Как ярлыки влияют на наше отношение к животным: мыши хорошие, плохие и домашние

Как ярлыки влияют на наше отношение к животным: мыши хорошие, плохие и домашние

Антрозоология вновь и вновь возвращается к тому, что, думая о животных, люди поддаются воздействию неудобной смеси логики и эмоций. Принимая решения об использовании животных в науке, мы бываем весьма рациональны. Например, отношение того или иного человека к опытам над животными может отчасти зависеть от того, каков будет потенциальный результат эксперимента, насколько сильно будут страдать животные и какие именно виды будут использованы для проведения эксперимента. В результате проведенного в Англии опроса выяснилось, что две трети людей одобряют болезненные опыты на мышах, если результатом должно стать появление лекарства от детской лейкемии, однако лишь 5 % одобряют использование обезьян для проверки безопасности косметических средств.

А вот в других ситуациях наше мнение о морально-этическом статусе животного может быть более запутанным. Вот, например, как эффект ярлыков и категорий срабатывает на мышах. Однажды мне предложили поработать год в лаборатории этологии рептилий университета Теннесси. Лаборатория эта расположена в здании Уолтерс Лайф Сайенсез, где носятся шустрые мармазетки, воркуют белые голуби, обитают белые крысы с глазами-бусинками, колючие зеленые бражники и пятнадцать тысяч мышей. Мыши нашли приют в подвале здания, в безупречно чистых комнатах, где пахнет кедром и где о животных заботятся опытные сотрудники, обладающие необходимым образованием. Однако хотя все мыши, содержащиеся в здании, относятся к одному и тому же виду, морально-этический статус у них вовсе не одинаков.

Большинство из них принадлежали к категории «хороших мышей» — объектов сотен биомедицинских и поведенческих экспериментов, проводившихся преподавателями, сотрудниками постдокторантуры и аспирантами. Большинство проектов были прямо или косвенно связаны с поиском лечения различных заболеваний, которыми страдают представители нашего вида. Мышей, конечно, никто не спрашивал, но все-таки они жили и умирали ради блага человека. Университет получал гранты от Национальных институтов здравоохранения, поэтому с мышами обращались в соответствии с «Руководством по содержанию и использованию лабораторных животных», выпущенным министерством здравоохранения. Каждый исследовательский проект, в котором участвовали хорошие мыши, должен был получить одобрение университетского комитета по обращению с животными, причем комитет тщательно рассматривал и взвешивал все плюсы и минусы эксперимента.

Однако в здании имелись и другие мыши — «плохие». Это были вредители, которые сновали всюду, где хотели, и порой вы могли видеть серую спинку, улепетывающую по длинному коридору под флуоресцентными лампами. В месте, где превыше всего ценилась чистота и где прилагались все усилия для того, чтобы полностью изолировать обитателей разных комнат друг от друга, «плохие мыши» представляли настоящую угрозу. Они были вне закона. Их следовало уничтожить.

Сотрудники использовали множество способов, чтобы избавиться от плохих мышей. Мышеловки эффекта не давали. Применять яды сотрудники боялись, потому что таким образом могли бы заразить мышей — участников опытов. Пришлось перейти к липучкам. Липучки для мышей действуют по тому же принципу, что липкая бумага для мух. Ловушка выглядит как картонка размером примерно в тридцать квадратных сантиметров, покрытая липким слоем и снабженная веществом, привлекающим мышей. Такие ловушки еще называют клейкими дощечками. По вечерам сотрудники, ухаживавшие за животными, раскладывали клейкие дощечки там, где появлялись плохие мыши, а на следующее утро проверяли улов. Стоило мыши ступить на дощечку, как она надежно к ней прилипала. Пытаясь вырваться, мышь все сильнее приклеивалась шерстью к клеевому слою. Ловушка не содержала токсичных веществ, однако к утру примерно половина мышей уже успевала умереть. Тех, которые еще были живы, немедленно усыпляли газом.

Попав в липучую ловушку, мыши умирали ужасной смертью. Думаю, ни один комитет по обращению с животными не одобрил бы эксперимента, в ходе которого исследователь вознамерился бы приклеить мышь к картонке и оставить так на целую ночь. Выходит, что процедура, совершенно неприемлемая для мышей с ярлыком «объект», была вполне допустима, если речь заходила о мышах-«вредителях».

Парадокс стал еще ярче, когда я узнал, откуда взялись эти вредители. Грызунов со стороны в здании вроде бы не было, однако там, где держат несколько тысяч мелких зверушек, то одна, то другая нет-нет да и сбегут. Выходит, практически все плохие мыши были когда-то хорошими мышами, сбежавшими из лаборатории. Менеджер, руководивший всей этой зверофермой, сказал так: «Мышь превращается во вредителя в тот миг, когда коснется пола». Пф-ф! — и ее морально-этический статус хорошей мыши испаряется во мгновение ока.

В этом здании статус мыши зависел от того, считалась ли она объектом или вредителем. Я раскритиковал было такой произвол в суждениях, однако потом понял, что то же самое происходит и у меня дома. Когда моему сыну исполнялось семь, я похитил из лаборатории мышку, которая должна была стать завтраком для обитавшей там двухголовой змеи по кличке Ир. Мышку я подарил Адаму. Адам окрестил ее Вилли и поселил в клетке у себя в спальне. Нам всем нравился Вилли. Он был тихий и привязчивый. Но мышиная жизнь коротка, и однажды утром Адам проснулся и обнаружил, что Вилли лежит мертвый на полу своей клетки. Мы обсудили ситуацию, и дети решили, что Вилли нужно устроить настоящие похороны. Мы положили мышь в коробочку, закопали в саду и поставили в изголовье кусок шифера вместо памятника. Потом мы постояли вокруг могилы и сказали о том, каким хорошим был Вилли. Бетси и Кэти поплакали — это было их первое знакомство со смертью.

Несколько дней спустя Мэри Джин — она чистюля, каких поискать, — обнаружила в кухне на полу мышиный помет. Жена посмотрела на меня и сказала: «Убей эту мышь». Той ночью я установил между холодильником и плитой пружинную мышеловку и положил на место приманки комочек арахисового масла. На следующее утро в мышеловке оказалась мышь. Она погибла мгновенно. На этот раз похорон никто не устраивал, но, когда я выбросил мертвое тельце в кусты неподалеку от могилы Вилли, мне внезапно пришло в голову, что ярлыки, которые мы навешиваем на животных, появляющихся в нашей жизни, — «вредитель», «любимец», «объект для исследований», — влияют на наше к ним отношение куда сильнее, чем размер их мозга или способность чувствовать радость.