Глава 7 . АНТИВИРУСНАЯ ПРОГРАММА

Глава 7 . АНТИВИРУСНАЯ ПРОГРАММА

К моменту, когда я пишу эти строки, Китеж существует уже пятнадцать лет. Все эти годы для меня были наполнены постоянной борьбой с нежеланием наших подопечных вос­принимать новую реальность, то есть менять уже существу­ющий ОБРАЗ МИРА.

«Катя хочет быть похожей на мальчиков, такой же крутой!» Это означает — сильной.

Сила — это главное условие безопасности. Катя чув­ствует себя слабой и пытается стать сильной единственным понятным ей способом. Для тех, кто с младенчества решал задачу выживания, излишняя вежливость кажется непрак­тичной. Грубость, жесткость, простота на уровне первооб­разов ощущаются как реальность и надежность. А все остальное отвлекает от главной жизненной задачи — борь­бы за свой статус среди сверстников.

Почему, Катя, ты рычишь на, подружек: Синди и Нину ?

А потому, — ответила Катя, которая к этому времени стала мне доверять, — что тихим садятся на шею. Если не будешь защищаться, то тебя сомнут.

Работает программа, которая была приобретена где-то в раннем детстве, — стоять на своем, не поддаваться со­мнениям, а то забьют.

Такая программа есть практически у всех детей, испы­тавших трагедию сиротства. У них на душе и на теле болью записана информация о том, что, оставшись в одиноче­стве, нужно бросить все силы на то, чтобы выжить. Только это имеет значение! Хуже всего то, что эта программа, а вернее, разрушительный вирус, входит неосознанно в детстве и как бы врастает в Я. Человек, став взрослым, на­столько срастается с ней, что принимает за часть своей личности.

Психологи говорят: вытесненные воспоминания. Они вытеснены на периферию памяти, но не стерты, а значит, продолжают действовать как фоновая программа. Рабо­тать с этой вытесненной информацией можно, очевидно, только тогда, когда мы вновь оказываемся захваченными болью воспоминаний. Но боль трудно переносить.

Вот тут и требуется помощь родителей или наставника, которые выслушают, поддержат и не осудят! За душевной беседой в спокойной обстановке даже самые неприятные воспоминания уже не внушают ребенку привычного страха, и можно найти в себе силы заглянуть туда, куда до этого заглядывать не решался. Родитель рядом — он не то­ропит, слушает, защищает.

Год потребовался на то, чтобы выйти на новый уровень доверия с двенадцатилетней Лерой. Она впервые отважи­лась рассказать мне о событиях пятилетней давности:

— Мы были в гостях в соседней деревне. Папа и мама еще не очень пили, но все-таки мама была пья­на. Она хотела ехать с какими-то дядями на «Вол­ге». Помню, что машина была белая. Но мне очень не понравились дяди. Туда, в машину, села тетя, а я вцепилась в ногу мамы и не пустила. А на утро те­тю нашли за ферм ой мертвой. Я помню, как я радовалась, что мама не поехала туда. Но потом мама снова пила. И, в конце концов, погибла. И зарыдала.

Теперь я понимаю, что Лера рыдала потому, что осо­знала свое бессилие перед обстоятельствами: не смогла спасти маму от пьянства. Как в сказке, два раза спасла, а на третий не уберегла. И за ошибку была наказана не­кими высшими силами сиротством. Это обобщение мне удалось составить из ее весьма несвязных объяснений пе­реживания.

Дети-сироты, пережившие трагедию спивания и поте­ри родителей или насилие с их стороны, редко обсужда­ют тему: кто виноват в том, что они остались одни. Но наши исследования свидетельствуют: многие из них склонны считать именно себя виноватыми, запачканны­ми, испытывать иррациональное чувство стыда за свое прошлое.

Взрослые, заболевая алкоголизмом, как правило, за­ботятся о своих детях лишь время от времени, они вооб­ще не способны сосредотачиваться длительное время ни на чем, кроме жажды выпить. Тогда их дети, не умея объ­яснить происходящее, сами ищут и находят объяснение этой трагедии: «Значит, я был недостоин, чтоб меня лю­били, я плохой — раз я лишился родителей». Так они взваливают на свои плечи груз непереносимой вины.

Конечно, можно попытаться их разубедить. Но, увы, большинство детей-сирот не доверяют взрослым. Во мно­гом это подсознательная обида на то, что самые дорогие взрослые — родители уже обманули, бросили или погиб­ли. Значит, эти новые взрослые — приемные родители — тем более обманут. Такие дети боятся довериться новым родителям потому, что для них непереносимо предполо­жение, что их надежды снова потерпят крах. Как резуль­тат: дети могут прожить несколько лет в приемной семье и при этом не установить искренних отношений с приемны­ми родителями.

Человек, в отличие от компьютера, способен сам вносить изменения в свою программу, вернее, если говорить языком компьютерщиков, самостоятельно чистить себя от вирусов. Вирус в этом случае — воспоминания о боли и ошибках, ко­торые накапливаются в сознании как жизненный опыт.

Трудно описать психические процессы в материальных, зримых образах, но очень не хочется употреблять научные термины, которые совершенно не дают возможности по­нять сущность предмета. Не всякую гармонию можно про­верить алгеброй.

Наши китежские дети учат наизусть «Обет ученика», в котором есть такие слова: «Я оставил прошлое прошло­му, я разрушил стену недоверия». Это, так сказать, общая формулировка задачи. Но у каждого свое прошлое и оста­вить его совсем не просто.

Я не могу забыть, как меня отец бил и выго­нял из дома.

Я люблю и ненавижу своих родителей, и меня разрывают такие воспоминания.

Мне кажется, что я все забыл, а потом всплы­вает, и я снова вас боюсь и никому не верю…

Сколько воли, энергии требуется для того, чтобы изме­нить характер, привычки, фигуру или отношение к жизни и людям. Проще разгрузить вагон песка, чем сознательно изменить что-нибудь в себе любимом. Это хорошо знает каждый, кто хоть раз пытался бросить курить или сесть на диету. Для таких внутренних преобразований нужны боль­шие энергетические ресурсы.

Обратите внимание на свои внутренние движения, я да­же не скажу чувства, а что-то более неуловимое, такое, как поток энергии. Любое действие начинается с некоего усилия, скажем волевого. Мы привыкли оценивать его по количеству затрачиваемой энергии, и часто говорим: «Я не в силах» или «Нужно лишь небольшое усилие», или «Не хватило сил себя заставить». Это усилие имеет не только градацию по объему, но и направление. Если не хочется что-то делать или предвидятся трудности на пути устремле­ния, требуется собрать волю в кулак, накопить решимости. Наш язык четко отмечает внутренние усилия, уже ставшие привычными и потому как бы незаметными: «Духу не хва­тило сделать…»

Одним из первообразов в программе ребенка, испы­тавшего боль и насилие, является задача экономить энер­гию, не тратить ее попусту. Энергия может понадобиться для борьбы за выживание. Поэтому лучше лениться! А лю­бое внутреннее движение, требующее смены программы, связано с усилием. Наши дети могут работать на стройке или грузить дрова по восемь часов, но их сил едва хватает на один час работы по самопознанию (хотя, казалось бы, чего том — просто душевная беседа).

Поэтому мы обычно слышим истории о том, как человек изменил свое мировоззрение только после встречи со смертельной опасностью или пережив смертельную бо­лезнь. Сделать это в обычных обстоятельствах не позволя­ют вирусы в программе. Память о боли и несправедливо­сти создает в сознании мертвые зоны, или секторы, закры­тые для обмена информацией. Там купированы боль и страх. Сознание с травмированной структурой как бы бо­ится боли и не приближается к новым предметам и явлени­ям. То есть ребенок просто не способен продолжать по­знавать мир с прежним беспечным любопытством. Он мед­леннее думает, осторожнее пробует новое.

Вот тут и встает вопрос, как очистить сознание чело­века от ошибок и вирусов? Как снова сделать глину мяг­кой?