8. Третий пол

8. Третий пол

Выделенность гомосексуалов в особую категорию несомненна. Отчуждение общества по отношению к ним — тоже. Они — как «белые вороны». Но это не просто метафора. В отчуждении общества есть не только культурные факторы, но и биологическая основа. Инстинктивное поведение животных направлено на подавление, на изгнание, на уничтожение тех мутаций, которые придают какому-то одному индивиду резкое отличие от остальных особей: эти отличия, переданные потомству и размноженные, могут быть опасны для выживания вида.

С другой стороны, нельзя считать, что «натуралы» (гетеросексуалы) целиком во власти предрассудков, когда испытывают отчуждение и неловкость в общении с «голубыми» (гомосексуалами). Рассмотрим конфликт, изображенный в романе одного из лучших «голубых» писателей Англии Дэвида Риса «Цвет его волос».

В романе описывается любовь двух лондонских школьников — красавца Марка и Доналда, лучшего футболиста школы. Марку было восемнадцать, Доналд был на год младше. Доналд поделился своим секретом с сестрой, она — только со своим возлюбленным, тот под большим секретом выдал тайну близкому другу, и через короткое время ее знала вся школа. На классных досках стали появляться оскорбительные рисунки и надписи, и от Доналда отшатнулись даже ближайшие друзья по команде. Как-то после футбола, когда Доналд голым вышел из душевой в раздевалку, где всё было заполнено паром, он сослепу наткнулся на голого же Гери. Тот вскинулся с неожиданной злобой: «Смотри, куда прешь, гомик поганый!» Доналд бросился на обидчика, но был схвачен другими («Давай, Гери, вот тебе случай показать ему!») и жестоко избит. Тренеру Гери объяснил: «Он трогал меня». Чуть позже тренер сказал Доналду: «Как я понимаю, совершенно невероятно, чтобы ты щупал другого парня в душе, да еще в присутствии всей команды». Тем не менее, он тотчас исключил лучшего футболиста из команды, чтобы сохранить ее единство.

А незадолго до того их учитель английского, сам втайне «голубой», объяснил сестре Доналда неловкость положения и даже выразил свое сочувствие возмущению обычных парней в этом вопросе. «Были бы Вы обрадованы, если бы мужчинам было позволено входить в женскую раздевалку?» — «Конечно, нет!» — «Почему?» — «Ну… это же очевидно… Я бы себя плохо чувствовала, если бы десятки мужчин могли разглядывать меня раздетой!» — «Вот поэтому понятно, когда гетеросексуальные мужчины в таких же ситуациях озабочены присутствием геев» (Rees 1989: 57–61).

В самом деле, и с теми и с другими гомосексуалы не свои. Ведь в общении с женщинами гомосексуалы должны соблюдать дистанцию и ограничения, обычные для мужчин, поскольку они выглядят как мужчины, обладают массой сугубо мужских качеств, да они, при всей значимости своей ориентации, и суть мужчины во всем остальном. Женщины их воспринимают как мужчин. И в то же время с мужчинами они тоже не свои: их сексуальная ориентация, если она известна, побуждает остальных мужчин ожидать от них женского взгляда на мужское тело, а женский взгляд (при невозможности установить сексуальный контакт, хотя бы взглянуть в ответ на женское тело) создает у большинства мужчин ощущение огромного неудобства, дискомфорта, беззащитности. И хотя никакие похотливые акции со стороны гомосексуалов (пусть даже только поглаживания, дотрагивания и т. п.) в этих ситуациях обычно не предпринимаются, раздражение гетеросексуальных мужчин столь высоко, что в самом невинном движении они подозревают такие попытки.

Зилэнд относит это и к ситуации геев в армии. «Как может американский воин, агрессивный и хищный, стоять голым в душе перед мужчиной, о котором известно, что он овладевает другими мужчинами, без того, чтобы этот солдат-мужлан почувствовал себя как бы женщиной?» (Zeeland 1993: 15).

Но ведь и геям неловко в мужской раздевалке. Редактор влиятельного американского журнала «Нью-Рипабликен» Э. Сэлливен (1996: 4) так описывает свое взросление:

«Пришла юность. Я уже не знал, куда деться от сильного и теперь вполне осознанного желания. Оно не покидало меня ни днем, ни ночью, ни во сне, ни наяву — недвусмысленное, неодолимое влечение к людям моего же пола. Оно стало причиной тайных мучений. Гомосексуалу доступно то, о чем мечтает каждый подросток: оказаться невидимым в женской раздевалке. Разница лишь в том, что гомосексуал одновременно виден и невидим в мужской раздевалке. И он возбуждается. И тогда жизнь преподает гомосексуалу важный урок: само твое выживание зависит от умения скрывать свои чувства.

Помню, мне было пятнадцать, я вернулся в школу после летних каникул и переодевался вместе с одноклассником, который давно мне нравился. За каникулы он совершенно преобразился — вырос, раздался в плечах, на груди появились волосы. Передо мной был не подросток, а почти мужчина. Он стал медленно стаскивать с себя рубашку. Конечно, он не подозревал, что для меня это был настоящий стриптиз. Я чуть не задохнулся от возбуждения, но никак себя не выдал. Гомосексуал быстро постигает, как контролировать свои эмоции. Но после подобных побед над собой в душе остается только горечь притворства и презрение к себе».

По-видимому, отдельные бани, пляжи, а не только танцевальные залы, нужны не только самим геям, но и представляются желательными с точки зрения гетеросексуального большинства. Не так давно в Америке некий агент по продаже недвижимости Билли Карг из Окленда, штат Калифорния, предложил оснастить все общественные туалеты не двумя, а тремя отделениями — для мужчин, для женщин и для гомосексуалов.

«Они заслуживают того, чтобы иметь свои туалеты, а я заслуживаю того, чтобы меня оставили в покое, — заявил он. — Клянусь, что я ничего не имею против представителей сексменьшинств. Ведь каждый имеет право жить своей жизнью. Но я сыт по горло тем, что ч на подходе к писсуару меня кто-то сладострастно рассматривает и заводит непристойные разговоры. И всем рядовым американцам это тоже не по нутру. Ты уже не чувствуешь себя в безопасности даже в туалете!» («Оставьте меня в покое» 1995).

Судя по прилагаемому фотоснимку, этому толстому изобретателю вряд ли так уж не было отбоя от геев, скорее тут особая мнительность (или самомнение), но сам выбор мании преследования характерен.

В сущности, по крайне мере, в вопросах межполовой коммуникации, где ожидается взаимная стеснительность, стыдливость, дистанция между полами, гомосексуальные мужчины образуют третий пол (а лесбиянки — четвертый).

Немецкий адвокат и журналист Карл Генрих Ульрихс во второй половине XIX века выпустил серию из пяти книг под общим названием «Исследование загадки любви между мужчинами». Он объяснял эту любовь тем, что у таких мужчин в мужском теле живет женская душа или, говоря по современному, женская психика. А раз так, они не укладываются в обычную разбивку на два пола и для них нужно сформировать в классификации особую ячейку — третий пол. Слова «гомосексуалы» тогда еще не было придумано. Исходя из мифа о музе Урании, которая у Платона ниспосылает «прекрасную любовь» между мужчинами, Ульрихс назвал таких людей «уранистами». Он считал принадлежность к третьему полу врожденной и тем самым отверг основания считать их извращенцами или преступниками.

Учитывая наказуемость любви между мужчинами, Ульрихс публиковал свои книги под псевдонимом Нума Нумантий. Однако в 1865 г. он организовал в своем родном Ганновере «Союз уранистов». Когда на следующий год либеральный Ганновер был оккупирован Пруссией, организатора «Союза» посадили на два года в тюрьму. По освобождении он уехал в Баварию (тогда это было другое государство), где в 1867 г. выступил на Конгрессе германских юристов в Мюнхене с признанием своей уранистской принадлежности и потребовал отмены законов, карающих за уранизм. Юристы были ошеломлены такой наглостью, они разъяренно кричали и топали ногами. Ульрихс вынужден был эмигрировать в Италию, где продолжал отстаивать свою теорию.

В Германии эту теорию подхватил Магнус Гиршфельд, а в Англии — Эдвард Карпентер, в России Василий Розанов.

Врач-сексолог Мангус Гиршфельд, борец за отмену закона, карающего гомосексуальную любовь, и создатель Института сексуальных наук в Берлине, выпускал с 1899 г. «Ежегодник о промежуточных сексуальных типах». В 1907 г. вышла его книга под названием «Третий пол Берлина» (Hirschfeld 1907). Гиршфельд вызвал колоссальное раздражение гомофобов. На него напали на улице, пробили ему голову, в другой раз по нему стреляли на митинге. Когда нацисты пришли к власти, его библиотека была сожжена, сам он арестован, но бежал во Францию, где вскоре умер. Сейчас в Германии выходит журнал по проблемам гомосексуальности, носящий его имя — «Магнус».

Карпентер, поэт и богослов, священник, отошедший от англиканской церкви, социалист и член Ученого совета Кембриджского университета, любил парней из рабочей среды. Они жили десятилетиями в его усадьбе. Среди его сочинений есть длинная поэма «Демократия», и он написал музыку к песне английских пролетариев «Вставай, Англия».

В книге «Промежуточный пол», вышедшей в 1908 г., Карпентер писал о типичном уранисте:

Это «человек, который развитую мускулатуру и силу воли соединяет с более нежной и эмоциональной натурой женщины — иногда это сочетание просто феноменально… В эмоциональном смысле это исключительно сложные, чувствительные, деликатные и любвеобильные люди; в них кипят страсти, они подвержены стрессам; они возбудимы и неустойчивы; их логические способности могут быть, а могут и не быть хорошо развиты, однако интуиция в них всегда сильна; подобно женщинам, они способны определять характер человека чуть ли не с одного взгляда; они неведомым даже для самих себя способом распознают то, что у человека на уме; что касается пестования и ухаживания, то здесь их не превзойти; в глубине души они артистичны и обладают артистичной чувствительностью и изысканностью. Иногда такой человек является мечтателем, он молчалив и сдержан; часто он музыкант, человек искусства, пользующийся успехом в обществе, но тем не менее не понятый им» (Carpenter 1930).

Русский философ Василий Розанов, сам вовсе не гомосексуальный, основную часть своей книги «Люди лунного света» (1911) назвал «Третий пол». Он приравнивал содомитов к девственникам, которые никогда не женятся, и приписывал им ряд достижений религиозной культуры.

«Кто слагал дивные обращения к Богу? — Они! Кто выработал с дивными вкусом все ритуалы? — Они! Кто выткал всю необозримую ткань нашей религиозности? — Они, они!» Он считал, что содомитов отличает особенный вкус. «Глаз у содомита, — другой! Рукопожатие — другое! Улыбка — совсем иная! Если хотите, он третий человек около Адама и Евы; в сущности — это тот Адам, из которого еще не вышла Ева». Поэтому их функция — сохранять древнюю традицию. «Как ни мало их на земле во всякое время, <…> творчество их, начиная с двух мудрецов Греции, Сократа и Платона, необозримо по величине…» (Розанов 1990: 100–101).

Идея об особой одаренности гомосексуалов вообще очень популярна — есть монография «Гомосексуальность и творческий гений» (Ruitenbeek 1967).

Очень тонкое наблюдение сделал Гарри Хэй, один из зачинателей движения сексуальных меньшинств в Америке. Он как раз в детстве не подходил под стандартное представление о мальчике, и его обзывали бытующей в английском языке для таких мальчиков кличкой «sissy» («сестричка», «девчонка», «неженка», «маменькин сынок», «пай-мальчик»). Он вспоминает, что когда он был в четвертом классе, мальчишки в школе пеняли ему, что он бросает мяч как девочка. Но две девочки, случившиеся тут же, возразили: «Нет, ты бросаешь мяч не как девочка. Ты бросаешь его, как sissy!» Хэй считает это очень метким — уже тогда он был ни мальчиком, ни девочкой, он был другим (Hay 1987: 282–283). Правда, этот другой всё-таки располагался на дороге от мальчика к девочке.

Если, однако, эволюция человека сформировала третий пол, то какой в этом был смысл? Можно понять, зачем размножение стало на каком-то этапе эволюции двуполым, зачем возникли два пола. Это более-менее ясно: чтобы обеспечить разнообразие в сочетаниях генов и тем самым, сделав каждую новую особь отличной от ближайших предков, облегчить изменение вида в его приспособлении к меняющимся условиям существования. Но зачем понадобился третий пол?

Карпентер считал, что в силу своей двойственной природы люди третьего пола «несут особую миссию промежуточного звена между двумя другими полами». Он считал, что в этом заложен какой-то смысл, что эволюция не случайно привела к такому образованию.

«Сталкиваясь с проявлениями природы, мы должны сохранять определенную терпимость и уважение. <…> Хотя эти градации человеческих типов существовали во все времена среди всех народов и, так или иначе, они выделялись среди массы обычных людей, частота их появления в наши дни <…> может свидетельствовать об определенных изменениях, проходящих с нарастающей скоростью. Мы не можем на самом деле знать, в чем суть происходящей эволюции или какие новые формы людей уже существенным образом отличаются от окружающей массы человечества. Подобных примеров в достаточном количестве имеется в истории развития природы — скажем, вне всякого сомнения, в какой-то период эволюции рабочая пчела уже отличалась по признакам от своих собратьев разного пола, так что и в настоящее время могут появляться разные человеческие типы. Эти люди нового типа, возможно будут играть важную роль в обществе будущего, несмотря на то, что сейчас их появление сопровождается изрядным недоумением и непониманием» (Carpenter 1908/1930, цит. по Расселл 1996: 49, 54–55).

Явно увлекаясь, он считал, что «урании», в поисках новых приложений для своей энергии, становились «исследователями жизни и природы, изобретателями и учителями искусств и ремесел… открывателями богов и религии… и в конце концов заложили основы жречества и наук, литературы и искусства».

Но основная идея Карпентера не так уж архаична или непрофессиональна. Основоположник социобиологии Э. О. Уилсон из Гарварда в книге «О человеческой природе» пришел к такому выводу: есть

«…сильная возможность, что гомосексуальность — отличительное и благотворное поведение, развившееся как важный элемент ранней человеческой социальной организации. Гомосексуалы возможно являются генетическими носителями некоторых наиболее альтруистических импульсов человечества» (Wilson 1978).

Альтруистичность в данном случае не свойство характера, а неизбежный факт: он заключается в отсутствии собственной семьи и, следовательно, в работе на пользу семей, созданных другими, на содержание чужих детей, на всё общество. В самом деле очень похоже на рабочих пчел.

Британский антрополог Джералд Херд, писавший под псевдонимом Д. Б. Вест, видел в гомосексуалах тип человека, наиболее ярко представляющего в биологическом виде Homo sapiens эволюционно новую для приматов черту — неотению, то есть продленные детство и юность. Неотеническая натура гомосексуалов позволяет им быть открытыми, пластичными и искателями в гораздо большей мере, чем их это имеет место у их гетеросексуальных сверстников, оседающих в специализации и семейной стабильности. Неотения означает неспециализированость, универсальность, незакостенелость, представляющую в эволюционном плане преимущество и позволяющую гомосексуалам вносить такой большой вклад в человеческую культуру (Vest 1987, orig. 1955).

Эту традицию продолжила Шарлотта Бах, лондонский специалист по этологии человека (Bach 1981). Она тоже задавалась вопросом: «Почему эволюция не свела на нет гомосексуальность миллионы лет тому назад?». Ответ, по ее мнению, прост: гомосексуальность — необходимый эволюционный фактор внутри нашего вида. Бах считает, что гетеросексуальное большинство обеспечивает стабильную и в общем консервативную основу, необходимую для существования и воспроизводства нашего вида, тогда как сексуально двойственное меньшинство производит эволюционно значительные изменения в поведении, которые в ходе развития стимулируют эволюционно важные анатомические изменения. «Геи столь же нужны для выживания нашего вида, сколь и так называемые натуралы».

Идея проста: если гомосексуальность так постоянна, так укоренена во многих культурах, так распространена в каждой популяции, то есть у нее, наверное, какие-то социальные функции? Карпентер, Херд, Бах старались выявить их.

Еще одну функцию гомосексуальной субкультуры называет Джуди Гран. Литератор Джуди Гран, видная американская участница феминистского движения и сторонница лесбийской любви, считает, что гомосексуалы нужны обществу.

«Всех геев, участвующих в геевской культуре, общество использует в особых целях. За нами пристально следят, чтобы увидеть, где проходит граница вещей — что слишком далеко, слишком много, слишком низко, слишком плохо, слишком экстравагантно, слишком мягко, слишком опасно, слишком грубо, слишком культурно, слишком агрессивно, слишком сексуально. Одно из строжайших измерений, имеющихся у гетеросексуального общества, это как близко каждый из его членов подходит к тому, чтобы быть «как гомик» или «как лесбиянка». Мы существенны для их знания о том, кто они есть.

По временам мы локализованы как «противоположный полюс» — или локализуем так себя: впереди или позади или в стороне от окружающего нас общества. Это полюс с зеркалами. Люди следят за их собственным отражением в нашем поведении, чтобы судить о своем поведении».

С такой логикой можно и воров счесть необходимыми для общества. Но обогащение эстетической палитры за счет гомосексуалов, видимо, в самом деле происходит.

«Мы — зеркала для «мужской» и «женской» силы и красоты — по крайне мере. <…> Еще более важно, что в самом сердце культуры, где живут имиджмейкеры (творцы образов), мы постоянно открываем обществу содержание и изменчивость его образов, разнообразие возможностей…» (Grahn 1987: 5–6).

Поэтому Оскар Уайлд и Джанни Версаче становились законодателями моды. Поэтому многие детали костюма и целые стили входили в моду сначала у геев, а уж потом распространялись на всю мировую культуру. Это с удивлением и возмущением отмечает Дэвид Рейбен, явный гомофоб.

«Гомосексуалистов, — пишет он, — выдает стремление подчеркнуть свою мужеподобность одеждой. Так, двое мужчин носят примерно одинаковую рубашку, но у гомосексуалиста она несколько ярче и облегает тело плотнее. Хороший пример — брюки машинистов. Белые брюки с вертикальными голубыми полосами издавна носились почти исключительно машинистами поездов и пожарными. Гомосексуалисты решили, что эта одежда выглядит очень привлекательно, и она стала их униформой — полосатые брюки в обтяжку с красным поясом на талии. Эту моду подхватили модельеры, и она вошла в обиход. Мода на кожаное, мода а ля Неру и а ля казак возникли в гомосексуальной среде. Большинство гетеросексуальных мужчин, к собственному сожалению, могут найти на прилавках мало модных вещей, созданных не гомосексуалистами или благодаря им» (Рейбен 1991: 113).

В еще большей мере это относится к моде на женские детали в мужской одежде и прическе — рубашки с воланчиками на груди, длинные волосы, да еще собранные в пучок сзади, высокие каблуки. То же касается и мужских деталей в женской одежде и прическе — пиджаки, туфли на низких каблуках, короткая стрижка. И уж явно отдают «промежуточным полом» стиль «унисекс» и повсеместные джинсы.

Эту вторую идею Гран развивает петербургский философ А. Секацкий (1996). Он указывает, что эротическая программа, хранимая культурой и предоставляемая ею каждому индивидуальному сознанию, далека от природной узкой нацеленности, характерной для животных, и очень избыточна — как всякая устойчивая система и как вся культура в целом. Но для реального воспроизводства господствующего модуса сексуальности индивиду не требуется брать у культуры всю ее программу, достаточно лишь частичной реализации. Есть некий наиболее часто повторяемый набор, некая «критическая масса» человеческой сексуальности, нужная для поддержания половой жизни. Те, кто выходят за границы этого набора — «извращенцы». Одни недобирают до «критической массы». Это «извращенцы первого порядка»: фригидные женщины и слабо сексуальные мужчины, прирожденные аскеты. Другие — используют и редко реализуемые компоненты универсальной эротики. Это «извращенцы второго порядка». Таковы гомосексуалы. Они — гаранты избыточности программы, ее широты. Они — те маргиналии, с устранением которых начинается сужение спектра, деградация чувственности, сводящая ее к примитиву.

Секацкий ссылается на «Историю сексуальности» Мишеля Фуко. Сам гомосексуал (он умер от СПИДа), Фуко в своем многотомном исследовании прослеживает, как формировалась структура вожделения, характерная для современного Запада. «Длинное ухаживание», в котором чередуются мольба и натиск, отчаяние и робкая надежда, было первоначально отработано приверженцами гомосексуальной любви. Именно эта любовь трактовалась в античной Греции как возвышенная и «платоническая» (поскольку ей предавался и отстаивал ее философ Платон). Именно в этой любви соединялись тогда изящная эротика, интеллектуальные собеседования, воспитание и забота, нежность и страсть. А гетеросексуальная любовь выглядела тогда гораздо проще, ближе к животному обзаведению потомством. И только в позднем европейском средневековье куртуазная любовь рыцарей и придворных освоила разработки гомосексуальной любви и перенесла их в гетеросексуальную среду.

Секацкий печально добавляет:

«Человечеству, впрочем, вовсе не свойственна благодарность к тем, кто гарантирует широту выбора возможностей. Кому, собственно, придет в голову, что узкая прослойка транссексуалов или лесбиянок занята крайне ответственным, общезначимым делом, можно даже сказать, миссией — быть испытателями авангардных модусов бытия. Напротив, хорошо известен опыт тоталитарных режимов, стремящихся сократить «квоту разнообразия» человеческого, поскольку однородная среда легче поддается управлению и контролю».

«Инакочувствующих» Секацкий называет «революционерами чувственнности».

Но все эти социальные функции геевской субкультуры, хотя и имеют значение для ее существования, вряд ли могли бы противостоять ее негативному эффекту в деле выживания, ее отрицательному воздействию на обзаведение потомством. Эфроимсон (1995: 79) предложил чисто генетическое объяснение того, почему эволюция поддерживает гомосексуальность. Просто женственные мужчины и мужеподобные женщины вредны для существования вида, так что если они появляются, то естественный отбор должен устранить их воспроизводство. Вот и выработалось средство не допустить продолжения их рода — гомосексуальные влечения. Этой гипотезе противоречит гомосексуальность вполне обычных представителей своего пола. Так что уменьшается рождаемость — и всё.

А ведь в этом решающее значение для эволюции. Очевидно, и в этом вопросе роль гомосексуальности надо пересмотреть.

Именно таково мнение Джералда Херда и знаменитого английского писателя Гора Видала. Херд писал:

«Современное общество встает лицом к лицу с двумя вызовами. Первый — это Мальтусов Дьявол, снова нависающий над человечеством: Мы должны сообразить, что человек размножается быстрее, чем он может производить пищу. Когда такие общества, как ахейские греки, — или номады на своих истощающихся пастбищах — находили, что давление населенности угрожает катастрофой, они видимо меняли свои нравы относительно изофилии (так он называл гомосексуальность. — Л. К.) и увеличивали долю тех, кого этот способ жизни удовлетворял и вдохновлял… Так что изофилия — это ответ природы на давление населенности на снабжаемость пищей».

Второй вызов природы Херд видел в усложнении жизни, которое, по его мнению потребовало нового типа человека.

«Все высоко развитые сообщества — пчелы, муравьи, термиты — произвели рабочие типы, специфические мутации для удовлетворения социоэкономических структур. Когда человеческое общество усложнилось и стало переплетенным, человек тоже произвел тип, способный служить этим потребностям. В развитых обществах, изофилический тип, освобожденный от размножения, произведен и столь специализирован, чтобы привести в движение разработанные организации. Всё усложняющиеся социальные структуры требуют типа, не столь ограниченного маленькой ячейкой семьи, как гетеросексуал» (Vest 1987, orig. 1955).

Гор Видал также считает, что в современном мире:

«…роль женщины изменилась, а с этим и роль семьи. Это феномен гораздо более крупного культурного интереса, чем проблемы гомосексуала; они, однако, связаны между собой. Когда налицо коллапс иудео-христианства и перенаселенность вместе с истощением энергоносителей, то невелико преимущество иметь детей — скорее наоборот. Тем не менее каждый воспитан так, что ведет себя как если бы Соединенные Штаты были мало населенным аграрным обществом, которое нуждается в уйме новых детей. Этот подход нелегко изменить» (Altman 1984: 297).

Действительно (пусть это абсолютно еретическая мысль), вполне возможно, что в будущем гомосексуальная любовь станет и впрямь вполне приемлемой и даже поощряемой формой сексуальных отношений. Нужно ли повышать рождаемость? — раньше сама постановка такого вопроса казалась кощунственной, а мальтузианство — реакционным человеконенавистническим учением. Но уже в 1979 г. в СССР вышла книга демографа под таким именно названием «Нужно ли повышать рождаемость?» (Киселева 1979). Стандартный советский ответ ясен, но даже постановка вопроса уже прогресс. Ведь нарастающее увеличение средней продолжительности жизни, а с тем и продуктивного периода жизни, ведет к заметному росту плодовитости человека. Человечество переживает сейчас демографический взрыв, оно резко увеличило темпы своего прироста и в настоящий момент стоит перед угрозой близкого демографического коллапса. Об этом говорилось на Каирском демографически-экологическом конгрессе 1996 г.

Меры по планированию семьи и самопроизвольное уменьшение рождаемости связаны с высоким уровнем бытовой культуры в богатых и развитых странах, а бедные и отсталые с лихвой перекрывают этот эффект. Поэтому для человечества в целом деторождение перестает быть категорическим императивом, абсолютной повсеместной и вечной ценностью, мерой нормы. Формы любви, принципиально не ведущие к деторождению, могут занять почетное место среди сексуальных отношений. Это ведь более надежное и универсальное средство ограничения рождаемости, чем контрацептивы, и гораздо более гуманное средство, чем применяемые в Китае запреты на рождение третьего ребенка, насильственная стерилизация и т. п.

Тем не менее большинство новобрачных мечтает о детях и большинство, по крайней мере, европейских стран озабочено уменьшением рождаемости и принимает меры по стимулированию ее.

Но вот парадокс! Оказывается, свобода для гомосексуальных связей вовсе не уменьшает рождаемости, даже наоборот — скорее ее увеличивает.

Фукс (1914: 67–68) еще в начале века обратил внимание на то, что Румыния и Сербия, где гомосексуальность тогда была ненаказуемой, превосходят по приросту населения Германию и другие европейские страны, где она строго преследовалась по закону. Известный американский сексолог Ч. Э. Трипп, много работавший с Элфредом Кинзи, пишет в книге «Гомосексуальная матрица»:

«Общества, которые предпочли активно подавлять гомосексуальность, делают это с широко обоснованными моральными целями, но ударяют по гетеросексуальности гораздо больше, чем могли бы любые ее недоброжелатели. Далее, те общества, которые наиболее попустительствуют гомосексуальности и практикуют ее больше всего, будь то самые примитивные племена или самые развитые цивилизации, — это именно те общества, которые имеют самую высокую рождаемость и проблемы с перенаселенностью. Мусульманские культуры Северной Африки являются наиболее известным примером, хотя они еще не самый яркий. Сексологическими исследованиями — от Хэвлока Эллиса до Кинзи — установлено, что в арабских странах гомосексуальная активность даже выше гетеросексуальной» (Tripp 1976: 34).

Причины того, почему во многих мусульманских странах весьма терпимое отношение к гомосексуальности, лежат на поверхности — это и строжайшая охрана девственности невесты, и обычай калыма, и массовая бедность. Известен афоризм влюбленного в Ближний Восток французского «туркофила» Пьера Лоти: «В Турции женщины существуют для богатых, а для бедных — мальчики…» (Laveriere 1997: 222). Но почему это сопряжено с более высокой рождаемостью? Только из-за культурной отсталости и отсутствия средств, мотивов и навыков планирования семьи?

«Как ни странно, — заключал свои наблюдения Трипп, — общества с более высокими процентами гомосексуальности имеют более высокую рождаемость». Трипп предложил свое объяснение этого феномена, и оно будет рассмотрено дальше, а пока достаточно констатировать сам факт. Таким образом, оказывается под вопросом, что нужно делать для увеличения рождаемости — искоренять гомосексуальные связи или поощрять их, и что нужно делать для уменьшения рождаемости — насаждать гомосексуальные связи или бороться с ними. Но остается вопросом и сама конечная цель — увеличивать или уменьшать рождаемость. Словом, цели и ценности не остаются постоянными.

Эти рассуждения не снимают желательности научиться предотвращать развитие у ребенка гомосексуальной ориентации. Просто эта задача, учитывая возможную смену целей и ценностей, лишь перерастает в более широкую проблему: как воздействовать на формирование сексуальных ориентации у грядущих поколений с любым желательным уклоном — в любую сторону. У этой проблемы есть моральная сторона (пусть над ней размышляют философы) и есть сторона, так сказать, техническая — насколько эта задача осуществима.

С общей мыслью Карпентера и его последователей согласен и тот современный юноша-«максималист» из гомосексуалов, который Карпентера скорее всего не читал и даже, вероятно, не слышал о его существовании (как впрочем и о его последователях). Я имею в виду письмо, опубликованное Шахиджаняном (1993: 311):

«Сейчас много пишут, что гомосексуализм — это болезнь. Но я себя больным не считаю. Напротив, горжусь, что я такой. И мне жалко тех мужчин, которые не знают, что это такое на практике. Я никогда не испытывал и, вероятно, уже никогда не испытаю более сильного чувства, чем тогда, когда я лежу с мужчиной в постели. За два года, когда я впервые спал с мужиком, имел только трех партнеров, с двоими из них я поддерживаю связь и сейчас. Так что СПИД нам грозит не более, чем гетеросексуалам.

Я не согласен, что у мальчишек надо вырабатывать «правильный» взгляд и «верную» сексуальную направленность. По-моему, каждый сам должен выбрать, что ему ближе: гетеро- или гомо-. Самого меня «совратили», но не преднамеренно. Этим «совратителем» стал мой брат, за что я ему благодарен безмерно. Мы с моим постоянным партнером любим друг друга, я не боюсь этого слова. Мы очень нежно относимся друг к другу, доверяем, доставляем друг другу удовольствие. И вместе с тем у нас нет проблем с презервативами, ненужной беременностью (смешно, да?) и так далее, что делает наши отношения еще крепче.

Я считаю, что за гомосексуализмом будущее и по многим другим аспектам». Всё же автор письма добавляет: «Мою фамилию прошу не называть, потому что если учителя и родители узнают, мне будет плохо». И подпись: «Анатолий Н., 16 лет, школьник».