенностей ни в коем случае не нужно. Изучение характерологии обычно резко повышает эффект долгосрочной ТПУ. Оно, во–первых, как уже говорилось, предлагает актуальное исследовательское поля своих возможностей–невозможностей. Во–вторых, оно наглядно показывает реальное многообразие человеческих психотипов. А это действенная прививка против транзитивизма, который, как мы помним, лежит в основе происхождения пустых усилий.

А что касается последствий отождествления себя с не–собою, то от них защищает постоянная проверка своих «могу – не могу» на практике. Особенно использование методики инверсии возможностей (постоянно проводимое в долгосрочной ТПУ) позволяет расставить здесь все точки над «и». Инсайт-освобождение есть не что иное, как избавление от отождествления с ложной сущностью, от «наклеенных» на себя свойств и особенностей. В момент инсайт-освобождения происходит встреча с собственной идентичностью, индивидуальностью, подлинностью.

Характерологические особенности пациентов откладывают свой отпечаток на вид конкретных субъективно–избыточных эмоций. Так, у синтонных личностей часто встречаются СИЭР в виде гнева, что значительно реже бывает у аутистических личностей и, видимо, никогда не бывает у психастеников. У аутистических личностей редко встречается СИЭР в виде вины за прошлое. Существуют «темы» пустых усилий, прямо зависящие от характерологического склада. Так, например, для синтонных, довольно типично стремление «здесь и сейчас найти общий язык с неприятелем», найти слова, которые «заставят его поступить по-человечески». Для психастеников характерно стремление «заставить себя воспринимать мир более просто», «чувствовать более ярко и точно», «не сомневаться и соображать быстрее».

Тогда как синтонные и аутистические личности однозначно говорят о чрезмерности своих избыточных эмоций, психастенические пациенты могут сомневаться в том, что переживают слишком сильно, ограничиваясь только подозрением своих эмоций в избыточности. Такие подозрения все равно говорят о существовании пустого усилия. Неуверенность в чрезмерности собственной эмоции у этих пациентов нужно расценивать как общую психастеническую склонность к сомнениям и неуверенности в собственных чувствах. При этом важно отметить, что в естественности естественных негативных эмоциональных реакций (не связанных с пустым усилием) не сомневаются даже психастеники.

Когда мы с вами говорили о позитивных и негативных пустых усилиях 1-го типа, мы отмечали, что тип пустого усилия, возникающий у конкретного человека зависит от его характерологического склада. Продуктивные пустые усилия первого типа характерны для реалистических характеров, негативные пустые усилия второго типа – для аутистических людей.

Знание всех этих особенностей, конечно, будет помогать в работе и нам, и пациентам, будет помогать нам находить пустые усилия – и свои, и чужие. На этапе привлечения характерологии после очередного развенчания собственного пустого усилия пациенту нужно обязательно задавать себе вопрос: «А не связано ли это мое попадание в ловушку ПУ с тем, что я пытался быть не-собой, здесь и сейчас стать другим, породить в себе чужие, не свойственные мне характерологические особенности?» Очень часто, наверное, в половине случаев ответ на этот вопрос будет положительным.

Вообще связь характерологии с пустыми усилиями – это большая и интересная тема, но в наши задачи здесь не входит говорить об этом подробно.

5) Изучение роли пустых усилий в личной истории.

Понятно, роль эта положительной быть не может по определению. Она всегда сугубо отрицательная. Даже если пустое усилие носит однозначно положительную нравственную направленность (например, «найти слова», чтобы уберечь ближнего от беды) – это то лучшее, которое (из-за своей нереализуемости) является врагом хорошего. Как мы уже говорили, пустое усилие всегда отнимает энергию, которая, не будь его, воплотилась бы в полезную деятельность. В поступки, быть может, не столь грандиозные, чем те, которые толкает рисует в воображении пустое усилие, но зато реальные.

Изучая вклад пустых усилий в личную историю, мы не ставим себе задачу найти их «исток». Например, выяснить кто, когда и каким образом, например, в раннем детстве заложил в человека то или иное нереализуемое стремление. Хотя такое исследование само по себе может быть интересным, информативным и многое объясняющим в личной истории человека, следует помнить, что таким образом склонность к пустому усилию не устранишь из души. С нашей точки зрения, склонность к пустому усилию является биологически или, если хотите, экзистенциально обусловленной, то есть заложенной в самих условиях человеческого существования. Поэтому, если бы «первое» пустое усилие не возникло бы в каких-то определенных детско-родительских отношениях, оно неминуемо возникло бы в какой-то другой коммуникации. Само по себе его возникновение неизбежно. И рано или поздно для него обязательно создались бы условия. Перефразируя тезис А.Эллиса об иррациональных суждениях, можно сказать, что не важно, где пациент впервые получил то или иное пустое усилие, важно то, что он до сих пор пытается его реализовать, опираясь (по определению) исключительно на свою собственную волю.

Тем не менее, осознание того, какой вред в жизни мы получаем от собственных пустых усилий, увеличивает мотивацию на контроль над ними, то есть на дальнейшее продвижение в терапии.

Итак, сочетание систематического применения МИВ с этими вспомогательными приемами существенно увеличивает эффективность систематического применения МИВ как такового. Конечно, это не какой-то застывший список, не полная и не единственно возможная аранжировка терапии. По–моему, тут есть большой потенциал для творчества.

Скажите пожалуйста, можно ли при изучении с пациентами пустых усилий в качестве иллюстративного материала использовать какие-либо художественные литературные произведения. То есть в каких литературных произведениях описаны пустые усилия?

Это хороший вопрос. Мы с вами видим, что пустые усилия – это очень частый феномен в человеческой жизни. Это явление, с которым связана львиная доля человеческого страдания вообще. И, казалось бы, такая вещь должна найти отражение в художественной литературе. Но…

Если вы и найдете более ли менее внятные описания пустых усилий в литературе, то это будет литература юмористическая.

В серьезной художественной литературе трудно встретить подробное описание пустых усилий.

Там может не быть даже намека на них, если это произведения про людей, не склонных к пустым усилиям. Или про особые состояния души (как в поэзии или, как например, в тех произведениях, которые я приводил для иллюстрации вдохновения–созерцания).

Или, бывает, мы сможем предположить по поведению героя, что пустые усилия в его переживаниях есть (например, герой суетится или, наоборот, его активность блокируется), но автор нам глубоко их не раскроет. Он не покажет нам, что герой пытается пойти туда, не знаю, куда. И понятно, почему. Серьезная литература, «сеющая разумное, доброе, вечное» – это как раз тот самый беспочвенный гуманизм, о котором мы говорили ранее. А он предполагает некий пафос, некое гуманистическое возвеличивание человека. А вскрывая пустые усилия, мы всегда с вами видим, что человек-то сплошь и рядом немощен. Во всяком случае, немощен по сравнению с тем, что он сам о себе воображает. До смешного немощен, но при этом, бедняга, тужится изо всех сил. Где уж тут человек, который «звучит гордо»? Думаю, если в серьезном произведении подробно описать пустое усилие, произведение превратится в юмористическое, а то в иронически–сатирическое. Во всяком случае, весь пафос потеряется, пиетет перед «глубокими переживаниями» сойдет на нет. Смысл серьезного литературного произведения тогда пропадает.

Это, впрочем, только мои предположения. Больно это серьезная тема: «Пустые усилия в художественной литературе». Нужно лучше литературу знать, чем я, чтобы ответить на Ваш вопрос подробнее.

Но видимо, писатели не склонные высмеивать своих персонажей, пустые усилия как бы не замечают, а проявления их трактуют более возвышенными причинами. И не только писатели. Мы же видели с вами, что мы, обычные люди, очень сильно сопротивляемся прежде, чем признаем свои пустые усилия пустыми. До конца нам трудно расстаться с мыслью, что мы можем меньше, чем думаем. Писатели здесь ничем не лучше нас, даже хуже. Они же наш курс не слушали и через процедуру МИВ не проходили…

Я с вами, к слову, еще одним наблюдением поделюсь. У меня иногда на тренингах бывают такие ситуации. Работаешь с человеком, находишь у него субъективно–избыточную эмоцию, а пустого усилия под ней найти не можешь… И так бьешься, и так… И с той стороны заходишь, и с этой – вроде, как и нет пустых усилий. Суетливость у человека есть, блокировка есть, а пустого усилия нет. Я сначала, когда только начинал методику разрабатывать, здесь терялся. Думал, может и правда так бывает: СИЭР есть, а ПУ нет. Но потом все стало на свои места. Дело в том, что так бывает, если человек не свою историю рассказывает. Чужие переживания за свои выдает. Только тогда так получается. Например, кто-то входит в роль своего пациента. Но входит в роль пациента, каким он его понимает. То есть выдуманные переживания разыгрывает. Только тогда так бывает. А если переживания живые, из жизни, то тогда там, где есть суетливость или блокировка активности, там, где спонтанности что-то мешает, там обязательно и пустое усилие есть.

Хорошо… Вот мы и подошли к концу нашего курса. Давайте, теперь вкратце окинем взором все, что успели обсудить. И я также поделюсь с вами некоторыми статистическими данными и проблемами, которые еще только предстоит решать.

Итак, в самом начале мы задались с вами вопросом: что именно мы можем сделать со своими душевными движениями путем самоприказа? Мы исследовали этот вопрос не с философской, абстрактной точки зрения, а непосредственно исследуя собственный опыт. Причем в исследовании быстром и достаточно простом. И этот быстрое и простое исследование привело нас к четкому выводу: мы можем передвигать внимание и мы можем сокращать (расслаблять) скелетную мускулатуру. Как оказалось, сделать что-либо, кроме этих двух элементарных волевых актов произвольно, здесь и сейчас, мы не можем. Да, в нашей психической жизни происходит много событий: мы желаем, верим, испытываем различные эмоции, пребываем в состоянии вдохновения и т.д. Мы можем все это осуществлять, но не по приказу (самоприказу). Мы либо вообще не можем произвольно запускать эти состояния, либо можем, но отчасти. И только через определенную последовательность элементарных волевых актов.

Например, путем привлечения внимания к тем или иным внутренним образам при прикрытых глазах, я могу направить свое мышление в то или иное русло, вызвать в себе некие мечтания. А отведением внимания могу это мышление, мечтание прекратить. При этом образы, к которым приводится внимание должны быть интересными (эмоционально заряженными), что само по себе от меня не зависит. Иначе внимание не останется там, куда я его передвину, и процесс мышления в этом направлении не пойдет. Точно также, повернув ключ зажигания, я могу поджечь горючую смесь в двигателе своего автомобиля, но только в том случае, если в баке есть топливо.

Далее мы с вами обратили внимание на тот факт, что обычно мы думаем о своих возможностях властвовать над своей душой совсем по–другому. Нам кажется, что в душевном плане мы можем напрямую и без дополнительных условий заставлять себя делать очень многое. Можем приказать себе, например, захотеть (расхотеть), полюбить (разлюбить), успокоиться (не тревожиться), соображать быстрее и т.д. И мало того, что мы так думаем, мы еще в определенных обстоятельствах пытаемся на практике осуществить эти мнимые возможности. И многие из нас в этих попытках застревают. И эти попытки, естественно, никогда не претворяющиеся в реальность, но поглощающие массу энергии, мы назвали «пустыми усилиями».

Мы видели на протяжении всего нашего курса, что наличие пустых усилий в переживаниях всегда вызывает сильную душевную боль. И напротив, что освобождение от пустого усилия всегда ведет к выраженному облегчению, а то – и освобождению от страдания.

Мы исследовали обстоятельства и условия, в которых пустые усилия возникают и фиксируются. Мы говорили о том, что фиксации на пустых усилиях способствуют определенные личностные особенности в виде тревожности-торпидности (присутствующие хотя бы в небольшой степени). К этим личностным особенностям должна прибавиться ситуация, когда человек сталкивается с каким-то своим недостатком или несовершенством, существенно ему мешающим. И пустое усилие собственно состоит в попытке уничтожить, преодолеть это нежелательное в себе прямым усилием воли. Нежелательным недостатком может быть как характерологическое или общечеловеческое ограничение, мешающее разрешить актуальную негативную жизненную ситуацию, так и аутохтонный психопатологический симптом. Другими словами, мы выяснили, что пустые усилия можно найти у пациентов с негативными эмоциональными реакциями и у пациентов с аутохтонными тревожно–депрессивными состояниями.

Эмоциональные реакции, связанные с пустыми усилиями – это субъективно–избыточные и непродуктивно–естественные. В первом случае человек чувствует избыточность своей негативной эмоции как по отношению к ее причине, так и по отношению к ее следствию. То есть в глазах переживающего ситуация не стоит душевного напряжения такой силы, и кроме того, это чрезмерное переживание не растворяется в действии, не переходит в конкретную активность. Методика инверсии возможностей, которую мы с вами изучили и активно применяли, работает при СИЭР практически безупречно. К настоящему времени через процедуру прошли более 300 человек и в 89,7% оказалась действенной. (Имеется в виду симптоматическое воздействие и непосредственный результат.) Насколько я помню. все наши добровольцы, которые прошли через методику получили опыт освобождения от пустого усилия – опыт быстрого обезболивания. Используя методику, мы имели возможность «нащупать» пустое усилие, «воочию» убедиться в его существовании, и в его вредоносности. И в возможности его устранить.

У пациентов с простыми фобиями результат тоже высокий – 12 из 15 пациентов практически освободились от навязчивого страха (катамнез – 3 мес).

Пациенты с непродуктивно–естественными эмоциональными реакциями соглашаются, что их переживание избыточно по отношению к его последствиям, в том смысле, что понимают, что оно по факту не реализуется, не переходит в конкретную активность и блокирует спонтанность. Но они не ощущают избыточность своей эмоции по отношению к ее причине (ситуации ее вызвавшей). Поэтому на непродуктивно–естественные эмоции не жалуются. Здесь мы всегда можем обнаружить пустое усилие в структуре переживания, можем его вычленить из других моментов, можем его сформулировать. Но мы здесь не имеем возможности его развенчать. Пациенты здесь продолжают верить в свою мнимую возможность совершить несовершаемое, несмотря на все инструменты методики, общие иррациональные выкладки (вроде тех, что мы осуществляли на первом занятии) и безуспешность собственных попыток. Методика инверсии возможностей здесь не работает. И не стоит даже пытаться здесь ее применять. Во всяком случае в ее нынешнем виде, без специальных модификаций. Про методики экспозиции–mindfulness точно не скажу, но похоже и они здесь не работают.

Это важная проблема, стоящая перед терапией пустого усилия. Хотя непродуктивно–естественные эмоциональные реакции как таковые не являются поводом для обращения за терапией, пациенты, тем не менее, страдают от их последствий. Поэтому найти способ каким-то образом все же развенчивать в этих случаях пустое усилие было бы крайне полезно. Не исключено, правда, что это вовсе невозможно.

Далее мы рассматривали некоторые аутохтонные тревожно–депрессивные состояния (невротического уровня) с точки зрения мишеней для методики инверсии возможностей. И применяли и здесь методику инверсии возможностей (несколько модифицированную). Мы видим, что во многих случаях здесь это реально и мы можем при аутохтонных симптомах находить пустые усилия (2 типа), и смягчать душевную боль. Наши задачи в этой области – четко определить маркеры наличия пустых усилий в депрессивных переживаниях, поскольку присутствуют там они, видимо, не всегда. Сейчас эти критерии достаточно расплывчаты и в большой мере интуитивны. На практике приходится просто всегда пробовать здесь искать пустые усилия наводящими вопросами. Но желательно найти четкий признак, указывающий на наличие пустого усилия в самой форме переживания, признак, который однозначно указывал бы в том числе и на скрытые, трудно поддающиеся осознаванию пустые усилия. Такой, например, как ощущение «слишком сильной» эмоции при СИЭР. Такой признак заставлял бы нас быть более настойчивыми в тех случаях, где мы, быть может, преждевременно сдаемся. Кроме того, я думаю, для развенчания пустых усилий 2 типа можно найти еще дополнительные, специальные инструменты, которые сделают наше воздействие более эффективным и надежным. На сегодняшний день данные таковы: 59 из 82 депрессивных пациентов (апатическая, тревожная, деперсонализационная депрессия), прошедших через процедуру МИВ оценили ее непосредственный «обезболивающий» эффект как существенный или высокий.

Мы говорили и о происхождении пустых усилий, и я попытался привести вам некоторые биологические обоснования. Я думаю, тут необходимы уточнения, развитие основных положений, а может быть, и изменения последних. Все это требует углубленного сотрудничества с представителями смежных с психиатрией и психологией дисциплин.

Что касается долгосрочной терапии пустого усилия, здесь конечно, есть большой простор для терапевтического творчества. Думаю, возможно и необходимо дополнять ее новыми элементами, другими приемами косвенного удаления пустых усилий. Долгосрочная терапия пустого усилия, как мы видели, направлена не просто на обезболивание насущного, наличного страдания, но на обретение навыков самостоятельного купирования пустых усилий и на формирование такого стиля жизни, при котором пустые усилия становятся менее частыми и быстро устраняются.

Опыт показывает, что это возможно. К настоящему времени групповую долгосрочную терапию пустого усилия (около года) прошли 53 человека (со склонностью к образованию СИЭР как на фоне расстройства личности, так и на фоне аутохтонных депрессивных расстройств). Большинство из них (39 чел) заявили, что за счет терапевтических занятий они действительно стали реже застревать в пустых усилиях и их качество жизни «существенно повысилось». 8 человек оценили собственные позитивные изменения как заметные, но скорее «низкой степени», чем «существенной». 3 человека заявляли о высокой эффективности и «коренном изменении жизни в результате терапии».

Мы отдаем себе отчет во всей сложности оценки психотерапевтического эффекта (особенно в долгосрочной терапии), в огромном количестве факторов влияющих на пациента во время терапии помимо собственно приемов ТПУ. Но, тем не менее, эту статистическую работу необходимо продолжать. Хотя технически она наиболее сложна, поскольку требует большого количества рабочих рук.

Но, самое главное, что для нас в настоящее время совершенно очевидно, это то, что пустые усилия существуют, и что они всегда связаны с сильным душевным страданием. А также то, что во многих случаях мы можем терапевтически удалять их. И тем самым смягчать, а то и полностью снимать душевную боль. Стало быть, мы должны это делать.