48

48

Собрание исполнительного комитета Нью-йоркской психоаналитической ассоциации состоялось рано утром 30 июня в большом лекционном зале Института изучения проблем ипохондрии умирающих доктора Вайнбургера. Доктор Вайнбургер, коренастый мужчина около пятидесяти лет, с густой шевелюрой, в нетерпении сидел за длинным столом с докторами Пирменом и Кобблстоуном по одну сторону и старым доктором Муном и доктором Манном — по другую. Все джентльмены выглядели серьезно и решительно, кроме доктора Муна, который мирно спал между председателем Вайнбургером и доктором Манном и время от времени медленно соскальзывал в сторону, чтобы прислониться к плечу одного из них, и, как маятник, отчаянно нуждающийся в смазке, поколебавшись, двигался по дуге назад, чтобы прислониться к плечу другого.

Стол, за которым сидели эти пятеро, был таким длинным, что они были похожи скорее на беглецов, сбившихся в кучку, чтобы вместе защищаться, а не на судей. Доктор Райнхарт и доктор Экштейн, который присутствовал на собрании как друг и личный врач, сидели напротив них посредине комнаты на жестких деревянных стульях. Доктор Экштейн был подавлен и бросал косые взгляды, но доктор Райнхарт был оживлен и насторожен и выглядел чрезвычайно профессионально в отлично сшитом сером костюме и при галстуке. Его ботинки были начищены до такого блеска, что доктор Экштейн поинтересовался, не сжульничал ли он, использовав черный «Дэй-гло»[121].

— Да, сэр, — сказал доктор Райнхарт, прежде чем кто-либо успел вымолвить хоть слово.

— Одну минуту, доктор Райнхарт, — резко сказал доктор Вайнбургер. Он заглянул в разложенные перед ним бумаги. — Известны ли доктору Райнхарту выдвинутые против него обвинения?

— Да, — сказали одновременно доктора Манн и Экштейн.

— Что это за история со жребием, молодой человек? — спросил доктор Кобблстоун. Его трость лежала перед ним на столе, будто была уликой, имеющей отношение к разбирательству.

— Новая терапия, которую я разрабатываю, сэр, — быстро ответил доктор Райнхарт.

— Это я понимаю, — сказал он. — Хотелось бы, чтобы вы ее нам прояснили.

— Ну, видите ли, сэр, в дайс-терапии мы поощряем наших пациентов приходить к решениям, бросая кубик. Цель — разрушить личность. Мы хотим создать на ее месте множественную личность: индивидуума непоследовательного, ненадежного и все более шизоидного.

Доктор Райнхарт выражал свои мысли ясно, четко и здраво, но по какой-то причине его ответ был встречен молчанием, которое нарушалось только жестким, неровным дыханием доктора Муна. Волевой подбородок Доктора Кобблстоуна задрался еще выше.

— Продолжайте, — сказал доктор Вайнбургер.

— Моя теория состоит в том, что у всех нас есть второстепенные импульсы, которые сдерживаются нормальной личностью и редко вырываются на свободу. Желание ударить свою жену запрещается концепцией достоинства и женственности и неохотой покупать новую посуду взамен разбитой. Желание быть религиозным пресекается знанием того, что ты «являешься» атеистом. Ваше, сэр, желание закричать «прекратите эту чушь!» подавляется вашим ощущением себя как порядочного и рационального человека.

Второстепенные импульсы — это негры личности. Они не видели свободы со времени, когда была сформирована личность; они стали людьми-невидимками. Мы отказываемся признавать, что второстепенный импульс— это потенциально полноценный человек, и пока ему не будет предоставлена та же возможность развития, что и главенствующим традиционным «я», личность, в которой он живет, будет разделена и подвергается напряжениям, которые приводят к периодическим вспышкам и бунтам.

— Негров нужно держать на их месте, — внезапно сказал доктор Мун, круглое, морщинистое лицо вдруг ожило, когда на его безжизненном ландшафте появились два свирепых красных глаза. Он сильно наклонялся вперед, и когда закончил свою короткую реплику, его рот остался открытым.

— Продолжайте, — сказал доктор Вайнбургер. Доктор Райнхарт серьезно кивнул доктору Муну и продолжил.

— Каждая личность есть результат накопленных подавлений второстепенных импульсов. Если бы человек развил устойчивую модель контролирования импульсов, у него не было бы поддающейся определению личности: он был бы непредсказуем и анархичен, можно даже сказать, свободен.

— Он был бы безумен, — донесся с края стола высокий голос доктора Пирмена. Его худое, бледное лицо не выражало никаких чувств.

— Давайте дадим человеку высказаться, — сказал доктор Кобблстоун.

— Продолжайте, — сказал доктор Вайнбургер.

— В стабильных, единообразных, последовательных обществах ценность имела ограниченная личность; люди могли реализовать себя только с одним «я». Сегодня всё не так. В поливалентном обществе может реализоваться только множественная личность. У каждого из нас есть сотня подавленных потенциальных «я», которые постоянно нам напоминают, что, как бы уверенно мы ни ступали по узкой, единственной тропе нашей личности, наше глубочайшее желание — быть многоликими: играть много ролей.

— Если вы позволите, джентльмены, я бы хотел процитировать сказанное моим пациентом, проходящим дайс-терапию, во время недавней терапевтической сессии, которую я записал на пленку. — Доктор Райнхарт полез в свой стоящий рядом со стулом портфель и вытащил какие-то листы бумаги. Просмотрев их, он поднял взгляд и продолжил: — То, что говорит здесь профессор О. Б., как мне кажется, раскрывает суть всеобщей проблемы. Цитирую:

«Я думаю, мне следует создать великий роман, написать множество писем, сдружиться с большим числом интересных людей в моем кругу, устраивать больше вечеринок, посвящать больше времени моим интеллектуальным поискам, играть с детьми, заниматься любовью с женой, чаще ходить в походы, отправиться в Конго, быть радикалом и содействовать революции в обществе, писать сказки, купить лодку побольше, чаще ходить под парусом, загорать и плавать, написать книгу об американском плутовском романе, учить детей дома, лучше преподавать в университете, быть верным другом, быть более щедрым, больше экономить, жить более полной жизнью во внешнем мире, жить как Торо и не запасаться материальными ценностями, больше играть в теннис, заниматься йогой, медитировать, каждый день делать эти чертовы упражнения ВВСК[122], помогать жене по дому, зарабатывать на недвижимости и… и так далее.

И делать все эти вещи серьезно, играючи, ярко, стоически, радостно, безмятежно, этично, безразлично — делать их как Д. Г. Лоуренс, Пол Ньюман, Сократ, Чарли Браун, Супермен и Пого.

Но это смешно. Когда я делаю любую из этих вещей, играю любую из этих ролей, другие «я» не удовлетворены. Вы должны помочь мне удовлетворить одно «я» так, чтобы другие почувствовали, что их тоже каким-то образом приняли во внимание. Сделайте так, чтобы они заткнулись. Вы должны помочь мне взять себя в руки и перестать разбрасываться по всей чертовой вселенной, на самом деле ничего не делая».

Доктор Райнхарт поднял взгляд и улыбнулся.

— Наша западная психология пытается решить проблему О. Б., настаивая, чтобы он сформировал какую-то одну цельную личность, подавил свою естественную множественность и выстроил одно доминирующее «я», контролирующее другие. Это тоталитарное решение означает, что ему нужно содержать большую регулярную армию энергии, чтобы сокрушать усилия второстепенных «я» по захвату власти. Нормальная личность существует в состоянии постоянного мятежа.

— В чем-то из этого есть смысл, — добавил доктор Экштейн, желая помочь.

— В теории Жребия мы пытаемся свергнуть тоталитарную личность и…

— Массам нужен сильный лидер, — перебил доктор Мун. Последовавшую-тишину нарушало только его неровное дыхание.

— Продолжайте, — сказал доктор Вайнбургер.

— Это всё, что я имею сейчас сказать, — ответил доктор Мун, закрывая заслонки на красных печках своих глаз и начиная клониться к плечу доктора Манна по медленной дуге.

— Продолжайте, доктор Райнхарт, — сказал доктор Вайнбургер с каменным лицом, но его руки комкали листы бумаги, лежавшие перед ним, — словно осьминоги, уничтожающие кальмара.

Доктор Райнхарт взглянул на свои часы и продолжил:

— Благодарю. В нашей метафоре — которая обладает той же замечательной степенью научной точности и строгости, что и знаменитая притча о Суперэго, Эго и Ид Фрейда, — в нашей метафоре анархичный, ведомый случаем человек на самом деле управляется великодушным деспотом — Жребием. На ранних стадиях терапии только несколько «я» способны предложить себя Жребию в качестве вариантов. Но по мере того, как ученик продвигается вперед, появляется всё больше и больше различных «я», желаний, ценностей и ролей; человек растет, расширяется, становится более гибким, более разнообразным. Способность доминирующих «я» свергнуть Жребий снижается, исчезает. Личность разрушена. Человек свободен. Он…

— Я не вижу необходимости в том, чтобы доктор Райнхарт продолжал, — сказал доктор Вайнбургер, вдруг встав с места. — Хотя, по весьма дельному замечанию доктора Экштейна, в чем-то здесь есть смысл, сама идея, что разрушение личности есть путь к психическому здоровью, может быть отвергнута на априорных основаниях. Мне нужно лишь напомнить вам, джентльмены, первое предложение блестящего учебника доктора Манна по психопатологии: «Если у человека есть сильное чувство своей идентичности, постоянства вещей и цельности «я», он будет в безопасности». — Он улыбнулся доктору Манну. — Следовательно, я перехожу…

— Именно так, — сказал доктор Райнхарт. — Или, точнее, почти именно так, сэр. Мы всегда всё отвергаем на априорных, а не на эмпирических основаниях. Мы никогда не рассматривали возможность того, что сильный человек способен уничтожить свою личность и стать более многообразным, счастливым и творческим, чем он был раньше. Первое предложение нашего учебника будет звучать так: «Если человек сможет добиться прочной уверенности в своей непоследовательности и ненадежности, сильного позитивного ощущения непостоянства вещей и разрозненного, неструктурированного хаоса различных «я», он будет чувствовать себя в поливалентном обществе абсолютно как у себя дома — он будет счастлив».

— У нас есть множество эмпирических данных, связанных с разрушением личности, — тихо сказал доктор Кобблстоун. — Наши психиатрические больницы переполнены людьми, у которых есть ощущение разрозненного, неструктурированного хаоса различных «я».

— Да, у нас есть такие данные, — спокойно ответил доктор Райнхарт. — Но почему эти люди там?

Ответа на этот вопрос не последовало, и доктор Райнхарт, выждав, пока доктор Вайнбургер сядет, продолжил:

— Ваши терапевтические методы пытались дать им ощущение целостного «я» и потерпели неудачу. Но может ли быть так, что желание не быть единым, не быть цельным, не иметь одну личность является естественным и фундаментальным человеческим желанием в нашем поливалентном обществе?

Снова наступила тишина, было слышно только затухающее дыхание доктора Муна и как доктор Вайнбургер раздраженно прочищает горло.

— Всякий раз, когда я думаю о западных психотерапевтических методах последних ста лет, — продолжил доктор Райнхарт, — мне кажется невероятным, что никто не признает практически полного провала этих методов в излечении человеческого несчастья. Как заметил доктор Раймонд Фелт, «соотношение спонтанной ремиссии симптомов и доли предполагаемых "исцелений" с помощью психотерапии различных школ, по существу, остается неизменным на протяжении всего XX века».

Почему наши усилия по излечению невроза были столь неизменно безуспешными? Почему цивилизация распространяет неудовлетворенность быстрее, чем мы успеваем разрабатывать новые теории о том, откуда она берется и что нам с ней делать? Наша ошибка становится очевидной. Мы перенесли из простых, единообразных, стабильных обществ прошлого образ идеально нормального человека, который абсолютно неверен для наших сложных, хаотичных, нестабильных и многополярных урбанистических цивилизаций сегодняшнего дня. Мы полагаем, что «честность» и «искренность» имеют для здоровых человеческих отношений первостепенную важность, а ложь и притворство в анахроничной этике нашего времени считается злом.

— Но… доктор Райнхарт, вы же не можете… — сказал доктор Кобблстоун.

— Нет, сэр. К сожалению, я серьезен. Каждое общество основано на лжи. Наше сегодняшнее общество основано на конфликтующих формах лжи. Человек, который жил в простом, стабильном обществе, где существовала только одна форма лжи, впитывал систему одной формы лжи в свое единое «я» и пользовался ею всю оставшуюся жизнь, не встречая возражений со стороны своих друзей и соседей и не сознавая, что девяносто восемь процентов его убеждений иллюзорны, ценности искусственны и произвольны, а большинство его желаний комично направлено совсем не на то.

В нашем обществе, где существует много форм лжи, человек впитывает хаос конфликтующей лжи, и его друзья и соседи ежедневно напоминают ему, что его убеждения не являются всеобщими, что его ценности суть личные и произвольные, а его желания часто направлены не на то. Мы должны осознать, что требовать от этого человека честности и верности себе, когда его противоречащие друг другу «я» дают множественные противоречащие друг другу ответы на большинство вопросов, есть верный и экономный метод довести его до безумия.

С другой стороны, чтобы освободить его от этого нескончаемого конфликта, мы должны убедить его дать себе волю играть, притворяться, лгать. Мы должны дать ему средства для развития этих способностей. Он должен стать дайсменом, Человеком Жребия.

— Вот видите! Видите! — перебил доктор Пирмен. — Он только что признался в поддержке терапии, которая поощряет ложь. Вы слышали?

— Полагаю, мы все слышали, что сказал доктор Райнхарт, спасибо, доктор Пирмен, — сказал доктор Вайнбургер, продолжая терзать бумагу. — Доктор Райнхарт, вы можете продолжать.

Доктор Райнхарт взглянул на часы и продолжил.

— Когда все люди лгут уже самим фактом пребывания в обществе, где существует множество форм лжи, только больные пытаются быть честными и только очень больные требуют честности от других. Психологи же, конечно, убеждают пациента быть искренним и честным. Такие методы…

— Если наши методы настолько плохи, — резко спросил доктор Вайнбургер, — почему тогда некоторые из наших пациентов все же выздоравливают?

— Потому что мы поощряли их играть новые роли, — быстро ответил доктор Райнхарт. — В основном роль «честного» человека, но также и роли чувствующего вину, согрешившего, угнетенного, узнавшего откровение, сексуально свободного и так далее. Конечно, пациент и терапевт находятся под действием иллюзии, будто они добираются до истинных желаний, тогда как на самом деле они всего лишь высвобождают и развивают новые, другие «я».

— Хорошая мысль, Люк, — сказал доктор Экштейн.

— Ограничения, налагаемые на это исполнение новой роли, катастрофичны. От пациента требуют добраться до своих «истинных» чувств и таким образом стать цельным и единым. В открытии непрожитых ролей, в поисках своего «истинного я» он может испытывать краткие периоды освобождения, но, как только его заставят возвести на престол некое новое «я» в качестве истинного, он снова почувствует себя запертым и разделенным. Только дайс-терапия признает то, что все мы знаем, но предпочитаем забывать: человек многолик.

— Конечно, человек многолик, — сказал доктор Вайнбургер, неожиданно ударив кулаком по столу. — Но вся цель цивилизации в том, чтобы держать насильника, убийцу, лжеца и жулика в заключении, подавлять их. А вы, похоже, говорите, что мы должны открыть клетку и позволить всем нашим маргинальным убийцам бродить на свободе. — Доктор Вайнбургер раздраженно дернул левым плечом, посылая инертное тело доктора Муна в медленное путешествие по своей орбите, пока оно не прислонилось к более мягкому, но не менее раздражительному плечу доктора Манна.

— Верно, Люк, — сказал доктор Манн, холодно глядя через стол на доктора Райнхарта. — Тот факт, что у нас внутри есть дурак, — еще не причина считать, что ему надо дать возможность себя проявить.

Доктор Райнхарт взглянул на часы, вздохнул, достал кубик, перекинул его из правой руки в левую и взглянул на него.

— Черт, — сказал он.

— Прошу прощения? — спросил доктор Кобблстоун.

— Идея выпустить на свободу насильника, убийцу и дурака кажется идиотской, — продолжал доктор Райнхарт, — тюремщику, которого называют нормальной, рациональной личностью. Точно так же, как идея освободить пацифиста кажется идиотской тюремщику с личностью убийцы. Но нормальная личность сегодня — это диссертация по тщетности, скуке и отчаянию. Дайс-терапия — это единственная теория, которая предлагает выжечь всё это на корню.

— Но социальные последствия… — начал доктор Кобблстоун.

— Социальные последствия нации людей, живущих по воле Жребия, по определению являются непредсказуемыми. Социальные последствия нации нормальных личностей очевидны: страдание, конфликт, насилие, война и всеобщая безрадостность.

— Но я всё равно не понимаю, что вы имеете против честности, — сказал доктор Кобблстоун.

— Честность и искренность? — сказал доктор Райнхарт. — Господи! Это худшее из того, что может быть в нормальных человеческих отношениях. «Ты правда меня любишь?» Этот абсурдный вопрос, такой типичный для наших больных умов, всегда должен получать ответ «О Боже, НЕТ!» или «Моя любовь больше, чем простая реальность; она в воображении». Чем больше человек пытается быть честным и искренним, тем больше он будет заблокирован и зажат. На вопрос «Что ты на самом деле обо мне думаешь?» следует всегда отвечать ударом в зубы. Но если бы кого-нибудь попросили: «Расскажи мне, что ты обо мне думаешь, со всей фантазией и воображением», человек был бы свободен от этой невротической потребности в единстве и правде. Он мог бы выразить любое из своих конфликтующих «я», — естественно, каждый раз одно из них. Он был бы способен играть каждую роль с полной отдачей. Он был бы в согласии со своей шизофренией.

Доктор Райнхарт поднялся.

— Не возражаете, если я похожу немного? — спросил он.

— Продолжайте, — сказал доктор Вайнбургер.

Доктор Райнхарт зашагал взад-вперед перед длинным столом, в какой-то момент его движение совпало с покачиванием доктора Муна между плечами двух его коллег.

— А теперь о том, как всё это работает на практике, — снова начал он. — Начинать дайс-терапию с пациентом трудно. Его сопротивление случайности сегодня столь же велико, как сопротивление сексуальной мифологии Фрейда семьдесят лет назад. Когда мы просим типичного несчастного американца позволить Жребию принять решение, он соглашается, только если думает, что это временная игра. Когда он видит, что я всерьез ожидаю от него принятия важных решений случайным образом, он неизбежно мочится в штаны.

Фигурально выражаясь. В большинстве случаев это первичное сопротивление — мы называем его «мочиться в штаны» — преодолевается и начинается собственно терапия.

Нам приходится начинать самыми тривиальными способами. У психотика нет свободных сфер, чтобы быть спонтанным и оригинальным. У невротика их немного, у нормальных, «здоровых» людей, как вы, их всего ничего. Все остальные сферы контролируются диктатурой личности. Задача дайс-терапии, как и задача революции в мире в целом, — расширить свободную территорию.

Сначала мы работаем в сферах, где нет особой угрозы нормальной личности. Как только пациент понял основные правила и проникся духом игры, мы распространяем решения Жребия на другие сферы.

— Что именно ваши пациенты делают с кубиками? — спросил доктор Кобблстоун.

— Ну, сначала мы даем Жребию принимать решения за пациента там, где у него есть противоречия. «Был и другой предо мною путь, но Жребий приказал направо мне свернуть — и это решило всё остальное»[123]. Так написала Красная Шапочка, так все мы и должны поступать. Пациенты немедленно начинают получать удовольствие от такого использования Жребия.

Мы также показываем им, как использовать Жребий в качестве вето. Всякий раз, когда они собираются что-то сделать, мы просим их потрясти кубик, и если выпадает шестерка, им запрещается это делать. Они должны попросить Жребий выбрать для них что-нибудь другое. Вето— прекрасный метод, но трудный. Большинство из нас идут по жизни механически, не задумываясь. Мы учимся, пишем, едим, флиртуем, заводим внебрачные связи, трахаемся — как результат привычных моделей поведения. Бах — появляется вето Жребия: оно будит нас. В теории, мы стремимся получить безупречного Человека Случая, человека без привычек или моделей поведения, который ест от нуля до шести-семи раз в день, спит бессистемно, случайным образом сексуально реагирует на мужчин, женщин, собак, слонов, деревья, арбузы, улиток и так далее. На практике, конечно, мы так высоко не метим.

Вместо этого мы вначале позволяем пациенту решать, как использовать Жребий. Конечно, рано или поздно он загонит себя в какую-то маленькую щелку дайс-жизни, где ему нравится позволять Жребию играть с ним. Если его не подтолкнуть, он застрянет там навсегда.

— Как вы преодолеваете нежелание пациента расширять использование жребия? — спросил доктор Кобблстоун. Он казался заинтересованным.

Доктор Райнхарт остановился перед ним и улыбнулся.

— Чтобы преодолеть это вторичное сопротивление — мы называем его «запором», — мы в основном используем метод испуга. Мы велим пациенту бросить Жребий, чтобы решить самую большую из его проблем: «Предложите Жребию вариант забраться в кровать к вашей матери и начать ее лапать». «Пусть Жребий решит, стоит ли вам говорить: "Да пошел ты, папаша!"». «Бросьте Жребий, чтобы узнать, уничтожать ваши дневники или нет».

— И что происходит?

— Как правило, пациент или делает в штаны, или падает в обморок, — сказал доктор Райнхарт. Он опять начал ходить взад-вперед, хмуро глядя в пол. — Но когда он приходит в себя, мы предлагаем нечто чуть менее опасное, но всё же за пределами его прежней сферы дайс-жизни. С чувством крайнего облегчения он соглашается. — Лицо доктора Райнхарта прояснилось, и он улыбался каждому из докторов, проходя мимо них.

— Потом все идет своим чередом. В течение месяца, как мы надеемся, он добьется либо экстатического освобождения — и закончит дайс-терапию — либо психоза. Психотический срыв вызван его потребностью избежать признания, что он может играть роли, что он может меняться, что он может решить свои проблемы. Он не может смириться с фактом, что свободен и на самом деле не является беспомощным, достойным жалости субъектом, как его приучили думать его иллюзии.

Он чувствует себя освобожденным, когда осознает, что его кошмарные проблемы могут быть решены, но они уже не его, чтобы дальше беспокоиться о них: они переложены на квадратные плечи игральных кубиков. Он испытывает восторг. Он переживает передачу контроля от иллюзорного «я» Жребию как трансформацию или как спасение. Что-то вроде того, как новообращенные христиане отдают свои души Христу или Богу, или ученик дзэн или даос отдает себя Дао. Во всех этих случаях игра под контролем эго прекращается и ученик отдается силе, которая ощущается как внешняя.

Позвольте мне процитировать вам, что пишет о своем опыте один из наших учеников. — Доктор Райнхарт вернулся к своему стулу, извлек из портфеля какие-то бумаги и начал читать одну из них.

Это было прекрасно. Это было настоящее религиозное чувство, нечто духовное. Внезапно я стал свободен от всех моих заскоков с изнасилованием маленьких девочек и траханьем мальчиков. Я отказался от борьбы и отдал всю эту гадость в руки Жребия. Когда он приказывал насиловать, я насиловал. Когда он приказывал воздерживаться, я воздерживался. Никаких проблем. Когда он велит: «Лететь в Перу», я лечу в Перу. Это как оказаться героем фильма, которого я никогда раньше не видел. Он ужасно интересный, и я в нем звезда. В последние пару месяцев я даже не удосужился дать Жребию какие-то варианты про маленькую девочку или маленького мальчика. Не знаю, всё это так завораживает, что я просто забыл все свои прежние порывы.

Доктор Райнхарт положил бумагу на стул и снова начал ходить взад-вперед.

— Конечно, нашим ученикам требуется какое-то время, чтобы достичь этого уровня свободы. Вначале они часто бросают Жребий и думают: «Сейчас мне понадобится сила воли, чтобы это сделать». Это плохо. От иллюзии, что эго контролирует «силу воли» или обладает ею, нужно отказаться. Сначала ученик должен увидеть свою связь со Жребием как то, что испытывает ребенок на резиновом плоту на реке в паводок: каждое движение реки приятно; ему не нужно знать, куда он направляется, когда он туда прибудет, если прибудет вообще. Движение — это всё. И затем он должен достичь точки, где они оба, он и Жребий, играют друг с другом. Дело не в том, что человек достиг равенства со Жребием, но в том, что человеческий корабль теперь настолько пропитался Духом Жребия, что стал, в сущности, Священным Перевозчиком, Вторым Кубом. Ученик стал Жребием.

Доктор Райнхарт на мгновение перестал расхаживать и внимательно посмотрел на своих слушателей. Он приходил во всё большее возбуждение от того, что говорил, и пять докторов за столом смотрели на него со всё большим страхом — кроме доктора Муна, который всё так же пребывал во сне, открыв рот и привалившись к доктору Манну.

— Я, наверное, рассказываю слишком быстро, — снова заговорил доктор Райнхарт. — Наверное, мне нужно рассказать вам о некоторых упражнениях с игральными кубиками. Эмоциональная рулетка, например. Ученик составляет список из шести эмоций, дает Жребию выбрать одну из них и затем выражает эту эмоцию настолько ярко, насколько может, как минимум две минуты. Это, вероятно, самое полезное из упражнений с игральными кубиками, позволяющее ученику выразить разные, долго подавлявшиеся эмоции, о которых он обычно даже не подозревает. Роджер Митерс сообщает, что его ученик дайс-жизни через десять минут продиктованной Жребием любви к определенному человеку обнаружил, что он и в самом деле влюблен. Впоследствии ученик женился на той женщине.

Доктор Райнхарт перестал ходить и благожелательно улыбнулся доктору Вайнбургеру.

— Давайте посмотрим: в игре Хорэйшио Алджер-Гек Финн, — продолжал он, — Жребий через регулярные промежутки времени определяет, должен ли ученик упорно трудиться, достигать целей и быть фантастически продуктивным — или, наоборот, должен сачковать, лентяйничать и бить баклуши. Хорошо выполнять это упражнение с очень короткими промежутками: абсурдность напряженной работы хорошо чередуется с абсурдностью попыток лентяйничать и ничего не делать.

— Доктор Райнхарт, — перебил доктор Вайнбургер, стискивая в кулаке смятые бумаги. — Это было бы…

— Погодите! Погодите! Русская рулетка. У нас есть две версии. В одной ученик придумывает от трех до шести неприятных вариантов и бросает Жребий, чтобы узнать, который из них ему придется выполнить — если придется. Во второй он придумывает один чрезвычайно непростой вариант — скажем, бросить работу, оскорбить мать или мужа, ограбить банк, убить — и дает ему очень низкие шансы.

Эта вторая форма русской рулетки — одно из наших лучших упражнений с игральными кубиками. Доктор Райнхольт Будвайр излечил, казалось бы, безнадежный случай страха смерти: каждое утро он доставал револьвер, заряженный одним боевым патроном, вращал барабан, приставлял дуло к виску и бросал два кубика. Если выпадали «глаза змеи», он спускал курок. Таким образом, каждое утро шансы против его смерти были двести шестнадцать к одному.

С того момента как он открыл для себя это упражнение с кубиками, страх смерти у доктора Будвайра исчез; он почувствовал лёгкость такую, какой не испытывал с самого раннего детства. Его внезапная смерть на прошлой неделе в возрасте двадцати девяти лет стала для нас трагической утратой.

Доктор Райнхарт переводил взгляд с одного доктора на другого, его глаза сверкали за стеклами очков. Он продолжил.

— Еще есть «Упражнение К.» — названное в честь выдающегося германо-американского исследователя, доктора Абрахама Крума. — Доктор Райнхарт улыбнулся доктору Манну. — Ученик составляет список из шести ролей, или «я», которые он мог бы играть от нескольких минут до недели и больше. Упражнение К. — это ключ к успешной дайс-жизни. Ученик, выполняющий его ежедневно один-два часа или целый день раз в неделю, стоит на верном пути превращения в полноценного дайсмена.

Семья и друзья, конечно же, считают, что ученик идет по пути к безумию, а его терапевт уже рехнулся, но игнорирование их сомнений и насмешек— необходимая часть становления Человека Жребия. Доктор Фамм рассказывает мне, что его ученик постепенно наращивал продолжительность Упражнения К., пока не увеличил его от часа до двадцати трех часов в день, сменяя роли каждый день недели — кроме воскресенья, которое он отвел для отдыха. Вначале его семья и друзья бились в истерике от страха и ярости, но, как только он объяснил им, что происходит, они начали приспосабливаться. Через несколько месяцев его жена и дети просто начали спрашивать его по утрам за завтраком, кем он будет сегодня, и подстраивались. Поскольку среди множества его ролей были святой Симеон Столпник, Грета Гарбо, трехлетний ребенок и Джек-Потрошитель, члены его семьи заслуживают большого уважения за их психологическую зрелость.

Доктор Райнхарт прекратил расхаживать и глянул серьезно и искренне прямо на доктора Манна.

Доктор Манн безучастно посмотрел в ответ; затем его лицо вспыхнуло. Хмуро глядя в пол, доктор Райнхарт снова стал ходить взад-вперед.

— Как вы видите, — сказал он, — подобно всем сильнодействующим препаратам, дайс-терапия имеет определенные, но не очень серьезные побочные эффекты.

Например, ученик обычно приходит к мысли, что Жребий должен определить, продолжать ему терапию или нет. Поскольку он дает этому варианту множество шансов, рано или поздно Жребий прикажет ему бросить терапию. Иногда он велит ему к ней вернуться. А потом опять бросить. Иногда он велит оплатить счет за терапию, иногда нет. Необходимо признать, что ученики дайс-жизни как пациенты слегка ненадежны. Однако вам будет приятно узнать, что чем более ненадежным становится ученик, тем, вероятно, он ближе к полному исцелению.

Второй побочный эффект состоит в том, что ученик делает сумасбродные вещи, тем самым привлекая внимание и к себе, и, что неизбежно, к своему психотерапевту.

Кроме того, на стадии третичного сопротивления существует вероятность, что ученик может попытаться убить психотерапевта.

Доктор Райнхарт остановился перед доктором Пирменом и, доброжелательно глядя в его отведенные глаза, сказал:

— Этого обычно удается избежать.

Он снова начал расхаживать.

— Четвертый побочный эффект заключается в том, что ученик настаивает, чтобы терапевт также принимал решения с помощью Жребия. Если терапевт честен в своих вариантах, есть вероятность, что ему придется делать нечто, несовместимое с медицинской этикой. Необходимо признать, что чем больше терапевт попирает медицинскую этику, тем большие успехи делает ученик.

Доктор Райнхарт остановился в дальнем конце комнаты, взглянул на часы и затем прошагал назад вдоль стола, серьезно вглядываясь в лицо каждого из своих судей.

— Прогнозы, — продолжил он. — Вы, вероятно, хотите знать, каковы прогнозы.

Ученики, начинающие дайс-терапию, — это, как правило, обычные, нормальные, несчастные американцы. Примерно один из пяти не может пройти этап «мочиться в штаны» и бросает терапию в течение двух недель. Пятая часть оставшихся сдается в пределах двух месяцев после одного из периодических приступов «запора». У нас нет полной уверенности относительно этой части людей, поскольку существует вероятность, что некоторые из тех, кто бросает терапию в течение первых месяцев, на самом деле освободились и больше не нуждаются в терапевте, чтобы продолжать свою дайс-жизнь.

Из тридцати трех учеников, работавших с игральными кубиками более двух месяцев, шесть сейчас находятся в психиатрических учреждениях, при этом практически нет надежды, что их когда-нибудь выпустят.

— Боже правый, — воскликнул доктор Кобблстоун, хватая трость со стола, будто готовился защищаться.

— Но вам будет приятно узнать, что один из этих шести учеников, хоть и провел шесть недель в кататонии, на самом деле может полностью излечиться 13 мая следующего года. Его последнее зафиксированное решение, принятое с помощью Жребия шесть недель назад, привело к тому, что ему было приказано войти в состояние кататонии и оставаться в нем год.

Доктор Райнхарт остановился перед доктором Кобблстоуном и тепло улыбнулся унылому старому директору.

— Вот мое личное предсказание: через год этот ученик перенесет «спонтанную ремиссию» всех своих симптомов, и потому его выпустят лишь через несколько недель.

Теперь доктора за столом смотрели на доктора Райнхарта, вытаращив глаза и открыв рот.

— Другие пятеро госпитализированных, похоже, стали жертвами психотического срыва, который является очевидной опасностью, если ученика слишком быстро вталкивают в уязвимые сферы его жизни. Однако в большинстве этих случаев терапевт полагает, что личность ученика после психотического срыва значительно улучшается.

Доктор Райнхарт опять быстро глянул на часы. И заторопился.

— Из оставшихся двадцати семи пациентов, которые занимались дайс-терапией больше двух месяцев, шестнадцать по-прежнему колеблются между блаженством и срывом; девять, похоже, достигли стабильно высокого уровня радости, а двое мертвы, оба умерли при исполнении служебных обязанностей. Так сказать.

Доктор Райнхарт остановился в центре комнаты, спиной к доктору Экштейну, лицом к пяти своим судьям, на его лице была мягкая, спокойная улыбка.

— Такие результаты — далеко не предел наших надежд, — сказал он и, помолчав, добавил: — Но следует отметить, что с помощью нашего метода мы не создали ни одного хорошо приспособленного несчастного человека. Все тридцать один из наших выживших учеников совершенно не приспособлены к безумному обществу. И потому есть надежда. — Доктор Райнхарт сиял.

— Я не вижу причин разрешить ему продолжать, — тихо сказал доктор Манн, дергая правым плечом в попытке отодвинуть доктора Муна.

— Полагаю, вы, вероятно, правы, — сказал доктор Вайнбургер, разглаживая смятые бумаги.

— Дайс-терапия и деньги, — сказал доктор Райнхарт и снова начал сосредоточенно расхаживать. — Со времен первопроходческой работы Фрейда немногое удалось сделать с проблемой денег. Как вам, джентльмены, известно, Фрейд ассоциировал деньги с экскрементами и проницательно утверждал, что «прижимистость» была попыткой удерживать испражнения, поддерживать, по его бессмертному выражению, «Безупречный Анус».

— Доктор Райнхарт, — перебил доктор Вайнбургер, — если вы не возражаете, я полагаю…

— Еще две минуты, — сказал доктор Райнхарт, бросая взгляд на часы. — Фрейд постулировал, что невротик сочтет утечку денег, экскрементов, времени или энергии потерей, маранием души или, точнее, ануса. Очевидно, любая такая попытка удержания обречена на провал. Как проницательно заметил Эрих Фромм, «у человека есть трагедия, неотъемлемая от его судьбы, — он гадит». — Глаза доктора Райнхарта светились на его серьезном лице. — Я забыл ссылку.

Очевидно, старые терапевтические методы не могли разрешить эту дилемму. В то время как традиционный психоанализ рассматривает желание Безупречного Ануса как невротичное и контрпродуктивное, мы считаем, что это желание, как и все желания, является хорошим и создает проблемы, только когда ему следуют слишком прямолинейно. Индивидуум должен прийти к тому, чтобы принять, в сущности, и Безупречный Анус, и извергаемые кучи дерьма.

Он стоял перед доктором Кобблстоуном, опершись на стол обеими руками, демонстрируя свой безупречный костюм. — Мы стремимся не к сокращению выделительных функций, но к приносящему радость разнообразию: случайное перемежение, так сказать, запора и поноса со спорадическими, я полагаю, вспышками регулярного стула.

— Доктор Райнхарт, прошу вас… — сказал доктор Коббл стоун.

— Фигурально выражаясь, конечно. Мы начинаем лечить человека от навязчивого беспокойства о деньгах, давая ему простые упражнения с кубиками, в которых от него требуется тратить или не тратить небольшие суммы денег по прихоти Жребия и позволять кубикам решать, как именно тратить деньги. Медленно, но верно мы поднимаем ставки.

— Достаточно, — сказал доктор Вайнбургер, поднявшись и став лицом к лицу с доктором Райнхартом, а тот сменил позицию и остановился напротив него. — Вы высказались; мы достаточно услышали.

Доктор Райнхарт взглянул на часы, а потом вытянул из кармана кубик и взглянул на него.

— Вы никогда его не остановите, — тихо сказал доктор Манн.

— Полагаю, я закончил, — сказал доктор Райнхарт, прошел назад и сел на свое место.

Доктор Экштейн опустил глаза.

Доктор Вайнбургер снова попытался разгладить кучу измятых бумаг перед собой и шумно прочистил горло.

— Что ж, джентльмены, — сказал он, — полагаю, прежде чем мы перейдем к голосованию, мне следует спросить, пока доктор Райнхарт еще здесь, нет ли у кого-нибудь из вас вопросов к нему. — Он нервно посмотрел сначала направо, где болезненно ухмылялся доктор Пирмен, а доктор Кобблстоун сидел, сурово уставившись на ручку трости, зажатой между ног. Никто из них не отреагировал. Тогда доктор Вайнбургер нервно посмотрел налево, где доктор Мун — теперь хватавший воздух даже жестче и еще более неровно, чем раньше, — начинал медленную дугу от доктора Манна к председателю.

Доктор Манн сказал очень тихо:

— Этот человек больше не человек.

— Прошу прощения? — сказал доктор Вайнбургер.

— Этот человек больше не человек.

— О да. — Доктор Вайнбургер поднялся. — Тогда, если дальнейших вопросов нет, я должен попросить доктора Райнхарта покинуть зал, чтобы мы могли перейти к голосованию по стоящему перед нами вопросу.

— Я не человек, говоришь? — сказал доктор Райнхарт, оставаясь сидеть на своем стуле рядом с доктором Экштейном. — Подумаешь. Да при такой модели человечности, какова она есть в наши дни, стоит ли считать слово «нечеловеческий» оскорблением? Рассмотренное в свете сегодняшней нормальной, будничной, заурядной человеческой жестокости, в гетто, в семье, на войне, ваше «нечеловеческий» относится к ненормальности моих поступков, а не к уровню их моральной порочности.

— Доктор Райнхарт, — перебил доктор Вайнбургер, продолжая стоять, — будьте так любезны…

— Да ладно, я порол чепуху всего час, дайте мне шанс.

Он молча смотрел на доктора Вайнбургера, пока председатель медленно не опустился в кресло.

— Страдание, которое причиняют наши диктуемые Жребием поступки, очевидно, ничто по сравнению со страданием, которое причиняет один разумный, цивилизованный человек другому. Люди Жребия — дилетанты во зле. Что, похоже, беспокоит вас, коллеги, так это то, что иногда я манипулирую людьми, мотивированный не своим эго, а Жребием. Вас шокирует именно кажущаяся неуместность случайного страдания, которое мы причиняем. Вы предпочитаете целенаправленное, последовательное, жестко структурированное страдание. Идея, что мы создаем любовь, потому что так нам велел Жребий, что мы выражаем любовь, что мы чувствуем любовь из-за случайности, разрушает всю структуру ваших иллюзий о природе человека.

Когда доктор Вайнбургер снова начал подниматься со стула, доктор Райнхарт просто поднял свою здоровенную правую руку и спокойно продолжил:

— Но какова природа человека, которого вы так горячо защищаете? Посмотрите на себя. Что же случилось с жившим в вас настоящим изобретателем? с влюбленным? или с искателем приключений? или со святым? или женщиной? Вы убили их. Посмотрите на себя и спросите: «Это ли Образ Бога, по которому был создан человек?» — Доктор Райнхарт перевел взгляд с Пирмена на Кобблстоуна, потом на Вайнбургера, потом на Муна, потом на Манна. — Богохульство. Бог создает, экспериментирует, ловит ветер в парусах. Он не барахтается в накопившихся испражнениях своего прошлого.

Доктор Райнхарт убрал два листа бумаги назад в портфель и поднялся.

— Теперь я ухожу, и вы можете голосовать. Но помните, все вы потенциально хамелеоны духа и посему из всех иллюзий, которые крадут у людей их божественность, эта — самая жестокая: называть окаменевшую, ставшую обузой раковину «характера» и «индивидуальности» вершиной в развитии человека. Это все равно что восхвалять корабль за его якорь.

Доктор Райнхарт в одиночестве направился к двери.

— Истинный глупец, — сказал он. — Горстка истинных глупцов. Горстка на поколение, горстка на нацию. До открытия Жребия и это казалось немыслимым.

Улыбнувшись напоследок доктору Экштейну, он вышел из зала.