5. Звезды на заднице (дедовщина)

5. Звезды на заднице (дедовщина)

Еще важнее в этом отношении армия. Через нее проходит гораздо больше мужского населения страны, чем через тюрьмы, и проходит в юношеском возрасте. Когда тексты, впоследствии ставшие главами моей книги «Перевернутый мир», выходили отдельными очерками в журнале «Нева», посыпались письма читателей, и в письмах они с удивлением узнавали в описанном мною тюремно-лагерном быте до боли знакомые черты родной советской армии — ее «дедовщину».

Вот отрывок из письма московского студента Д. Горбатова:

«Я потрясен тем, что описанная Вами «зона» в каждой строке заставляет меня вспоминать армию… Когда человек приближается к любому армейскому КПП, его настроение становится резко подавленным, ибо он непременно видит высокий и гладкий забор. Очень часто поверх забора натянута колючая проволока. Ну, а дальше всё идет прямо по тексту статьи Л. Самойлова: «зона небольших производств, столовая зона, несколько жилых зон — отдельно одна от другой… плац для построений и карантин — для новоприбывших»… Очень похожую на описанную Вами картину можно наблюдать в армейском принципе распределения коек: нижний ярус — привилегия «дедов» и «черпаков»… И т. д. Или когда два «деда» лупят ночью в сортире молодого ногами и кричат при этом: «Руки!» По лицу никто не бьет (наутро будут видны синяки), а вот по животу, печени, почкам — пожалуйста, и при этом нельзя закрываться руками…

А это цитаты из письма новосибирского инженера А. Белоусова:

«Вчера пришел друг с горящими глазами. Навязал «Неву» N 4 — статью Льва Самойлова — со словами: «Это про нас! Прочти обязательно! Взгляд с неожиданной стороны, но точный». Я взял, полистал — об уголовщине. Меня это совершенно не интересует и не волнует. Ни я, ни мои друзья не сидели и сидеть не собираются. Отложил журнал в сторону, но реакция друга не давала покоя. Прочел — и ведь на одном дыхании, как о своем сокровенном, о том, что касается лично меня!.. А исследование действительно про нас. Оно не о зеках, а о законах развития общества, коллектива. Мы все прошли армию, и видели это своими глазами. Кто больше, кто меньше» (Самойлов 1993: 174–175).

О развитии «неуставных отношений» (дедовщины) в нашей армии писалось в последние годы много. Меньше освещалась в прессе сексуальная сторона дедовщины. Однако всем, вероятно, запомнились случаи убийства изнасилованным и доведенным до отчаяния солдатом группы своих насильников (такие случаи обнаруживались не однажды).

И. С. Кон цитирует анонимного автора, опросившего более 600 военнослужащих. По его словам, «техника изнасилования повсюду одна и та же: как правило, после отбоя двое-трое старослужащих отводят намеченную жертву в сушилку, каптерку или другое уединенное место (раньше популярны были ленинские комнаты) и, подкрепляя свою просьбу кулаками, предлагают «обслужить дедушку» (Кон 1998: 314). За послушание «салобону» обещают покровительство «дедов», но это лишь приманка. Назавтра же о его сдаче станет известно всей роте, и он навсегда останется общим холопом и сексуальной утехой.

Более детально и полно «дедовщина» описана в некоторых художественных произведениях и документах.

В своих солдатских мемуарах Дмитрий Лычёв (1998: 23–27) описывает свои приключения и наблюдения, и это тем более интересно, что Лычёв, молодой издатель гомоэротического журнала, сам явно голубой и этого не скрывает. Будучи отчаянным и агрессивным парнем, Лычёв отразил первое нападение «дедов», и, сильно избитый, выстоял. Одному из «дедов», Алику, он понравился и тот прервал экзекуцию, оставив Диму для себя (вскоре Дима станет его любовником). Позабавиться решили с другими.

«… Старшина удалился и через минуту привел двух испуганных хлопцев. Озираясь по сторонам, они безмолвно готовились к чему-то страшному. Дверь закрылась на ножку табуретки, и концерт начался».

Ребят заставляли декламировать стишки, восхваляющие старослужащих, и били. Потом заставляли без конца отжиматься от пола и проползать под кроватями. Потом одного, отколошматив, отпустили. «Второго подозвал к себе Алик. Ударив изможденного парня по щеке, он заставил его встать на колени и открыть рот». Достав свой член, он отправил его солдату в рот под одобрительные возгласы зрителей: «Соси, пидор!». Голубой автор пишет: «Я не мог смотреть на то, что всегда казалось мне таким будничным в собственной практике. Встать и уйти я не мог. Я просто закрыл глаза. Невозможно было видеть, как бедного парня по очереди насиловали в рот шесть или семь человек. Все, кому это было положено». Позже этого робкого и стеснительного паренька из деревни стали насиловать не только в рот.

В то же время, как и в тюрьме, обнаружение собственной гомосексуальности было чрезвычайно опасно. Вот случай, который Лычеву поведал на стройке земляк, только что попавшийся на гомосексуальном контакте.

На гауптвахте, откуда его привезли таскать кирпичи, его били по почкам девять охранников, вернувшихся из Афганистана. Два раза он терял сознание. «Раздев Олега догола и привязав к батарее, они поочередно начали его насиловать. Кричать не было никакой возможности. Сначала лицо просто зажимали ладонями, а потом вставили в рот обломок чайной ложки, тем самым подготовив еще одно место для удовлетворения сексуального голода. Ни один из них не побрезговал разрядиться в пидараса. <…> Рот и зад превратились в два огромных сгустка крови. Вид всего этого заставил вновь пришедших двух «афганцев» ненадолго отвернуться. Но это не помешало им чуть позже показать, на что способны они. Счастье, что эти не били. Раза три они менялись местами, насилуя Олега, пока, наконец, под общий хохот не опустились на лежанку. Олега отвязали, отвели к умывальнику…» Дня через четыре его привезли в местный морг — якобы самоубийство (Лычёв 1998: 57–61).

Более панорамная картина описана в документах правозащитных организаций, прежде всего Совета солдатских матерей. Вот цитаты из заявления гражданки Шёнбергер в Координационный комитет Всесоюзного совета солдатских матерей (ноябрь 1990 г.). Она приводит документальное свидетельство ее сына: «…Я, Шёнбергер Андрей Викторович, 27 июня 1990 года призвался Рудненским ГВК на действительную воинскую службу». Далее Андрей рассказывает, что служил в Казахстанской ССР, был направлен в военно-строительную часть, комиссией признан негодным, но командование это проигнорировало. В части начались избиения. Били старослужащие солдаты, которые помыкали новоприбывшими, как могли. «Рядовым Лайпановым был послан за сигаретами. Сигареты я не принес, и он, отозвав меня в подвал, бил меня в живот, потом ударил по голове, я потерял сознание, и он меня изнасиловал». Несколько позже он был изнасилован Шимбергеновым, Хайдаровым и Рахматовым. Надругательства продолжались и солдат сбежал из части (Нарушения 1991: 7).

Это только один пример. В Резолюции Учредительного собрания Независимого комитета социальной защиты солдат и матросов Советской Армии (Уфа, 15 октября 1990 г.) приведены обобщения. Из них я беру только аспект сексуальной эксплуатации рядовых, опуская все прочие стороны нечеловеческого с ними обращения. В документе обобщены сведения о ситуации в частях Среднеазиатского (Туркестанского) военного округа, в городе Семипалатинске. Сексуальное насилие над молодыми солдатами осуществляется в рамках «дедовщины» — традиционного произвола старослужащих и их помыкания молодыми, с жесточайшими кровавыми расправами, часто приводящими к увечьям и смертям. Этот порядок установился по многим причинам. Среди них давняя утрата положительных идеалов и целей основной солдатской массой в связи с общим кризисом социализма; грубость, примитивность и нищета нашего воинского быта в условиях нехватки средств; общая озлобленность солдат их эксплуатацией офицерством и вообще верхними слоями общества; большая доля контингента с уголовным прошлым, алкоголизмом и наркоманией среди нынешних новобранцев в связи с общей криминализацией общества.

Этот порядок тайно поддерживался частью офицерства, так как в нем они видели единственное доступное им средство добиваться расположения наиболее опытных солдат и поддерживать беспрекословное послушание остальных. «Дедовщина» была широко распространена по всей Советской армии, особенно в частях, не связанных со сложной техникой, и остается во многих войсковых частях России и других государств распавшегося Союза.

«Дедовщина» означает разделение солдат на касты в зависимости от времени, которое солдат уже прослужил, но вдобавок он должен показать, что достоин пребывания в следующей касте — пройти своеобразные жестокие «обряды перехода». Первые шесть месяцев призывники зовутся на солдатском жаргоне «духами», «слонами», «зелеными», «молодыми» или «салагами», «салабонами». Прозвище «дух» хорошо отражает физическое состояние новичков. Они совершенно бесправны и отданы на произвол старослужащих. Когда шесть месяцев прошли, солдата переводят в «черпаки» или «черепа». Эти должны передавать приказы старослужащих «духам» и следить за их исполнением. По прошествии 12 месяцев с начала службы «черпак» становится «стариком», а когда три четверти службы, т. е. полтора года, уже позади, он может стать «дедом». Иногда шкала иерархии длиннее: «салаги» — «полугодки» — «черпаки» — «деды» — «дембели».

Перевод из одной касты в другую — это типичный «обряд перехода», известный по этнографии у полудиких племен.

«Ночь представлений, — пишет Лычев (1998: 150), — начинается с «полугодок». Им причитается шесть ударов ремнем по голому заду. Эту почетную процедуру берут на себя самые старшие по призыву. Разумеется, они не щадят ни своих сил, ни более молодых задниц. Затем наступает черед тех, кто прослужил год. Они получают двенадцать ударов и становятся «черпаками». <…> Наутро обычно никто не сидит в столовой — предпочитают есть стоя. После ударов железной пряжкой запросто можно различить на заднице отпечатки звезд. По «дедовским» задницам «бьют» обычной ниточкой. Зато двадцать четыре раза».

Так «дедов» переводят в «дембели» за несколько месяцев до демобилизации.

«Деды» пользуются многими привилегиями и помыкают «салагами». С особенной вседозволенностью — «опущенными». «Опускают» же за надуманные провинности. «Опускают» путем определенного обряда, носящего сексуальный характер. Изнасилованный считается «опущенным», его все сторонятся, как зачумленного. С ним нельзя вместе есть, он спит отдельно, является рабом определенного «деда» и обслуживает его всячески, а прежде всего сексуально.

«В упомянутых войсковых частях и родах войск, — пишет Независимый комитет социальной защиты, — (есть) целые группы солдат, которых «деды» нарекают «опущенными» и обрекают (по-видимому: обращают. — Л. К.) их в женщин, еженощно насилуют в зад и в рот, подвергают самым что ни на есть нечеловеческим обращениям. <…>

Одной из распространенных форм физического насилия над «салагами» является избиение их в шеренге всеми «дедами». <…> Весь этот полугодок после отбоя по очереди ставят исключительно голыми на тумбочку, иногда с ремнем на животе и с пилоткой на голове, или ставят в таком виде к тумбочке дневального у входа в казарму и добавляют к ремню еще штык. С внешней стороны как будто издевательство и унижение, а фактически этим апробированным методом «деды» ведут отбор понравившихся солдат для обречения их в женщин. При этом конкурсе «деды» обращают внимание на внешний вид голого, фигуру, рост и т. д. <…> Весь этот полугодок заставляют ползать голыми по-пластунски под кроватью или в таком же виде впереди себя толкать поваленную табуретку, имитируя движения автомобиля, издавая при этом шумы и сигналы машины и лай собаки… <…> Весь этот полугодок заставляют голыми маршировать по казарме. <…>

Есть и такой распространенный прием, когда «дед» дает «салаге» через «черпака» один рубль и приказывает на него купить две бутылки водки, один килограмм колбасы и принести еще пять рублей сдачи. Кто из «салаг» протестует или не выдерживает этих унижений, подвергается сильному избиению со стороны «дедов» и насилию в зад и в рот. После этого их объявляют «опущенными», и жить они начинают на положении изгоев. <…> В «опущенные» «деды» выбирают по проводимому после отбоя конкурсу и наиболее образованную и талантливую молодежь. Зачастую сами офицеры указывают «дедам», кого из «салаг» надо оскотинить…»

Не всех солдат, прослуживших положенное время, переводят из «черпаков» в «деды», а только тех, кто обязуется пользоваться всеми привилегиями «дедов». Если он согласен избивать молодых, отбирать у них деньги, и т. д., но не готов насиловать их, то его не переводят в «деды».

«Главным «дедом», а им, как правило, становится старшина роты срочной службы, закрепляется по одному «опущенному» каждому «деду» на правах личной собственности и жены. Положение «опущенных» невозможно с чем-либо сопоставить, оно омерзительно и невыносимо, поэтому многие из них оказываются комиссованными из армии по психиатрическим статьям после того, как «салагу» изнасиловали в первый раз, а насилуют его в Красном уголке, и первым главный «дед», затем ему бреют голову и всё тело, и так в течение всех двух лет службы в армии. Бреют или стригут голову и тело «опущенным» один раз в месяц, специально назначенный главным «дедом» солдат из касты «черпаков». «Опущенных» набирается в роте до 15 и более солдат.

Главный «дед» назначает в среде «опущенных» одного солдата старшим, который прослужил в армии полтора года. Старший из «опущенных» получает распоряжения от главного «деда», для каких коллективных развратных мероприятий им надо готовиться и когда. Спят «опущенные» в отдельном закутке на нижних койках. Спать им положено голыми и обязательно в лифчиках. Чашечки лифчиков заполняются ватой. От подъема и до отбоя лифчики могут находиться в их постелях или у них в кармане, или они носят их постоянно на себе, вынув из лифчиков вату до отбоя. После отбоя и до подъема «опущенные» должны ходить по казарме, в туалет и умывальник только голыми, но обязательно в лифчике. Насилуют их «деды» постоянно, через час после отбоя и до подъема в постелях «опущенных».

«Когда «деды» организуют гульбища в Красном уголке после отбоя или отмечают пьянкой день рождения одного из членов своей стаи, то загоняют голыми, в одних лифчиках, «опущенных» солдат и развлекаются там до подъема коллективным половым развратом». Каждый «опущенный» обслуживает своего «деда», как раб — обстирывает его, чистит ему сапоги и даже носит на себе в отхожее место.

«Офицеры «опущенных» солдат тоже насилуют, но больше днем. Насилуют не открыто и не в Красном уголке, как иногда это делают «деды», а берут их к себе домой или в общежитие, помыть якобы полы или как будто выполнить хозяйственную работу на дому. <…> Но больше офицеры предпочитают насиловать солдат не из числа «опущенных». Этих солдат ничем не отмечают, и сослуживцы могут даже не знать, что их насилуют офицеры…» (Нарушения 1991: 11–13).

Внешне всё это очень напоминает фильм Пазолини «120 дней Содома». Но описанные подробности показывают, что система рассчитана не на гомосексуалов среди «дедов», а на гетеросексуалов: это им требуется, чтобы «опущенные» напоминали в своих лифчиках женщин. Также и Юрий Тимов (это псевдоним) в статье «Голубые в российской армии» отмечает гетеросексуальность насильников и связывает тягу к насилию с общей обстановкой бесправия, муштры, подневольного труда, нечеловеческих условий быта и отупляющей скуки. Один стройбатовец хвастался ему, как он «опускал» «солобо-на» в подвале. По этому поводу Тимов замечает: «Единственное развлечение для государственного раба в военной форме — «опустить» «солобона», хотя, как он признается, его больше устроила бы подруга» (Тимов 1995: 41). Гомосексуальные сношения служат здесь для привилегированных солдат заменой практически невозможных гетеросексуальных сношений, а одновременно секс тут оказывается средством демонстрации доминирования и агрессивности, средством унижения и средством установления власти. При такой практике он несомненно воспитывает в солдатах чувства садизма и мазохизма. Садизм, бьющая через край агрессивность — у «дедов», мазохизм и подавленность — у «опущенных».

По прикидке Тимова, «голубых» в российской армии должно быть 120–150 тысяч (из расчета 4–5 %), плюс бисексуалы и гетеросексуалы, не чуждые гомосексуальных зигзагов, — этих в несколько раз больше. Но если учесть реальную практику, то причастных к «голубому» сексу в армии окажется гораздо больше, чем «на гражданке». Ведь в некоторых частях восточных военных округов «поголовное изнасилование молодых было обычным ритуалом» (Тимов 1995:40).

Обращает ли эта практика гетеросексуалов в гомосексуалов — трудно сказать, соответствующие исследования не проведены. Скорее, вряд ли может оказать такое воздействие в массовом порядке. Демобилизовавшись, почти каждый возвратится к тому сексуальному поведению, которое ему присуще по природе. По его природе. Но несомненно, что многие еще не раз вспомнят те положительные эмоции, которые для них прочно ассоциировались с самоутверждением и доминированием, сопряженным с гомосексуальным насилием. Для тех, кто еще не определил свои склонности, сохранив юношескую пластичность, или кто бисексуален по природе, эта военная практика может тем более оказаться не без последствий. Во всяком случае — при оказии — решиться на гомосексуальные приключения будет для них проще. А опущенные открыли в себе анальный и оральный эротизм и, возможно, умение наслаждаться свободой от стыда, от долга и от воли.