МАНИФЕСТ

МАНИФЕСТ

Гипноз входил и выходил из моды на протяжении последних двухсот лет. Иногда внешние факторы, такие как войны или открытие химических обезболивающих средств, приводили к тому, что гипнозом пренебрегали; иногда внутренние факторы, такие как экстравагантные заявления некоторых практиков, смущали более здравомыслящую публику. Даже теперь, после всех интенсивных и блестящих научных исследований, которые проводились по этому предмету на протяжении последних пятидесяти лет, преобладание форм Нью Эйдж в гипнотерапии грозит запятнать его репутацию. А у гипноза она очень хрупка: не очень-то много нужно, чтобы люди вспомнили, как еще совсем недавно они считали гипноз абсолютной чепухой. Но тем не менее он отказывался уходить прочь. В истории науки и особенно медицины бесчисленное количество теорий иссякали и были свалены на обочину науки, однако все-таки все многочисленные попытки убрать гипноз с дороги провалились. Сила его устойчивости — это факт, говорящий не только в пользу его привлекательности, но и свидетельствующий в защиту его реальности и эффективности.

В восемнадцатом и большей части девятнадцатого столетия, от Месмера до Эллиотсона, гипноз или его предшественник животный магнетизм оставался религиозным переживанием. Объект гипноза часто достигал своего рода экстаза, а месмерист представлял себя в качестве мага, иногда даже соответствующим образом одеваясь и неизменно выполняя руками мистические жесты. Брейд, Шарко, Бернгейм и другие поставили гипноз на научную основу, и он стал важным инструментом на развивающемся поле психологии. Потом его проклял Фрейд, а за ним Тед Барбер вместе с теми господами, которые пытались доказать, что не существует такой вещи. Теперь гипноз уже не находится на переднем крае психологических исследований, как это было в конце девятнадцатого столетия. Главный импульс для исследовательских экспериментов сегодня исходит из его значения в медицине, и даже если бы Барбер оказался прав, практикующие врачи, у которых зачастую недостает времени для теоретизирования, как у психологов-экспериментаторов, все равно продолжали бы применять гипноз.

В 1950-х годах как Британская медицинская ассоциация, так и Американская медицинская ассоциация наконец признали эффективность гипноза. Приводим здесь заключение отчета 1958 года Совета по умственному здоровью Американской медицинской ассоциации:

Врачи общей практики, врачи других специализаций и дантисты могут рассматривать гипноз в качестве полезного терапевтического дополнения в пределах конкретного поля их профессиональной компетенции. Следует подчеркнуть, что всем, кто применяет гипноз, необходимо знать о сложной природе привлекаемого феномена. Относящееся к гипнозу обучение должно проводиться под ответственным медицинским руководством, а полные программы обучения должны включать не только техники погружения, но и показания и противопоказания для их использования в пределах конкретной области. Инструкции, ограничивающиеся только техниками погружения, подлежат осуждению. Некоторые аспекты гипноза остаются еще неизвестными и противоречивыми, как, правда, и в других областях медицинских и психологических наук. Поэтому следует поощрять активное участие профессоров медицины и стоматологии в исследованиях на высшем уровне. Использование гипноза в развлекательных целях должно быть решительно осуждено.

Это, быть может, осторожный, но все-таки шаг в правильном направлении. Однако этот шаг был предпринят около пятидесяти лет назад, и до сих пор все еще продолжается сопротивление. Почему же в Британии и во всех других странах с Национальными службами здоровья мы так редко можем получить свободный доступ к гипнозу? Почему он полностью игнорируется в медицинских школах? Ответ сводится к целой комбинации факторов, но все они свидетельствуют об одном: о невежестве. Слишком мало людей достаточно знают о гипнозе, чтобы он стал широко доступен; в медицинской профессии на самом деле укоренилось глубокое предубеждение против него, восходящее к девятнадцатому столетию. Если вы спросите доктора, почему он не применяет гипноз, он ответит, что не имел возможности научиться ему, и добавит также, что слышал, будто он ненадежен и непредсказуем в своих результатах. Это верно, и главным образом потому, что результат зависит от гипнабельности объекта. Однако он гораздо менее непредсказуем, чем обычно полагают, и для многих заболеваний легкий транс, к которому способны девяносто процентов населения, и этого уже достаточно.

Надеюсь, что с помощью этой книги мне удастся донести предмет до внимания широких слоев: врачей, которые могли бы заинтересоваться предметом, и непрофессионалов, которые могли бы начать требовать гипноз как составную часть медицинского обслуживания. Мне хотелось бы увидеть гипноз широко доступным и применяемым, и время выбрано правильно, ибо то, что раньше называлось «альтернативной» медициной, уже воспринимается не как таковая, но как «дополнительная», к тому же гипноз достаточно хорошо знаком всем: каждый знает кого-нибудь, кто, так или иначе, лечился гипнотерапией. Не стоит и говорить, что следует потребовать гарантий и предосторожностей, дабы только квалифицированные специалисты, гипнотерапевты предоставляли свои услуги, — однако не так уж трудно всего этого добиться. Гипноз мог бы стать великим благословением для человечества. Это не панацея, как Месмер думал о своем животном магнетизме, и я, конечно, слышал о случаях, когда гипнотерапия терпела провал, однако все-таки это мягкий, эффективный и полноценный метод терапии, пригодный для применения в отношении невероятно широкого круга заболеваний. Вместо того чтобы оставлять его в качестве последней надежды больного, метод правомерно следовало бы применять как терапию по выбору. Давайте же делать это!

Философски и психологически, картезианская мысль — банкрот Ее времена миновали. Теперь настало время открыть заново холистичную медицину античности и Средневековья, соединив ее с успехами прогресса в науке и медицине, который имел место два последних столетия. Гипноз может и должен играть интегральную роль в такой программе воссоединения, потому что сейчас у нас более или менее хватает научных знаний для понимания того, как он работает, и предостаточно экспериментальных данных и данных практики о его эффективности. Психосоматическая медицина и психонейроиммунология только еще готовятся к росту в последующие десятилетия. Они указывают путь к медицине двадцать первого века и возвращают нас обратно к практикам, которые так же стары, как европейская история.

В «Хармиде» у Платона, написанном, по всей видимости, в 390 году до н. э., Сократ говорит:

Подобным же образом обстоит дело и с этим заговором. Научился же я ему, когда находился там, при войске, у некоего фракийского врача из учеников Залмоксида: считается, что врачи эти дают людям бессмертие. Так вот, фракиец этот говорил, будто эллинские врачи правильно передают то, что я тебе сейчас поведал; но Залмоксид, сказал он, наш царь, будучи богом, говорит: «Как не следует пытаться лечить глаза отдельно от головы и голову — отдельно от тела, так не следует и лечить тело, не леча душу, и у эллинских врачей именно тогда бывают неудачи при лечении многих болезней, когда они не признают необходимости заботиться о целом, а между тем, если целое в плохом состоянии, то и часть не может быть в порядке. Ибо, — говорит он, — все — и хорошее и плохое — порождается в теле и во всем человеке душою, и именно из нее все проистекает, точно так же как в глазах все проистекает от головы. Поэтому-то и надо, прежде всего и преимущественно, лечить душу, если хочешь, чтобы и голова и все остальное тело хорошо себя чувствовали.

Во времена Платона идея, что душа есть личность индивидуума, была новой и удивительной. Он использует пассажи типа этого, чтобы представить данную идею читающей публике и воззвать к холистической (целостной) медицине. Воззвание сыграло свою роль, потому что в средние века уже воспринимается как должное, что воображение, чары, заговоры и прочее лечат физические болезни — или, скорее, понималось, что нет такой вещи, как чисто соматическое заболевание, потому что душа или ум обязательно причастны к нему. Это есть та перспектива, которую нам нужно открыть заново в нашем постдекартовом мире.

Подобно тому как хирургический гипнотизм достиг своего пика в те времена, когда нельзя было достичь анестезии посредством традиционных или других мыслимых средств, так теперь гипнотерапия может и должна стать противоядием от увеличивающейся зависимости от токсичных лекарств. Не существует такой вещи, как магическая пуля, нет такой фармацевтической пилюли, которая прямо набрасывается на недуг и вызывает исцеление без всяких побочных эффектов. Гипнотерапия лечит без всякого фармацевтического вмешательства и без существенных побочных эффектов. Мы уже видели, как проникновение гипнотических техник в культуру, главным образом через художественную литературу и кино, привлекло внимание к манипулятивной и опасной стороне гипноза. В чем мы сейчас нуждаемся, так это в гораздо большем познании его позитивной терапевтической силы.

Любая программа, предусматривающая интеграцию гипноза в основное русло медицинской практики и психологических исследований, должна быть своевременно законодательно обеспечена. Необходимо разъяснить, что существует разница между тем видом гипноза, который показывают в театре, и тем, с которым работают врачи и хирурги. Это различие должно быть поддержано посредством действительных лицензионных ограничений на сценический гипноз и в то же время гарантированной аккредитации медицинских гипнологов. Различные головные организации в европейских странах надо объединить, а также подвергать аттестации и контролю их членов в соответствии с основными положениями законодательства. Правила просты: брать полную медицинскую и психологическую историю болезни у всех и каждого пациента; ставить хороший диагноз; никогда не просить пациента делать то, чего он не хочет делать; убедиться, что он вышел из транса освеженный и ориентированный в реальности. Это те правила, которые приходят на ум мне, но профессионалы могут добавить свои.

Хотя терапевтическое применение гипноза для меня самое желанное, что я хотел бы видеть в будущем, но при этом я нисколько не хотел бы ограничивать другие формы его применения, и даже сценический гипноз (хотя гипнотизеры могли бы здесь быть более осторожными, чем некоторые их них). Я думаю, было бы глупо накладывать любые такие ограничения. Если история гипноза нас чему-нибудь учит, то именно тому, что он всегда привлекал бунтарей и тех, которые старались сорвать покрывало с тайны. Дело не в том, чтобы объявлять непрофессиональное применение гипноза вне закона, как того хотели бы многие практикующие врачи, потому что это было бы неисполнимо. Дело в том, каким он должен быть. Гипноз обладает способностью потрясать наше воображение, а все, что имеет такое свойство, необходимо поощрять, потому что без новых горизонтов мы скоро замкнемся в маленьких мирках, где нет пространства для роста и продвижения. Для меня не удивительно, что на протяжении своей истории гипноз привлекал бунтарей, потому что они есть именно те, кто не хочет заключать себя в маленький ящик и кого поэтому прельщает экспансивная сущность гипноза. Если посещение представления сценического гипнотизера может пробудить у кого-нибудь его собственный огромный потенциал, то публичные зрелища не следовало бы запрещать.

Существует своего рода двухстороннее движение между научным миром и обычной публикой. Высоко парящие идеи большой науки постепенно просачиваются к остальным людям, но также и ученые иногда подстегиваются популярными идеями, чтобы более серьезно взяться за свой предмет, который в противном случае был бы положен в долгий ящик. История гипноза ясно это показывает. На каждом, кого интересуют обширные сокровища человеческого ума, лежит ответственность продолжать исследования измененных состояний сознания теми средствами, которые ему по вкусу. Наш интерес продолжит подталкивать ученых к действию, и мы сохраним интерес к гипнозу и родственным предметам, если будем помнить, что мир вокруг нас отнюдь не примитивен, но пронизан волшебными явлениями.

Однако движение от масс к башне большой науки происходит и на более тонком уровне. Открытия в науке не происходят до тех пор, пока основное население не готово. Это как если бы импульс для нового научного открытия приходил из коллективного подсознательного. Смена парадигмы просто не может произойти, пока в массовом сознании нет места для принятия нового материала. В этом смысле все мы ответственны за то, что открывают ученые, будь то что-нибудь благое или разрушительное, и все мы должны принять эту ответственность. За последние лет тридцать мы стали свидетелями того, как декартова парадигма была потрясена до самого основания и вами, и мной, а не учеными и философами. Одной из реакций ученого мира на это событие стало развитие психосоматических дисциплин, таких как психонейроиммунология. Именно психонейроиммунология и новая медицинская технология впервые смогли объяснить состоятельность гипноза. Это наша заслуга: мы должны подсознательно желать разработок новых или пересмотра старых медицинских методов. Мы уже восприняли гипноз бессознательно — из нашего коллективного подсознания — и поэтому мы имеем полное право выдвинуть это требование в полном сознании.