Ревизия традиционной модели реальности

Несмотря на, казалось бы, высокую надежность и ясность диагностических конструктов, понятие психической патологии появилось относительно недавно [М. Фуко, 1997, 2005], в классическую эпоху. Однако базовые категории (точнее, представления о них), на которых строится диагностика, имеют гораздо более длительную историю. Несмотря на интерес к этой теме, в фокусе моих размышлений в настоящем эссе находится не исторический анализ возникновения категорий времени, пространства, личности и влияние их на клиническую науку (это, на мой взгляд, слишком сложная проблема), а скорее анализ обоснованности их необходимости для человека. Другими словами, я хочу подвергнуть сомнению априорность этих категорий для антропологии в целом и для клинической теории и практики в частности[66]. Итак, сформулирую гипотезу: на мой взгляд, категории времени, пространства и личности не являются априорными для определения более широкой категории реальности, не выступают необходимыми для описания и восприятия последней, а опосредуются промежуточной категорией переживания.

Сейчас пришло время раскрыть сущность и значение только что введенной категории переживания для восприятия и описания человеком реальности. Идея феноменологического по своей природе поля «человек – среда» не является новой для наук о человеке [Э. Гуссерль, 2005; К. Левин, 2001; Ф. Перлз, 2000; Ж.-М. Робин, 2006]. Впервые, по всей видимости, она ясно была озвучена Э. Гуссерлем, основателем феноменологии [Э. Гуссерль, 2005], после чего была заимствована некоторыми психологическими школами. Например, с позиций теории поля К. Левина восприятие окружающей среды опосредовано переживаемым человеком состоянием и его потребностями [К. Левин, 2001]. Так, описывая свое восприятие военного ландшафта, К. Левин отмечает, что хотя не все феноменологические свойства меняются в зависимости от статуса образа как феноменально подлинного или воображаемого, «речь идет лишь об образах, которые в свое время были пережиты в качестве реальных структур ландшафта» [К. Левин, 2001, с. 87]. К этой точке зрения присоединяются и психотерапевты, в частности, развивающие гештальт-подход [Ф. Перлз, 2000; Ж.-М. Робин, 2006]. Так, например, Ф. Перлз, разводя понятия объективной и субъективной реальности, анализирует тот «особенный интерес человека, который характеризует субъективные реальности» [Ф. Перлз, 2000, с. 53], и с легкостью демонстрирует то, что сфера интересов является решающим фактором для формирования реальности. Продолжая, он заявляет: «Мы можем пойти еще дальше и заявить, что единственная значимая реальность, реальность интересов – это внутренняя, а не внешняя реальность», и добавляет: «…специфические интересы диктуются специфическими потребностями» [Ф. Перлз, 2000, с. 53]. Современный теоретик гештальт-терапии Ж.-М. Робин, рассуждая о теории поля, разводит понятия физического и феноменологического поля, приписывая именно последнему типу силу фактора, определяющего реальность в психотерапевтическом процессе [Ж.-М. Робин, 2006].

Несмотря на радикальность предпринятой феноменологической реформы психологии и философии, базовые прародительские категории времени и пространства значительно никогда не были затронуты. Их значение и базовый, определяющий реальность, характер никогда не подвергались сомнению. То же имеет отношение и к категории личности, которая с позиции даже самого радикального подхода оставалась неизменной. Поясню, что я имею в виду, когда говорю о вторичности категорий времени, пространства и личности по отношению к категории переживания. В этом, собственно, и будет заключаться отличие предлагаемого похода от предыдущих попыток феноменологических ревизий картезианской традиции.

Начнем с категории времени. Итак, настоящим мы называем событие, в котором у нас сохранена способность к его переживанию (с соответствующими чувствами, эмоциями, мыслями, осознаванием действий). Воспоминаниями же и фантазиями, мечтами о будущем мы называем события, в которых отсутствует возможность их переживать. Гипотетически восстановление процесса переживания события чревато разрушением концепции времени. В некотором смысле метафорой (или лучше, микромоделью) этого глобального процесса (который может быть рассмотрен как катастрофический по своей сути) выступает процесс психотерапии, направленной на восстановление процесса переживания. При этом воспоминания и фантазии презентируются в ситуации «здесь и сейчас», что позволяет их пережить. Тем не менее психотерапия выступает все же лишь моделью глобального события «утраты времени» – размещая воспоминания и фантазии, проекты внутри настоящего, никакой угрозы категории времени (т. е. Понятию о прошлом и будущем) не существует при этом. Угроза глобальной антропологической трансформации наступит лишь при попытке внести процесс переживания в воспоминания и фантазии, а не наоборот[67]. Представьте себе ситуацию, в которой категория времени утрачена. Вместе с ней утрачивается множество опор в нашей жизни – разрушаются концепции жизни и смерти, утрачивается необходимость и возможность планировать, воспоминания становятся явью (что, как вы понимаете, может оказаться не только удовольствием, но и страданием), страхи перестают быть чем-то отличным от реальности, погружая человека в пучину боли. По ходу описания гипотетических последствий этой теоретической модели невольно поймал себя на фантазиях об аде, концепция которого является возможной лишь при условии временного расщепления[68].

Сказанное имеет отношение и к категории пространства. «Здесь» от «там» отличается также наличием или отсутствием способности к актуальному переживанию. «Здесь» предполагает возможность его переживания, в то время как «там» закрыто для этого процесса, позволяя доступ к себе лишь посредством фантазирования. Я отдаю себе отчет в том, что гипотеза о вторичности категории пространства к переживанию носит еще более вызывающий характер, чем гипотеза о нивелировании значения и необходимости времени. Тем не менее продолжу. Думаю, именно восстановление способности к переживанию событий за пределами «здесь» лежит в основе феноменальных способностей некоторых людей: к телекинезу, ясновидению[69] и т. д. Гипотетически, исходя из этой модели, возможным оказывается также мгновенное перемещение в пространстве. Может быть, и телепортация когда-нибудь перестанет быть лишь темой фантастических рассказов. Еще одно важное следствие из вышеизложенного имеет клинический характер. Так, появляется новая проблема – как относиться к переживанию пациентом иной пространственной реальности? То, что вне этой гипотезы рассматривалось в качестве галлюцинаций, сейчас приобретает особый статус. Утрата первичности категорией пространства, с одной стороны, по всей видимости, чревата значительным повышением тревоги, с другой – либерализацией клинических институтов или их упразднением за отсутствием необходимости.

Теперь несколько слов относительно соответствующей модели личности, производной от процесса переживания. То, что мы называем личностью, является результатом расщепления внутри глобального процесса переживания[70]. Полагаю, что это расщепление исторически первично по отношению к расщеплению реальности посредством возникновения категорий времени и пространства. Для того чтобы реальность расщепилась на ее временные и пространственные компоненты, должен был сформироваться соответствующий мотивационный толчок в форме невыносимости для полноценного переживания всего объема реальности. Естественно, что появление субъекта переживания предшествует нарастанию его невыносимости. Восстановление процесса переживания чревато состояниями, интерпретировавшимися до сих пор как расстройства множественной личности или в частичном варианте как галлюцинации[71].