Истоки поведения России

Николас Гвоздев

Политический характер современной России сформирован идеологией и обстоятельствами. Наблюдения, которые сделал Джордж Кеннан 60 лет назад, в отношении Советской России так же актуальны и сегодня – применительно к России путинской.

Зачастую внешние наблюдатели сначала формулировали представление о России, а потом подбирали подходящие факты и личности в подтверждение созданного ими образа. Однако, чтобы правильно понять Россию, нам необходимо понять, как она сама себя определяет, а не как нам бы хотелось, чтобы это было.

На протяжении 1990-х годов мы недооценивали значение существовавших в России изъянов ради того, чтобы поддерживать вымышленное представление о том, что постсоветская Россия под руководством Бориса Ельцина твердо встала на путь западной либеральной демократии и свободной рыночной экономики. По мере того как Россия вся больше отдалялась от своего советского прошлого, мы предполагали, что ее интересы будут сливаться с интересами США. В нашем стремлении возвести Россию в разряд либерального союзника Запада мы старательно не замечали огромного количества существовавших проблем, в особенности – ужасающих масштабов коррупции, которая продолжает подрывать российскую экономику.

Сегодня мы недооцениваем значение позитивных черт, имеющихся у России, стремясь изобразить страну в красках неосталинизма – авторитарной диктатуры, подрывающей свободы граждан и пытающейся своими внешнеполитическими действиями возродить империю. Россия теперь рассматривается не как партнер, с которым можно сотрудничать, а как усиливающаяся угроза, которую нужно сдерживать. Джексон Диль (газета «Вашингтон Пост») подходит к выводу о том, что мы являемся свидетелями «укрепления КГБ-авторитаризма» в России. В свою очередь, сенатор Джон Маккейн обвиняет президента Путина в организации «ползучего путча против демократических сил и рыночного капитализма». Между тем возвращение к представлениям о России как «империи зла», которые были распространены в период «холодной войны», препятствует развитию полноценного партнерства на основе общих жизненных интересов.

Оба этих подхода не учитывают многочисленные особенности постсоветской России. Современное российское государство «сочетает в себе – функционально и территориально – важные черты демократии и авторитаризма». Оно может желать развития тесных и содержательных отношений с Западом, в частности с США, и при этом стремиться сохранить свое влияние, особенно на евразийском пространстве, в странах, непосредственно соседствующих с ним. Поэтому необходимо реалистично оценивать устремления Путина и его режима, а также понимать, почему курс, выбранный Россией, пользуется такой поддержкой внутри страны.

Столыпин, а не Сталин

Сложно вкратце изложить совокупность идеологических установок, определяющих политику Путина и его команды: «путинизм» остается не до конца исследованным явлением, над пониманием которого нужно еще работать. Тем не менее с начала действия его администрации он со своей командой активно работал над тем, чтобы выйти из периода дестабилизации после правления Ельцина и восстановить порядок в стране. Главным элементом политики Путина по укреплению властной вертикали в России стала централизация власти за счет снижения влияния олигархов и «местных авторитетов».

Такая политическая платформа Путина получила большую поддержку, особенно среди представителей начинающего зарождаться малого бизнеса, которые рассчитывали на помощь сильной центральной власти, которая защитила бы их от олигархов и жадных до власти политиков на местах.

Очевидно, что Путин не собирается развивать демократию ради демократии, в особенности если это приводит к ослаблению государства в экономическом и политическом плане. Россия не хочет стать очередным Сальвадором и Ямайкой, которые являются примерами двух достаточно бедных, но инклюзивных обществ с уровнем социального обеспечения выше среднего, и при этом с ограниченным влиянием на международной арене.

Однако возродившееся российское государство, которое является целью политики команды Путина, больше напоминает Россию в ее поздний имперский период при консерваторе-реформаторе Петре Столыпине (премьер-министре в 1906–1911 годах), чем Советский Союз в период правления Иосифа Сталина. После того, как страну охватил хаос, спровоцированный Революцией 1905 года, Столыпин предложил курс на политическую стабилизацию в целях стимулирования активного экономического развития. По его мнению, динамичная рыночная экономика вместе с модернизированными, эффективными институтами позволят России усилить свое положение на мировой арене, особенно после поражения в Русско-Японской войне.

Столыпин, активно использовавший жесткие методы подавления революционных волнений в свою бытность губернатором, тем не менее, признавал, что командные методы управления, присущие самодержавию, не могли способствовать экономическому и социальному прогрессу России, который был необходим стране для ее развития. Необходима определенная степень политико-экономического плюрализма – и ее нужно было вводить. Наиболее известный план реформ Столыпина предполагал отказ от традиционных крестьянских общин, существовавших в России, в пользу частновладельческого фермерского хозяйства, что должно было привести к формированию нового среднего класса, который бы выступал в поддержку его политической программы. В результате его манипуляций с избирательным законодательством многие приверженцы радикальных демократических преобразований не прошли в Третью и Четвертую Думы. Тем самым он способствовал созданию функционирующего парламента из трибуны для революционных ораторов, коим являлся только начавший формироваться законодательный орган. Многие в России сегодня считают, что, если бы Столыпин довел свои реформы до конца, если бы он не стал жертвой убийства и реализация его политической программы не была бы прервана начавшейся Первой Мировой войной, Российская империя стала бы современным государством с социальными и политическими институтами, которые существуют в западных обществах.

Неслучайно столыпинский лозунг «Вы хотите великих потрясений, мы хотим великую Россию» возродился в виде слогана партии Единая Россия. Я думаю, что еще одно известное выражение Столыпина – «Сначала успокоение, а потом – реформы» – также отразится на подходах сегодняшней российской администрации.

Управляемый плюрализм

Как и Столыпин, Путин стремится создать такой режим, который, с одной стороны, обеспечивал бы политическую стабильность, а с другой – способствовал экономическому росту. При этом путинская команда стоит перед неразрешимым парадоксом: признается огромное значение плюралистического общества, функционирующего в условиях конкуренции, но параллельно существуют опасения, что неограниченный плюрализм – особенно в отсутствие сильных посреднических институтов – будет губителен для России. В декабре 1999 года Путин заявил, что «Россия исчерпала свой лимит на политические и социально-экономические потрясения, катаклизмы и радикальные преобразования».

Согласно представлениям администрации Путина, лучшим способом для России избежать разрушительных катаклизмов является создание системы, в рамках которой государственные и социальные принципы не находятся в противоречии друг к другу. Заместитель главы фракции Единая Россия в Думе Франц Клинцевич недавно заявил: «Мы стремимся к достижению согласия между властью и обществом для достижения цели, которая ясна всем: обеспечить реализацию подобающих стандартов жизни в России и заставить людей вновь гордиться своей Родиной».

Путинизм или неостолыпинизм не вписываются в рамки предложенного Кеннаном представления об институциональной и психологической основе сталинского режима, что «любая оппозиция не может быть ни оценена, ни оправдана». Российское правительство не обладает абсолютной свободой в реализации своей политической программы. Администрация Путина должна согласовывать свои действия с группами интересов и электоратом внутри страны.

В результате появляется то, что я называю «управляемым плюрализмом». В рамках такой системы имеют место конкуренция и свобода выбора, но при этом центральная власть сознательно и намеренно регулирует существующие социальные, политические и экономические альтернативы, преследуя цель сохранения стабильности и обеспечения реализации консенсуса. В России большинство организаций гражданского общества – начиная с изданий СМИ и заканчивая религиозными организациями – либо напрямую зависят от государственного финансирования, либо функционируют за счет поддержки со стороны частных корпораций, которые, в свою очередь, реализуют интересы режима. В этой связи известный российский журналист Владимир Познер в январе 2002 года отметил: «Ты не можешь считать себя независимым, если ты не платежеспособен».

В политической плоскости существуют выборы, политические альтернативы и возможность смены лидеров. Однако государство в значительной степени контролирует количество групп, которые допускаются к общественной деятельности, и очерчивает рамки ведущегося дискурса и отклонений от социальных норм. Таким образом, система является демократической – но только в определенной степени. Кремль периодически использует «административные ресурсы» для препятствования продвижению оппозиционных кандидатов, что проявилось в ходе парламентских выборов в декабре 2003 года и президентских выборах в марте 2004 года. Между тем, оценивая парламентские выборы, следует помнить, что более половины депутатов Госдумы были сменены. Опросы общественного мнения показывают, что результаты выборов, несмотря на то, что на Западе они не были приняты, отражают общие предпочтения населения.

В сфере экономики «управляемый плюрализм» действует в логике управляемого государством капитализма, по примеру государственно-частных партнерств, существующих в современной Японии, Южной Корее или Сингапуре. Путинская администрация не раз подчеркивала, что «никакого пересмотра итогов приватизации» или ре-национализации не будет. Существует понимание того, что, когда частные владельцы (включая иностранных инвесторов) управляют имуществом и могут получать прибыль, экономика только выигрывает. Однако члены команды Путина настаивают на том, что правительство должно играть консультативную роль в развитии российской экономики. По их мнению, право владения имуществом и другими экономическими активами, а также природными ресурсами уравновешивается обязанностью бизнес-сообщества сотрудничать с государством в целях достижения высшего блага. Их позицию можно суммировать выражением: «В процессе достижения собственного благосостояния заботься о благосостоянии других людей, народа и страны».

В условиях «управляемого плюрализма» участники системы в путинской России могут преследовать собственные интересы, хотя и в рамках, установленных Кремлем. И у режима имеются серьезные инструменты для обеспечения того, чтобы социальные акторы действовали в этих рамках. Предпринятые Кремлем шаги за последние несколько лет, включая установление контроля над крупными СМИ, принадлежащими олигархам, барьеров между бизнесом и политикой, а также манипулирование избирательными процедурами, – не являются доказательством того, что Россия отходит от идиллической либеральной демократии. Они демонстрируют укрепление системы «управляемого плюрализма» – особенно если мы признаем, что целью администрации Путина является не установление либерального демократического режима любой ценой, а проведение последовательных реформ.

Супердержава, потерпевшая крах

Стремление последовательно реализовывать процесс реформ проистекает из понимания путинской командой того, что Россия является супердержавой, потерпевшей крах, и «великой державой», чье влияние постепенно угасает. В отличие от Бориса Ельцина, который жил иллюзиями о том, что постсоветская Россия обладает сопоставимым с США влиянием в мире, современный режим осознает, что Россия не может ни соперничать с США, ни служить одним из гарантов какого-либо нового мирового порядка. Больше всего российское руководство сегодня опасается того, что неразвитая в промышленном плане и сокращающаяся по размерам населения Россия станет сырьевым и ресурсным аппендиксом для более развитых стран, что приведет к полному сокращению влияния страны на мировой арене, даже в пределах приграничных стран в Евразии и, возможно, потере контроля над некоторыми частями своей территории. Москва неохотно соглашается с выводом Кеннана о том, что «Россия, в сравнении с Западом в целом, – гораздо более слабая сторона… и что внутри российского общества имеются изъяны, которые в конечном итоге приведут к ослаблению ее потенциала в целом».

Позиции современной России на международной арене достаточно слабы. Проводя классическую стратегию российской версии карточной игры в преферанс, на этот раз Кремль предпочитает делать «оборонительные ставки» в стремлении укрепить свои позиции. Путинская команда пришла к решению, что в таких вопросах, как прекращение действия Договора по ПРО или решение США начать войну в Ираке, Россия ничего не приобретет своими бессмысленными попытками препятствовать действиям США. Вся российская внешняя политика была направлена на то, чтобы обеспечить себе передышку, необходимую для завершения своих реформ, – что, по сути, соответствует столыпинской модели политики.

Путин трезво оценивает слабые места России. В ноябре 2001 года он раскритиковал российскую военную элиту, назвав ее «архаичной» и неспособной «справляться с современными военными и политическими вызовами». Только через формирование более открытого, более интегрированного в глобальную экономическую систему общества Россия сможет обеспечить приток инвестиций, которые необходимы стране для эффективной реализации «технической и технологической модернизации» за максимально короткий срок.

Тем не менее Россия имеет в своем распоряжении несколько козырей геостратегической значимости, среди них – нефть и природный газ, географическое расположение и накопленные знания. И нынешний режим не торопится растрачивать понапрасну свои активы, как делали советские лидеры. У современной России более скромные и достижимые цели – восстановление места страны в качестве регионального гегемона в Евразии и сохранение своего членства в клубе мировых «великих держав».

В отличие от Советского Союза при Сталине после окончания Второй мировой войны сегодняшняя Россия готова действовать в рамках международной системы, во главе которой стоят США, с учетом, что за ней сохранится способность оказывать влияние на повестку дня. Путин не стремится вернуться к соперничеству с Западом, но он также не согласен и с тем, что Россия не имеет – или почти не имеет – влияния на мировой арене.

В действительности, если посмотреть на те основные внешнеполитические проблемы США, которые являются для них главной заботой, Москва уверена, что Россия обладает контактами, связями и инфраструктурой, которые помогут Вашингтону в реализации его национальных интересов. В таких вопросах, как победа над глобальным терроризмом, достижение безъядерного статуса Корейского полуострова, препятствование распространению технологий ОМУ, обеспечение энергетической безопасности Запада, – Россия является неотъемлемой частью решения.

После событий 11 сентября Кремль рассчитывал, что США признают Россию «региональной супердержавой» и предоставят ей надлежащий уровень помощи, чтобы Москва могла действовать как союзник Вашингтона в Евразии. Многие представители российского внешнеполитического истеблишмента были воодушевлены заявлением госсекретаря Колина Пауэлла о том, что война против международного терроризма, начиная с Афганистана, будет реализовываться совместными усилиями. Некоторые даже предсказывали «особые отношения» США с Россией, которая должна была стать посредником в их переговорах как с центрально-азиатскими государствами, так и со странами континентальной Европы.

Между тем если более тесные отношения с США не способствуют реализации этих целей, то Кремль готов осуществлять другую стратегию: увеличивать издержки единоличных действий США, отказываясь поддерживать американские инициативы и сотрудничая с другими партнерами, в частности – Францией, Германией и Китаем – в попытке противостоять политике США. В этом направлении политика Путина частично нацелена на то, чтобы заставить США осознать различную приоритетность их собственных стратегических интересов. Россия хочет показать, что США не должны воспринимать уступки Москвы как должное. Например, Вашингтон не может игнорировать или препятствовать реализации российских интересов, ожидая при этом, что Кремль будет учитывать интересы США.

Для Путина желанной целью является выстраивание партнерства между США и Россией на прочной основе, однако только если при этом обеим сторонам это будет выгодно. При этом, если партнерство не будет реализовано, у России есть другие варианты. США, возможно, и являются единственной действующей супердержавой, но они не могут присутствовать везде и всегда – и это особенно актуально для Евразии, где Россия традиционно реализует свое присутствие.

Ближнее зарубежье

Необходимо четко обозначить: восстановление СССР не является целью нынешнего руководства. Вместе с тем есть причина, по которой российские политики разных взглядов говорят о евразийских странах как о «ближнем зарубежье»: российские коммуникации, связывающие Россию со всеми остальными странами мира, проходят через территорию этих государств. В частности это касается стран Центральной Азии, которые ограждают Россию от враждебных сил, особенно – исламского радикализма. В регионе действует сложная сеть рынков, инфраструктурных узлов (например, трубопроводных и железнодорожных), культурных институтов и даже межличностных связей, которые формируют «общее евразийское пространство».

Имеет место практически универсальное согласие в отношении инициативы, выдвинутой бывшим министром иностранных дел Игорем Ивановым в его книге «Новая российская дипломатия» 2002 года, о том, что «совершенно естественно признавать за Россией ключевую роль в Евразии в силу ее размеров, населения и экономического потенциала». Даже если Россия является бедной и недоразвитой по западным меркам страной, она остается метрополией в Евразии. И как лидирующая страна региона она привержена стратегии недопущения того, чтобы какая-либо внешняя сила подрывала российские интересы. В этом либерально-демократические партии согласны с Кремлем, хотя и расходятся по вопросу о необходимых средствах реализации этого курса. В своем выступлении 25 сентября 2003 года один из лидеров Союза Правых Сил Анатолий Чубайс выдвинул идею создания российской «либеральной империи» посредством масштабного проведения российских бизнес-интересов на всем евразийском пространстве. «Россия должна оказывать поддержку другим государствам СНГ, так как у нее самые высокие стандарты жизни и ввиду того, что она является естественным лидером стран Содружества». С этой точки зрения Россия может оставаться «великой державой» и действовать наравне с США, Китаем и ЕС, только если она сможет организовать под своим началом Евразийское пространство. Любимый российский политик Вашингтона, лидер партии «Яблоко» Григорий Явлинский более осторожен в своих оценках, предостерегая о том, что агрессивная реализация российских интересов на пространстве СНГ может привести к конфликтам с другими странами. Однако даже он признает, что возродившаяся, восстановившаяся Россия, тем не менее, «станет центром притяжения» Евразии.

Таким образом, по наблюдению Иванова, «вопрос создания новой системы международных отношений на пространстве бывшего СССР остается одним из важнейших внешнеполитических приоритетов российского руководства». Особую озабоченность России вызывают попытки руководств евразийских государств привлечь внешние силы, чтобы использовать их как рычаг давления против Москвы – это можно назвать российской версией доктрины Монро.

Реализуя политику «управляемого плюрализма» внутри страны, российское руководство строит свои отношения с соседними евразийскими государствами по такой же логике. И так же, как путинская администрация не демонстрирует никакого желания заново проводить национализацию экономических активов (таким образом взяв их под прямое управление), мало кто думает и о воссоединении других стран в новый Советский Союз. Ни одно ответственное лицо в России не захочет тратить ценные ресурсы ради воссоздания разрушившейся советской империи. Существование соседних государств в качестве независимых отвечает российским интересам, так как это означает, что руководства других евразийских государств должны взять на себя ответственность за реализацию нужд своего населения в социальном обеспечении. Почему Россия должна заботиться о том, обеспечены ли граждане Тбилиси, Ташкента или Киева достаточным энергоснабжением и отоплением зимой или пользуются ли они эффективной системой здравоохранения или образования?

Поэтому в определенной степени Россия не против того, чтобы другие евразийские страны дополнительно развивали политические и экономические связи с третьими государствами – до тех пор, пока это не противоречит российским интересам. Однако Россия хочет создать Евразийскую экономическую и политическую зону, в рамках которой Москва будет задавать основной ритм.

Восстановление российской экономики после дефолта 1998 года на фоне высоких цен на нефть за последние несколько лет принесли российским крупным корпорациям серьезную прибыль, за счет которой появилась возможность приобретать у Украины, Молдовы, Грузии, стран Центральной Азии, а также восточно-европейских стран бывшего «социалистического блока» основные экономические активы. В некоторых случаях процессу также способствовал уход американских и европейских компаний, которые продавали свои активы – например, в Грузии, Литве и Болгарии. Кроме того, что укреплению российского влияния в последние несколько лет способствовало стремление некоторых стран Евразии, чье руководство не имело четкого понимания своей позиции, наладить отношения с Москвой. Впервые после распада Советского Союза Россия сегодня обладает реальными возможностями решающего голоса во всех вопросах – от формирования правительств до распространения своих экономических интересов в странах Евразии.

Россия пытается использовать эти рычаги для достижения следующих задач. Свою главную цель Москва видит в том, чтобы не допустить каких-либо препятствий со стороны других евразийских государств в реализации связей России с внешним миром через их территорию. Россия также противится размещению иностранных вооруженных сил на евразийском пространстве, только если это размещение не происходит с согласия Москвы (например, в целях борьбы с терроризмом). Ни одно евразийское государство не может вступать в военные блоки или альянсы, где Россия также не участвует. В этой связи Россия активно способствует развитию Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), которая объединяет Россию, Китай и центрально-азиатские государства и которую Москва пытается представить как наилучшую альтернативу спонсируемому США объединению ГУУАМ (Грузия, Украина, Узбекистан, Азербайджан, Молдова) в плане обеспечения коллективной безопасности в регионе. И есть все основания утверждать, что ШОС является более эффективной организацией, чем ГУУАМ, несмотря на активную поддержку со стороны США, – в разных сферах, начиная с развития сотрудничества в сфере борьбы с терроризмом и заканчивая разработкой основ для более близкого экономического сотрудничества между членами объединения.

Россия также стремится создать единую экономическую зону, по примеру Европейского сообщества, чтобы российский капитал и товары беспрепятственно могли передвигаться на всем пространстве. Не желая собственной изоляции от остального мира, в особенности – развитых стран Запада, Россия хочет стать движущей силой дальнейшей интеграции с Евро-Атлантическим сообществом. Эта мысль хорошо отражена в фразе, которую часто можно услышать на Украине – «в Европу с Россией».

Разумеется, существуют некоторые ограничения. Так, и США, и ЕС ясно заявили России, что страны Балтии не принадлежат «Евразийскому пространству». Этот тезис они подкрепили энергичными заявлениями на дипломатическом уровне, а также обещаниями предоставить реальную материальную помощь. Однако Москва не понимает, почему она должна принимать изменения в геостратегической ситуации в той или другой части Евразии, в то время как Запад совершает их, не прилагая значительных усилий. Но еще большее возмущение у российского руководства вызывают выдвигаемые ему требования финансировать подрыв собственных же интересов, как, например, в Грузии. Обеспечивать энергоснабжение на всей территории постсоветского пространства и предоставлять безусловные социальные льготы для граждан других евразийских государств (сниженной цены на газ или права жить и работать в России), в то время как правительства этих государств игнорируют российские интересы в сфере торговли и безопасности, – это нелогичная политика в глазах Москвы, особенно если при этом ничего не предлагается взамен.

Реакция США

Многие американцы – как Демократы, так и Республиканцы – недовольны современной Россией. Это нелиберальное государство и «ненадежный» союзник. Различные группы интересов внутри США – от групп, выступающих за свободу религии, до наблюдателей СМИ – высказывают недовольство в связи с ограничениями гражданских и политических свобод в путинской России. Напряженность также вызывает тот факт, что набирающая силу Россия не заинтересована в развитии политики «открытых дверей» в Евразии, которая заключается в допуске других государств к реализации собственных интересов, не взирая на интересы России. И тем не менее, с учетом всех этих поводов для недовольства – является ли сегодняшняя Россия государством, с существованием которого мы можем смириться?

В 1992 году один из членов Петербургского правительства сказал одному американскому бизнесмену: «Сейчас Россия, может быть, и на коленях. Но когда она поднимется, она будет помнить, как с ней обращались». Американская политика же, похоже, исходит из того, что Россия останется в своем ослабленном состоянии, в котором она была в 1990-е годы, и у нее не останется другого выбора, кроме как принять диктат Вашингтона. Если Россия все же «поднимется с колен» в ближайшее десятилетие, любая политика, которая будет исходить из убеждения, что Москва примет статус-кво, существующий в Евразии и в мире, с учетом своей слабости, – будет безрассудна и опасна.

Безусловно, усиление путинской России может оказаться недолговечным. Высокие цены на нефть, которые послужили основой восстановления российской экономики, могут упасть. Сама Россия может не справиться со своим жесточайшим демографическим кризисом. Ставка Путина на то, что сегодняшняя политика «управляемого плюрализма» приведет к социальной гармонии и экономическому процветанию в ближайшем будущем, также может себя не оправдать. Говоря простым языком, очень вероятно, что «российский вопрос» может решиться в результате полного краха российского государства.

Однако США должны понять, действительно ли такой упадок России отвечает ее жизненным интересам? Распространение дестабилизации, запущенной дезинтеграцией России, на евразийское пространство и далее могло бы быть предотвращено, если бы существовал санитарный кордон из сильных, эффективных государств на периферии. Однако такого кордона нет, и маловероятно, что он появится в ближайшие годы: Украина, Грузия и Узбекистан едва ли подходят на эту роль. Все свидетельствует о том, что ни США, ни их западные партнеры не готовы тратить большие средства и усилия для того, чтобы реализовать свои политические предпочтения. США вложили более 10 млрд долл. помощи в Грузию за последние десять лет, однако эта огромная сумма практически не способствовала решению этнических и региональных конфликтов этой небольшой страны и не ослабила ее значительную энергетическую и экономическую зависимость от России. Хотя многие пропагандируют оказание американцами помощи в реализации романтических воззрений Черноморского и Балтийского содружеств или проектов Шелкового Пути, правда заключается в том, что это слишком затратно. У США есть другие, более насущные проблемы, которые нужно решать в Восточной Азии и на Ближнем Востоке, и российское содействие в этом им бы даже было выгодно. Если бы вопрос о судьбе Евразии был единственным на повестке дня – все было бы иначе. Но это не так, и события 11 сентября это доказали.

Если говорить прямо, не существует такого политического курса, который бы решил проблему сокращения влияния России в Евразии при низких издержках. Нельзя поужинать в пятизвездном ресторане по цене «Хэппи мила» из Макдоналдса: США не смогут дешево и качественно реализовать свою политику в отношении России и Евразии и еще ожидать, что Россия возьмет на себя расходы. В настоящее время, представляется, что усилия США направлены на укрепление евразийских государств, однако в долгосрочной перспективе смысл этих программ будет заключаться в том, чтобы дать приграничным с Россией государствам дополнительный козырь в их отношениях с Москвой, но никак не вывести их из российской сферы влияния. Культурные, экономические и политические связи, которые объединяют евразийские государства с Россией, слишком сильны, чтобы их можно было разрушить маломасштабными программами по типу «Обучи и экипируй».

У тех, кто скептически относится к такому анализу, вырывается слово «умиротворение». По их мнению, отдавать «свободолюбивые» евразийские страны в обмен на поддержку России означает воссоздание Ялтинских реалий. Однако США, если бы им так этого хотелось, могли бы снабдить евразийские государства необходимыми ресурсами для проведения в них реформ и поставить Россию на место. Как отметил Роберт Каплан, проблема заключается в том, что «реформирование этой части планеты… потребовало бы настойчивости миссионера и безграничной тяги к власти, коих у Запада нет и вряд ли появятся, особенно с учетом того, сколько сложности им доставляют расположенные по соседству и менее проблемные Балканы». Уверенность в том, что США могут заставить Россию отказаться от реализации своих законных, как она это понимает, интересов, не вкладывая при этом времени и особых усилий, – в лучшем случае наивна, а в худшем – контрпродуктивна.

А идея о том, что евразийские страны могут быть просто включены в бесконечно расширяющийся Европейский союз, особенно на волне масштабного расширения этого года – и таким образом исключены из «российской» сферы влияния, – не подкреплена реальными фактами. Романо Проди, председатель Еврокомиссии, ясно это заявил в конце 2002 года: «Интеграция Балканских государств в ЕС станет завершающим этапом объединения континента… Я не отрицаю, что этот процесс проходит гладко. Но мы не можем постоянно расширяться. Мы не можем отказаться от европейского политического проекта и превратить Европейский союз просто в зону свободной торговли в масштабах континента».

Масштаб, в котором ЕС будет сотрудничать с евразийскими странами в ближайшие годы, не выйдет за рамки Общего Европейского Экономического Пространства и Общего Европейского Социального Пространства, оба из которых сформировались в результате переговоров между Москвой и Брюсселем.

Поэтому вопрос стоит о том, смогут ли США договориться с Россией о правилах сосуществования для обеспечения собственных интересов в Евразии по мере того, как усиливающаяся Россия будет утверждать свою экономическую и политическую роль на евразийском пространстве. И в этом следует отметить принципиальное отличие от того времени, когда Кеннан писал свою статью. В 1947 году за счет своего доминирования в Евразии СССР представлял угрозу для разрушенных войнами Западной Европы и Восточной Азии. Сегодня же, если России все же удалось бы установить свой полный контроль над евразийским пространством, что представляется для Москвы слишком затратным, он бы ограничивался влиянием ЕС, Китая и Японии.

Важно также четко разделять интересы США и интересы евразийских стран. Грузия, Украина и Узбекистан (и их сторонники в США) могут желать, чтобы США сделали все возможное, чтобы нейтрализовать экономическое и политическое влияние России. Но разумная политика в отношении России должна быть основана на анализе, а не на потакании желаниям и интересам других стран или групп интересов. И размещение американских сил в Евразии после событий 11 сентября в поддержку операции в Афганистане является наглядным примером того, как США могут реализовывать целевое, ограниченное и успешное вмешательство в евразийское пространство при молчаливом согласии России.

США недовольны усилением России. Однако, несмотря на все проблемы, существует множество направлений, по которым США и Россия могут взаимодействовать. На данный момент изоляция России будет контрпродуктивной. Даже в нынешних условиях, есть много способов для США и Запада оказать влияние и задать направление развития России. Стремление России получить доступ к капиталу и рынкам делает ее заинтересованной в укреплении региональной стабильности. По мере того, как будут усиливаться торговые и политические связи, интересы самой России будут все больше совпадать с интересами Евро-Атлантического сообщества. А с ростом уверенности России в том, что ее интересы обеспечиваются, ее поведение, особенно в Евразии, будет становиться все более предсказуемым и транспарентным.

Более 50 лет назад Кеннан пришел к выводу о том, что «неотъемлемым элементом политики любого государства в отношении России является хладнокровие и сфокусированность, а требования, предъявляемые Москве, должны излагаться таким образом, чтобы была возможность достичь соглашения, при котором российский авторитет не сильно пострадает». Если говорить об истоках поведения России в XXI веке, эта рекомендация остается разумной и по сей день.

Впервые опубликовано в журнале «National Interest» весной 2004 года. URL: http://nationalinterest.org/article/the-sources-of-russian-conduct-647.