9

9

Поднявшись к себе в гостиную, я мечтательно разглядывал одинокую точку на верхней грани кости. Поскреб в паху, покачал головой в благоговейном изумлении. Изнасилование было возможно и годы, и десятилетия назад, но осуществилось это только сейчас, когда я перестал раздумывать над тем, насколько это допустимо, благоразумно или даже желанно, но без предварительных размышлений взял да и сделал, превратившись из человека, отвечающего за свои действия, в марионетку, повинующуюся внешней силе, в создание богов — в раба костяного кубика. Причиной был случай или судьба — не я. Вероятность того, что выпадет единица, была одна к шести. Вероятность того, что кубик отыщется под закрывшей его дамой пик, была одна из миллиона. Моя атака на Арлин была предписана судьбой. Невиновен.

Конечно, я мог просто нарушить свое устное обещание следовать диктату кости. Так ведь? Так. Но клятва! Торжественная клятва повиноваться Жребию?!. Мое слово чести?! Позволительно ли ожидать, что профессионал, член Нью-йоркской психиатрической ассоциации нарушит свое слово лишь потому, что Жребий — при том, что теория вероятности играет против него, — велел ему совершить изнасилование? Нет и еще раз нет. Я, безусловно, невиновен. Мне захотелось метко плюнуть в какую-нибудь удобно расположенную плевательницу перед моими присяжными.

Однако в целом эта линия защиты никуда не годилась, и я какое-то время охотился за новой версией, когда меня вдруг осенило: я прав! Я всегда должен повиноваться кубику. Пусть ведет меня, куда захочет, я должен следовать за ним. Вся власть Жребию!

Взволнованный и гордый, я мгновение постоял на берегу своего личного Рубикона. А потом перешел его. В тот миг раз и навсегда я воздвиг в своей душе принцип — незыблемый и неоспоримый — исполнять все, что потребует Жребий.

Затем пришло небольшое разочарование. Я взял кубик и объявил: «Выпадет один, три или пять — иду спать. Если два — спущусь и спрошу Джейка, можно ли мне еще раз изнасиловать Арлин. Если четыре или шесть — останусь здесь и поразмыслю над всем этим еще». Я сложил ладони лодочкой, яростно потряс в них кубик, а потом разжал: кубик покатился по столу и остановился.

Пять.

Несколько обескураженный и слегка разочарованный, я пошел спать. Этот урок мне впоследствии приходилось в схожих обстоятельствах повторять не раз: в иных случаях кубик может судить почти также скверно, как и человек.