Глава двадцать восьмая Семья
Глава двадцать восьмая
Семья
…В: А я тебе и говорю: у меня ближе брата никого нет! Если что — я ни к отцу, ни к матери не иду, а только к нему. И тебя прежде к нему повела — показать, а уж только потом — в дом привела.
П.: Я помню. То чаепитие.
В.: И хорошо, что ты ему понравился. Когда моя мать тебя поносила, он тебя защищал.
П.: Он мог во мне и ошибиться. Я тогда, при первой встрече, всё время молчал и, естественно, он во мне угадал себя. Вот и говорил матери, что я хороший.
В.: А он, действительно, хороший. Мы с ним неразлучны.
П.: Ты мне уже это говорила. Я тогда ещё удивился: какие у вас с ним идеальные взаимоотношения. Прямо-таки сверхчеловеческие.
В.: Ещё бы! Он меня всегда выручал. Я ведь так странно устроена, что могу всё бросить — и всё. Когда мы с дочкой возвращались из пионерского лагеря, лететь-то всего было полтора часа, пока летела — ничего, но когда самолёт сел, я чувствую: всё. Бросила сумку, пошла, ничего уже не замечая… Если бы брат не приехал встречать в аэропорт, так без сумки бы и осталась. А он сказал, что как чувствовал, что я так поступлю — и приехал встретить. Подхватил меня с дочкой, такси взял и домой отвёз.
П.: Интересно. Значит, даже вещи бросила?
В.: Да, со мной такое случается. Я тебе не рассказывала, что я лунатик?
П.: По карнизам, что ли, ходишь?
В.: Нет, до карнизов дело не дошло. А вот ночью могла встать, начать что-нибудь делать — и всё с закрытыми глазами. Утром проснусь — ничего не помню. Это уж потом мне кто-нибудь рассказывал.
П.: Да, я знаю, такое случается. Сомнамбулизм.
В.: Но это у меня только в детстве было. Лет в пятнадцать-шестнадцать. Это часто у девушек случается. А потом прошло… И опять — только в Центре. Когда были эти видения.
П.: Да, я помню.
В.: А знаешь, как брат меня ревновал! Это было ужасно. Девятнадцать лет мне тогда было. Я тогда только начала… встречаться. С будущим, я имею в виду, мужем. Так брат меня так ревновал, так ревновал, что даже за нами следил. Скрыться было невозможно! И вообще прохода не давал. Здорово, правда?
П.: Не знаю.
В.: Ты же ведь тоже свою сестру ревновал, когда она замуж выходила?
П.: Нет.
В.: Как нет? Совсем — нет?
П.: Видимо, совсем. Тем более, так, чтобы следить — нет. Равнодушно всё это воспринял: не радовался, не огорчался. Да у меня с ней взаимоотношения не очень. Её мать, бывало, била, и за меня тоже, но часто незаслуженно. А я ничего не мог сделать.
В.: Ну вот, я же тебе и говорю, что у меня брат — хороший. И очень меня любит.
П.: А у тебя все хорошие. Вся семья. Все — очень-очень. И всех ты любишь: и брата, и дочку, и маму. И только отца стыдишься.
В.: Ну зачем ты иронизируешь? Есть, конечно, у них всех недостатки. В особенности, у матери.
П.: Неужели? И ты способна их замечать?
В.: Не иронизируй. А как не замечать, когда она начинает истерики закатывать? Вернее, это у неё в лежачей форме происходит.
П.: Это как?
В.: А разозлится неизвестно на что, даже без причины, ляжет, отвернётся к стене — и лежит. Всем понятно, что никакого к тому повода не было, а она всё равно лежит. Неделями могла так лежать. Мне в такие её периоды приходилось на всех готовить. И отца кормить.
П.: Ну подумаешь, пару раз суп сварила!..
В.: Не-ет, у меня мама так месяцами лежать может. И ведь противно смотреть — ведь без всякого со стороны отца повода! Ведь она всегда прежде всего на него обижалась.
П.: А на брата?
В.: На брата? Никогда! Ты что? У нас брата в семье все очень любят. Мать советовалась с ним, ещё когда он в школе учился. На что-нибудь решиться не может, а он скажет — и она делает.
П.: Удивительно! Взрослая женщина — и у школьника!
В.: Да ничего удивительного. Я же тебе говорю, что у меня брат — хороший. Только с женщинами он сам не может. Не везёт. У него первая жена — дрянь такая была! Я не говорю про всё остальное, но родила она от его лучшего приятеля. Я и решила помочь, нашла ему девушку. Только ты не подумай, что это случайная какая-то для него женщина. Я знала, что ему нужна такая же, как я, и нашла ему тоже — Весы. Они так влюбились друг в друга!..
П.: Словом, тебе сватовство легко далось?
В.: Ещё как трудно было! Они поссорились, а она возьми да тут же влюбись в другого. К нам в Москву из-под Петербурга бригада целителей приехала…
П.: Как это — бригада?
В.: А так. Простые рабочие парни, из какого-то даже не городка, а рабочего посёлка. Простые-простые, прямо примитивные. Раньше даже в одной бригаде на каком-то производстве работали — торфоразработки? — а потом Союз распался, безработица. Вот они всей бригадой целителями стали, дар, так сказать, божий у себя обнаружили. Так вот, жена брата, Оля, в одного из них и влюбилась. Причём так сильно! Едем, например, в троллейбусе, нам уже выходить, а этим ребятам дальше надо. Я ей говорю: вставай, нам выходить надо. А она: нет-нет, давай ещё посидим. Я ей сколько раз говорила: тоже мне, нашла «добро», в которое влюбиться! Ну что в нём есть? Ну хоть бы что-нибудь было. Умный там, или красивый. Барахло, словом. Целитель вот только…
П.: Ну а с братом твоим они как помирились?
В.: Да это я им помогла. В общем, она опять в него влюбилась… Вот если ты со мной захочешь расстаться, ты скажи — я тебе тоже хорошую девушку подберу.
П.: Представляю!
В.: Нет, я серьёзно! У меня хорошо получается.
П.: Тебе не кажется, что твоё предложение несколько странное?
В.: Нет, не кажется. У меня действительно хорошо сватовство получается… Так и с братом. Казалось бы, они поссорились, всё кончено, в другого влюбилась… Ан нет. Опять в Серёжу влюбилась. Я же говорю: брат у меня хороший.
П.: Но ведь влюбление — это признак того, что…
В.: Значит, есть исключения. У меня, знаешь, дочка как его любит? Он для неё — всё! Как и для меня — образец мужчины.
П.: Дочка, у тебя, действительно, особенная.
В.: Да. Знаешь, как я её люблю? Мы всегда вместе: куда я — туда и она. И знаешь, насколько с ней проще? Я была намного более сложным ребёнком — какой угодно фортель могла выкинуть. А она нет — другая. Она — хорошая, послушная. Только вот есть, конечно, некоторые вещи, которые меня беспокоят…
П.: Какие?
В.: Ну, например, когда она приходит с улицы, я всегда могу точно сказать, с кем она гуляла. По имени назвать. Она же всякий раз другая! Всё меняется: и интонации, и слова, и даже мысли! Минуту послушаю, что она говорит — и уже знаю, с кем гуляла. И так сразу её из этого состояния не вывести. Или отшлёпать надо, или накричать. И опять становится хороший ребёнок. Послушный.
П.: А один раз её так кто-нибудь другой возьмёт под контроль — и не выйдет. Или домой не придёт…
В.: Вот я и боюсь. А ведь так, в основном, такой хороший ребёнок…
П.: Учится не очень хорошо.
В.: Нормально.
П.: Как нормально? Я же в дневник смотрел: больше половины оценок за четверть — тройки.
В.: А я говорю: нормально.
П.: Ничего нормального не вижу.
В.: Всё, оставим это!! Не хуже других. Я в школе так же училась. А в техникуме были одни пятёрки. Красный диплом.
П.: И всё равно странно. То, что ты при такой матери училась плохо — это не удивительно. Но ведь ты же — биофилка, следовательно, у тебя ребёнок должен учиться хорошо. А она даже книжки не читает.
В.: А вот это удивительно. Я читала много. Ерунду, конечно, разную, но читала. Да и дочка у меня читала. Вместе читали. А потом вдруг — не стала. Я до сих пор не понимаю причины.
П.: Вдруг ничего не случается. Была какая-то причина. Скорее всего, ты изменилась. Впрочем, я не знаю.
В.: Я не менялась.
П.: Человек редко сам себя в состоянии оценить. Ему всегда кажется, что он один и тот же. А это не всегда так.
В.: Что ты имеешь в виду?
П.: Меня в своё время поразило, когда ты сказала во время психокатарсиса, что того, что у нас с тобой было, как будто не было. Как будто это была не ты.
В.: Я такое разве говорила?
П.: Да. Дважды. В зеркальном варианте. Один раз ты сказала про Центр: что у тебя такое ощущение, что это всё происходило не с тобой. А другой раз — во время ссоры, что всего того, что у нас с тобой было, как будто не было… А теперь говоришь, что в детстве проявления сомнамбулизма были.
В.: Прошли.
П.: Да. Но оставим. Я этого ещё не понял. Слова человека никак не характеризуют, поступки тоже, остаётся осмысливать, как в его присутствии меняются люди. В какую сторону. Поэтому я, наверное, только тогда тебя полностью пойму, когда смогу объяснить особенности поведения твоей дочки. Ребёнок — визитная карточка матери. Её души.
В.: А ты знаешь, о чём я для неё мечтаю?
П.: О чём?
В.: Чтобы она, когда рожать будет, ребёнка так завела, без мужа.
П.: Как это?
В.: А что? Брак нужен только мужчинам, чтобы власть над женщиной получить. А потом развод, хлопоты. Так пусть она обзаведётся ребёнком без всего этого. Зачем муж?
П.: Ну, знаешь ли!..
В.: Главное — отношения матери и ребёнка. А с мужчиной… Меня на работе одна женщина пыталась переспорить. Всё говорила, что важнее сначала с мужем наладить взаимоотношения, а с детьми — уже второе дело. Так я с ней столько спорила! Говорила, что главное — ребёнок!
П.: И переспорила?
В.: Нет. Она ничего не поняла.
П.: А между тем, согласно социологическим исследованиям, ребёнок, выросший в неполной семье, без отца, обречён на психические отклонения. Ему труднее потом не только с семьёй, но и вообще в жизни… Поэтому, если уж заботиться о ребёнке, если рожать не себе в порочную утеху, а чтобы заботиться о ребёнке, то надо сначала позаботиться о том окружении, в котором ему предстоит расти. Окружение — это фундамент первых самостоятельных шагов. А это значит, что женщина должна начинать с создания дома здорового климата, или, что то же самое, с налаживания взаимоотношений с мужчиной.
В.: Получается, я испортила своего ребёнка…
П.: Так ты что, согласна, что надо начинать с отношений с мужчиной?
В.: Согласна.
П.: Но ведь ты же так много спорила с той женщиной?!
В.: Спорила.
П.: А теперь согласна?
В.: А теперь согласна.
П.: Я ведь ещё не успел толком ни одного аргумента привести.
В.: А не надо. Всё понятно. Да и достаточно сказал. Я согласна.
П.: Почему?
В.: Не знаю. Вот такая я. Замысловатая. Даже могу иногда согласиться сразу. Да ты вообще обычно всегда бываешь прав. Я начинаю размышлять — и всё так и есть. А если я сразу не соглашаюсь, то только потому, что ты неправильно всё преподносишь… Я чувствую, что ты прав, но что-то — не знаю что — мешает сразу согласиться.
П.: А как надо правильно?
В.: Не знаю. Но чего-то не хватает…
П.: Ну, хорошо. Я всё-таки закончу мысль. Я только тогда смогу считать, что тебя понял, когда смогу объяснить особенности характера твоей дочки. Во-первых, почему она так легко отказывается от себя и принимает облик другого человека…
В.: И почему её так трудно привести обратно в чувство. В особенности в последнее время так стало.
П.: Да. Во-вторых, почему у неё совершенно определённая негативная реакция вообще на любое предложение. Какое бы оно ни было — приятное ей или нет. Хотя мы на том необитаемом острове, который она выбрала как фон для психокатарсиса, и разгребли разные внушения, негативизм уменьшился, но полностью не исчез. В-третьих, почему она учится так скверно…
В.: Нормально.
П.: И ничего не читает…
В.: Нормально.
П.: Ты, может быть, против моего расследования?
В.: Нет. У меня нет от тебя секретов. Наоборот, мне даже приятно, когда ты меня… рассматриваешь.
П.: А ведь это небезопасное занятие. Это общий случай, что при психоанализе клиент готов сотрудничать с психоаналитиком до тех только пор, пока тот дальше вторичных напластований не погружается. А когда он подходит к сути — то клиент как с цепи срывается. Появляется страшная враждебность — ведь извлекается на свет то, что клиенту удалось вытеснить с уровня словесной памяти. Вытягивать приходится из подсознания… Но забывчивость — инструмент защиты спокойствия. И защищаются. Вплоть до покушений на убийство.
В.: Не преувеличивай.
П.: Выдержишь? Неожиданные открытия?
В.: Ну уж это как Бог даст.
П.: Самый правильный ответ! Как всё-таки приятно с тобой!.. Да… И, в-четвёртых, почему она так отчётливо старается забыться, отключиться, не быть…
В.: А брат здесь ни при чём!
П.: А причём здесь брат?
В.: Так… К слову пришлось…
П.: А я ничего против него не имею. Раз ты говоришь, что он такой исключительно хороший, — значит так оно и есть. У меня нет оснований сомневаться. Может быть, действительно этим и объясняется столь нетипичное твоё предпочтение брата. Ведь для девочек обычно кумир — отец. А у тебя — брат. А отец — некий аутсайдер… Странно…
В.: Ничего странного. Просто брат — хо-ро-ший… А когда ты появился, стало ещё лучше. Ты знаешь, после того, как ты со мной в первый раз в каморке папы Карло позанимался, я вернулась, спать легла, а тут вдруг кот приходит и между мной и дочкой ложится! Вот это было событие! У нас вообще такой удивительный кот, что его заставить заурчать от удовольствия — просто невозможно! Он иногда приходил к нам на ночь, спать, но редко-редко, раньше, ещё до Центра, но как я туда стала ходить — всё, больше не появлялся. А появился ты — каждую ночь стал приходить. Может, родное что-нибудь почувствовал?
П.: Ты хочешь сказать, что я кот?
В.: Нет. Просто, если рядом ему было раньше плохо, то появился ты — стало хорошо… А это бывает, когда рядом родные… Я вообще стала замечать, что как мы встретились, даже родители мои стали дружнее жить. Мать отца стала меньше грызть…