Профессиональные скептики

Профессиональные скептики

Существует ли такая штука, как гипноз? Находятся ли загипнотизированные люди в особом состоянии, которое отлично от других состояний сознания, или нет? Могут ли все те поступки, приписываемые загипнотизированным, в равной мере совершать люди, не прошедшие никакого гипнотического введения? Литература, посвященная этому, весьма обширна, и лучший аргумент, доказывающий полезность таких споров, — это порожденный ими громадный объем важных научных исследований. Я попытаюсь здесь затронуть самый корень проблемы. Хотя и доказывается, что в гипнозе действует целый ряд измененных состояний сознания, зависящих от глубины транса, но жизнь казалась бы проще, если бы я говорил только об одном состоянии.

Теоретики состояния утверждают, что 1) существует особое состояние сознания, называемое гипнотическим трансом; 2) это состояние отмечено повышенной внушаемостью и усиленными фантазией и воображением, включающим визуальную память прошлого; 3) в этом состоянии снижены функция планирования и оценка реальности, а также наблюдаются такие реальные нарушения, как ложная память, амнезия и галлюцинации; 4) данное состояние включает непроизвольное поведение— объект временно теряет сознательный контроль над поведением и может также предсказать, хотя еще и нет однозначных доказательств в этом отношении, и пункт 5) в один прекрасный день данные ЭЭГ подтвердят уникальную физиологию этого предполагаемого гипнотического состояния.

Противники же отрицают все приведенные выше пункты: 1) понятия «транс» или «диссоциация», взятые из аномальной психологии, только вводят в заблуждение, потому что отклик человека на внушение есть обыкновенная нормальная психологическая реакция; 2) разница в силе реакции на внушение объясняется не разными состояниями сознания, но, скорее, индивидуальной позицией, мотивациями, ожиданиями или степенью вовлеченности воображения в задачу; 3) все феномены, связанные с гипнотическими внушениями, находятся в пределах нормальных человеческих способностей; 4) кажущееся непроизвольным поведение объекта может быть объяснено по-другому, без привлечения понятия гипнотического транса; 5) никакое физиологическое подтверждение не будет никогда найдено, ибо не существует такого состояния. Короче говоря, искать гипнотическое состояние — это все равно что разглядывать новое платье короля.

Существует и интересная фундаментальная проблема в изучении гипноза, которая некоторым образом подрывает работу обеих школ. Со времен Месмера было известно, что преуспевающий гипнотизер должен иметь доверие, должен излучать определенную уверенность в результатах внушения. Ученый, наоборот, должен соблюдать известную дистанцию как от своего предмета, так и от желаемого результата. Тогда не удивительно, что те исследователи, которые судят со стороны и поддерживают объективный подход, зачастую не способны увидеть результаты гипноза, а те, которые заходят слишком далеко в противоположном направлении, начинают подозревать, что такой штуки нет вообще, а есть только контакт и внушаемость.

Главным противником существования гипнотического состояния был Теодор Барбер (Theodor Barber), начиная с 1950-х годов. Ходит слух, который, по-видимому, пущен Эрнстом Хилгартом, что причина, почему Барбер был так убежден в том, что гипноз как отдельное состояние не существует, лежит в его собственной чрезвычайно высокой гипнотизируемости — настолько высокой, что он никогда не мог постичь, из-за чего, собственно, весь этот сыр-бор, и потому отрицал существование гипноза. В любом случае, по Барберу, понятие гипнотизма лишено смысла. Гипнотизм определяется как индуцированное состояние повышенной внушаемости, но сам факт гипнотизации уже предполагает, что сначала надо было вызвать у человека состояние повышенной внушаемости. Таким образом, аргумент ходит по кругу — так утверждал Барбер (а за ним повторяли многие другие). Но этот аргумент не такой сильный, как кажется. Мы можем отклонить его предпосылку, просто не определяя гипнотизм в терминах внушаемости и сказав, что эта внушаемость лишь один из феноменов гипнотического состояния.

Но, так или иначе, добавляет Барбер, предполагаемый феномен гипнотизма может быть гораздо проще объяснен ссылкой на позицию объекта, его мотивацию и ожидание. В огромном количестве статей Барбер старается показать, что определенные гипнотические феномены (особенно амнезия, усиление мускульных показателей, левитация рук) могут быть с равным успехом достигнуты незагипнотизированными объектами, которых исследователи ориентировали на позитивные результаты решения поставленной задачи, дали хорошую мотивацию, и от которых ждут, что они справятся с задачей. Что касается более экзотических феноменов, таких как галлюцинации, возрастная регрессия, гипермнезия и гипнотические волдыри, то тут Барбер либо пытается отмахнуться от них, либо утверждает, что в действительности они не столь показательны и незагипнотизированные объекты смогли бы без труда разыграть также и их.

Однажды на съезде Американской психологической ассоциации в начале 1970-х годов Барбер как обычно прошелся по поводу того, как легко бывает вызвать у человека анальгезию без гипнотического введения. Среди других выдающихся психологов на сцене вместе с Барбером оказался Мартин Орн. Орн чиркнул зажигалкой и поместил свою ладонь над пламенем. Прекрасно! Это, казалось бы, подтвердило позицию Барбера. Однако те, которые знали Орна, едва сдержали смех, потому что понимали, что вслед за этим он продемонстрирует номер, показывающий, что взгляды Барбера не дают ничего для нашего понимания гипноза.

Действительно, воззрения Барбера наталкиваются на серьезные трудности. Предположим, что как загипнотизированный, так и мотивированный задачей человек способны одинаково хорошо справиться с задачей X. Отсюда можно сделать вывод, что у людей под гипнозом на самом деле актуализирована мотивация к решению задачи, и такой вещи, как гипноз, не существует. Это явное заблуждение. Если А производит X и В производит X, отсюда не следует, что А и В одинаковы; они просто получили одинаковый результат. В позиции Барбера нет ничего нового, но все уже было известно со времен Бернгейма — что внушение впечатлительных и склонных к фантазии индивидуумов в бодрствующем состоянии может порой произвести тот же самый эффект, что и внушение, данное под гипнозом. Барбер перечисляет реакции на внушение, куда входят: дальтонизм, глухота, различные эмоции, увеличение близорукости, вкусовые, зрительные галлюцинации и аллергические реакции. Однако опять же это не опровергает существование особого состояния, которое мы можем назвать гипнотическим трансом.

Позже Барбер пришел к убеждению, что так называемый гипноз не только результат мотивации к решению задач, но и акт воображения. Это называли «когнитивно-бихевиористским» подходом, и его главными сторонниками стали кроме Барбера психологи Николас Спанос (Nicolas Spanos) и Джон Чавес (John Chaves). Они утверждают, что гипноз напоминает чтение книги или просмотр фильма: «У объекта под гипнозом… существуют интенсивные и живые переживания, вызванные словами или процессом коммуникации, на которые он реагирует». В другом месте Спанос заявляет, что так называемый гипноз — это просто «фантазия, ориентированная на цель»: объект воображает ситуацию, которая, если действительно возникает, приносит те же самые результаты, какие подразумеваются во внушении. Таким образом, как и с ранними взглядами Барбера, гипноз сводится к поведению, а не к состоянию.

Если исключить упор на воображение, то взгляды, представленные в книге Барбера в соавторстве со Спаносом и Шейвсом, мало похожи на раннего Барбера. Предполагаемое погружение в гипноз производит у испытуемого только позитивные установки, мотивации и ожидания. Поэтому объекты демонстрируют высокий уровень готовности реагировать на внушения (вы не можете поднять свою правую руку) и «гипнотическое» поведение (расслабление, закрытые глаза, дремоту), а также сообщают, что они загипнотизированы. Сенситивные и физиологические эффекты, возрастная регрессия, трансовая логика и зрительные галлюцинации не самым лучшим образом объясняются ссылкой на «гипнотический транс», потому что незагипнотизированные контрольные объекты также способны демонстрировать перечисленные феномены. Гипнотическая хирургия вполне объяснима, потому что большая часть тела в действительности скорее нечувствительна к скальпелю хирурга. Так что боль снижается, когда у пациента низкий уровень беспокойства и страха наряду с позитивными ожиданиями. Некоторые случаи предполагаемой гипнотической анальгезии могли бы в действительности оказаться «постгипнотической» амнезией — пациент просто забывает, что перенес боль. Сценический гипнотизм работает отчасти благодаря обману, а отчасти потому, что сама атмосфера способствует внушаемости и послушанию.

Когда когнитивные бихевиористы делают акцент на воображении, их аргументы, заметим, становятся обоюдоострым мечом, заточенным так же хорошо против них самих, как и за них. Они утверждают, что вовлечение воображения в выполнение задачи создает или помогает создать у объекта данные феномены. Сторонники существования гипнотического состояния оборачивают это в свою пользу. Они согласны, что воображение — важный фактор, но такой, который позволяет человеку достичь трансового состояния, в каком и создаются эти феномены.

Я не собираюсь входить во все экспериментальные подтверждения, которые поддерживают теории отсутствия состояния или склонны к опровержению ее, так как для непредвзятого читателя очевидно, что эксперименты могут доказывать и опровергать что угодно, в зависимости от того, какого рода вещи вы хотите подтвердить. Читая отчеты этих зачастую очень изобретательных экспериментов, которые психологи ставят для проверки того или иного феномена гипнотизма, ясно видишь, что результаты порой двусмысленны и что собственная философская предвзятость экспериментаторов неизменно указывает, как их надо интерпретировать. Например, психолог Сеймур Фишер показал в классическом эксперименте, что объекты лишь тогда отвечают на постгипнотическое внушение, когда думают, что эксперимент все еще продолжается. Если же они думают, что эксперимент закончился, то они перестают быть начеку и отвечать на пусковое слово «психология» (которое было постгипнотическим внушением). Этот эксперимент был питательной средой для приверженцев теории отсутствия состояния гипноза, поскольку он бросал тень на истинность гипнотических феноменов. Однако в действительности отнюдь не исключено, что при том способе, каким был поставлен эксперимент, Фишер неявно просил своих объектов отвечать на внушение только до тех пор, пока идет эксперимент, и в этом случае нет ничего удивительного в полученных результатах. Это тонкий момент. Однако он показывает, что экспериментальные данные не так тверды и прочны, как порой кажутся.

В мотивационных экспериментах объекты, перед которыми ставилась задача, находились под сильным давлением и должны были отвечать так, чтобы удовлетворить экспериментаторов, независимо от того, что они чувствуют в действительности, тогда как объекты гипнотических экспериментов редко находятся под таким давлением. Когда же настаивали на честном отчете, результаты бывали далеко не такими очевидными и мало поддерживающими мотивационную теорию, тогда как при соответствующем требовании честности к опыту с гипнотическим объектом почти никогда не встречалось разницы в отчете. Мотивационные инструкции могут изменить отчет о выполнении задачи, но не сами переживания. Возвращаясь на миг к жизненному вопросу о преодолении боли и тем подопытным, которые сообщали в экспериментах Барбера, что не чувствуют ее, — «здравый смысл подсказывает, что объекты в действительности переживали боль, но не осмеливались предположить, что это так. Отрицательный ответ… должно быть, объясняется обещанием Барбера, что они не будут чувствовать боль, если постараются, а если будут, то провалят эксперимент, выставив своего профессора в глупом виде! Многие из нас также станут говорить устраивающую всех ложь, находясь под достаточным моральным давлением».

Для легкого транса, как мне кажется, социально-психологическая модель — будто так называемый гипноз есть «стратегия социального поведения» — может оказаться и правильной, тогда как в случае глубокого транса правы, пожалуй, приверженцы теории состояния. Это объясняет, почему когнитивные бихевиористы получают свои результаты, а другие исследователи — результаты, которые склоняются в противоположную сторону. Например, Барбер и его коллеги часто обнаруживали в своих экспериментах, что незагипнотизированные проявляли те же самые феномены, как и предполагаемые загипнотизированные объекты; другие же находили, что у загипнотизированных могут возникать, к примеру, гораздо более значительные перепады температуры кожи, чем у незагипнотизированных. Наверное, как это установлено в викторианскую эпоху, чем глубже глубина транса, тем ярче получаемые феномены. Эриксон однажды определил глубокий транс как «уровень гипноза, который позволяет функционировать объекту адекватно и непосредственно на бессознательном уровне восприятия без помех со стороны сознательного мышления». Социально-психологическая модель позволяет работать лишь с разными уровнями мышления и отрицает какое бы то ни было функционирование загипнотизированного на бессознательном уровне.

Другая выдающаяся скептическая и бихевиористская позиция принадлежит Теодору Сарбин (Theodore Sarbin) и Вильяму Куэ (William Сое). Они утверждают, что гипноз — это всего лишь разыгрывание роли (или уступчивость, как определяет английский психолог Грэхем Уэгстаф (Graham Wagstaff). Объект хочет понравиться оператору и играет ожидаемую от него роль; он может также подвергнуться некоторого рода давлению и уступить. Ну, в этом есть элемент правды. Любой человек, который бывал загипнотизирован, знает, что существует момент (по крайней мере, в легком трансе), когда он сам решает следовать внушениям гипнотизера и, можно сказать, соглашается играть роль; этот эффект признавали уже в девятнадцатом веке. Однако нет причин отрицать, что существует такое особое состояние, как гипнотический транс. Можно даже сказать, что определение гипнотического состояния как раз включает такую ментальную двусмысленность — параллельное сознание: «Должен я на это идти или нет?» В любом случае, я хотел бы вернуться назад, к хирургическим операциям Эсдейла. Говоря как мужчина, я не вижу никакой возможности играть роль, когда кто-то другой трогает мои тестикулы скальпелем. Мне бы хотелось оказаться в достаточно глубоком трансе чтобы подвергнуться анальгезии в соответствующей области.

У Николаса Спаноса превратное понимание анальгезии. Он утверждает, что феномены, приписываемые гипнозу, по его мнению, есть «социальное поведение». Объект мотивирован реагировать, соблюдая ожидаемую от него роль, так что он развивает «когнитивную стратегию» проделывать такие вещи, как преодоление боли. Согласно этой точке зрения, то, что объект играет роль, не значит, что он притворяется: просто он использует «когнитивные стратегии», такие как воображение, отвлечение, вербализацию, которые помогают ему себя убедить, будто боль — это не так страшно, и такие стратегии в самом деле поднимают болевой порог. Так называемая гипнотизируемость, по мнению Спаноса, — это искусство, которому можно научиться, чтобы более успешно эксплуатировать свои когнитивные стратегии. Грэхем Уэгстаф согласен с этим взглядом, но добавляет: если когнитивные стратегии не работают, то объект прибегает к уловкам, — то есть притворяется. А Уэгстаф не мог не знать это, поскольку в 1970 году, будучи студентом, был «загипнотизирован» на сцене магом Крескиным и проделывал некоторые обычные для сценического гипнотизма трюки.

Реальность болеутоляющего эффекта гипноза подтверждается все снова и снова. В одном эксперименте, например, внешние наблюдатели-специалисты не смогли отличить симулянтов от действительно загипнотизированных объектов по их реакции или отсутствию реакции на электрический ток. После эксперимента симулянты, однако, сказали, что они чувствовали удары тока и должны были подавлять свою реакцию, тогда как загипнотизированные объекты сказали, что ничего не чувствовали. Противоположные эксперименты, которые показывали бы, что мотивированные или уступчивые объекты достигают такого же облегчения боли, часто оказываются несостоятельными. Необходимо, значит, не гипнотизировать, а просто уговаривать людей посредством внушения и релаксации не чувствовать так сильно боль. Трудность таких экспериментов заключается в том, что некоторые из этих объектов, которые восприимчивы к гипнозу, перешли бы в гипнотическое состояние в результате релаксации и восприятия внушений, и таким образом по крайней мере некоторые достигли бы облегчения боли благодаря гипнозу. Как тяжело доказать, что кто-то не поддается гипнозу, так и то, что он негипнабелен.

Хотя я собирался только говорить об истории гипноза, а не комментировать теории, но все-таки чувствую настоятельную потребность как-то противостоять крикливости приверженцев теории отсутствия гипнотического состояния, которые в настоящий момент весьма уверенно распоряжаются в этой области и угрожают затопить ее невероятным количеством публикаций. Несмотря на небольшие различия во взглядах (тем не менее похожих на положения Барбера и Спаноса), они говорят (преждевременно) о некой «конвергенции» мнений ученых относительно гипноза, как если бы теория существования состояния раз и навсегда отправилась в архив. Итак, позвольте мне сказать, что существуют пять видов явлений, которые, насколько я могу видеть, представляют затруднения для торжества подобных взглядов. Первое явление — память, зависимая от состояния; второе — нечувствительность к боли; третье — способность не покрываться волдырями и другие необычные эффекты, показывающие существование контроля над органическими процессами; четвертое — феномен постгипнотического внушения; пятое — феномен трансовой логики.

Память, зависимая от состояния: Мы встречались с этим ранее. В любопытном эксперименте в начале века швейцарский психолог Эдуард Клапаред (1873–1940) читал своим испытуемым десять странных слов сначала под гипнозом, а потом десять столь же странных слов в состоянии бодрствования. Затем эти двадцать слов смешивались вместе с другими словами. После гипноза испытуемых спрашивали, какие из этих слов они узнают. Они всегда узнавали только те десять, которые они слышали в бодрствующем состоянии, и никогда другие десять слов, услышанные под гипнозом. Незагипнотизированные люди могут только притворяться, что они не узнают слов. Постгипнотическая амнезия — это подлинный, определяемый состоянием феномен, который заставляет нас смотреть на гипнотическое состояние как на существующее.

Нечувствительность к боли. Не только загипнотизированные объекты могут не чувствовать боль. Эксперименты показывают, что и незагипнотизированные люди могут повышать болевой порог, если будут какие-то отвлекающие обстоятельства или подходящая мотивация и тому подобное. В ощущении боли есть, конечно, объективные элементы: все знают, например, что одни люди имеют более высокий болевой порог, чем другие, а служившие знают, что солдаты легче переносят ранения, потому что для них это нечто благоприятное (это позволяет им с честью возвратиться домой), тогда как для гражданских рана — это скверная штука, и они переживают ранения более остро. Отчасти проблема в том, что Барбер и его коллеги очень полагаются на экспериментальные данные и пренебрегают «грязными» сведениями гипнологов, проводивших хирургические операции. Однако некоторые проводимые под гипнозом хирургические операции чрезвычайно болезненные и затяжные. Даже если люди и имели более высокий болевой порог в дни Эсдейла, все равно немыслимо, что восьмичасовые операции могли проводиться под гипнозом и пациенты спокойно лежали, когда им ампутировали конечности, вырезали рак груди, опухоль мошонки и прочее. Конечно, не все из них лежали смирно, но половина из них — точно. У Эсдейла был свой определенный ответ сомневающимся, и до сих пор он звучит совершенно правдоподобно:

Каждый месяц у меня было больше таких операций, чем в местном госпитале Калькутты за целый год, и больше, чем у меня самого за предыдущие шесть лет. Должна же быть этому какая-нибудь причина, и я лично могу насчитать только две возможности: либо мои пациенты, вернувшись домой, говорили своим друзьям, страдающим от той же болезни: «Послушай, брат, какой добродушный человек этот доктор Сахиб! Он разрезал меня на куски за двадцать минут, а я заверил его, что ничего не почувствовал. Какова шутка? Не хочешь ли пойти и провернуть с ним тот же самый трюк?» …Либо они говорили своим собратьям по несчастью: «Посмотри на меня. Я избавился от моей ноши (в двадцать, тридцать, сорок, пятьдесят или восемьдесят фунтов, как это бывало) и восстановил работоспособность; теперь я снова могу зарабатывать на хлеб. Заверяю тебя, доктор Сахиб сделал это, когда я спал, и я ничего об этом не знал, — надеюсь, что тебе так же повезет, как и мне, я советую тебе: сходи и попробуй; не надо давать себя резать, если ты это чувствуешь». Какая из приведенных гипотез лучше объясняет сей факт, читатель может решить сам.

Или рассмотрим такой случай. Однажды рабочий алюминиевого завода поскользнулся и окунул свою ногу по колено в расплавленный алюминий при температуре девятьсот пятьдесят градусов по Цельсию. Под гипнотическим внушением, что воспаления не будет и в ноге будет ощущение прохлады, ему не понадобилось ничего большего, кроме сравнительно мягкого болеутоляющего, и уже через девятнадцать дней он был выписан из больницы с новой кожей, восстановленной по всей ране. Если это разыгрывание роли, или вовлеченность воображения, или реакция на какой-либо социальный намек, то это просто замечательно. В то время как приверженцы теории отсутствия состояния часто заявляют, что они — те, кто владеет «бритвой Оккама», из приведенных примеров следует, что было бы вернее предполагать о наличии некоего особого состояния, того самого, которое активирует замечательные силы нашего разума.

Необычные эффекты. Вернемся назад, к некоторым сверхнормальным способностям, разобранным в предыдущих главах. Замечательна не просто способность подавлять боль, но способность тела загипнотизированного не кровоточить при уколе, не покрываться пузырями при ожогах. И опять же, был проведен эксперимент, в котором загипнотизированным говорят, что из всего диапазона звуков они не будут слышать тон определенной частоты (575 Hz). Когда звук с этой частотой громко раздавался возле их уха, они не показывали никакой измеряемой физиологической реакции. Я призываю любого незагипнотизированного человека попробовать проделать такие вещи, а также и другое. И конечно же, мне неизвестно ни об одном из таких экспериментов, которые показали бы возможность проявления хотя бы одного из этих эффектов в иных условиях.

Постгипнотическое внушение. Если объект демонстрирует изменения в поведении после гипнотического сеанса, когда гипнотизера больше нет и испытуемый не знает, что за его поведением ведется наблюдение, то разве может гипноз быть уловкой, исполнением роли или желанием понравиться?

Трансовая логика. В повторяющихся экспериментах брали незагипнотизированньгх испытуемых контрольной группы («симулянтов») наряду с полностью загипнотизированными объектами («реальными»); при этом особые формы сновидческого мышления показывали реально загипнотизированные, а не другие, хотя им и говорилось, чтобы они вовсю старались симулировать грансовую логику. Например, каждому велели «видеть» сидящую фигуру на заданном стуле в комнате. И те и другие это делали, и те и другие описывали фигуру одинаково живописно. Но когда их просили описать спинку стула, то симулянты говорили, что не могут видеть спинку стула, так как на стуле кто-то сидит; однако у львиной доли «реальных» не возникло никаких затруднений в описании спинки стула. Противники гипнотического состояния старались объяснить эту разницу тем, что «реальные» в отличие от симулянтов были вовлечены воображением в поставленную перед ними задачу, однако это кажется мне слабым ответом — жалобой, порожденной отчаянием, как и многие другие из их аргументов. Например, в одном эксперименте сторонники гипнотического состояния подтвердили, что некоторые объекты сохраняют после гипноза амнезию, несмотря на четкие установки помнить все; противники же попытались принизить значение этого эксперимента, говоря, что эти объекты просто не хотели упасть лицом в грязь, поскольку, по их мнению, хороший гипнотический объект должен терять память.

Сторонники Хилгарда писали в 1975 году:

В конце концов, гипнотические феномены оказались прочны настолько, чтобы выдерживать возобновляющиеся атаки и то, чем эти нападки обосновываются. Продолжающаяся полемика ценна тем, что требует все больше бесспорных доказательств взамен устоявшихся представлений. Методы изучения гипноза только улучшаются по мере того, как он выдерживает атаки противников, и лишь продвигаются дальше через критическое осмысление, систематические исследования, свободные от прежней приверженности той или иной позиции по данному вопросу.

Я могу только согласиться с этим.

Позиции скептиков и позитивистов, как мне кажется, слабы перед теми логически обоснованными возражениями, которые я сформулировал. То, что некоторые люди могут воспроизводить гипнотические феномены, не будучи загипнотизированными, а лишь при помощи воображения или чего-то еще, никоим образом не разрушает реальности гипнотизма; это только показывает, что те же или похожие явления можно воспроизвести и другими способами (хотя, как я сказал ранее, они должны отличаться при легком и глубоком трансе). В 1844 году Эдгар Алан По в начале своего рассказа «Месмерическое откровение» писал: «Какие бы сомнения ни касались рациональности месмеризма, его удивительные факты сегодня почти повсеместно признаны. Те, кто сомневается в этом, — это сомневающиеся по своей природе — принадлежат подвиду самых бессмысленных и бесчестных». Ничего не изменилось с тех пор.

Однако я чувствую, что слишком быстро разделался со скептиками. Их аргументы научно обоснованны и слишком многочисленны, чтобы их можно было воспроизвести целиком в этой книге или просто суммировать. Часто возражения формулируются осторожно: «Высказанное мнение не означает, что всякое гипнотическое поведение «фальшиво», что гипноз не «работает» или что гипнотерапия бесполезна. Скорее, процессы, отвечающие за возникновение гипнотических эффектов, лучше объяснять знакомыми психологическими явлениями, чем уникальным гипнотическим состоянием». Действительно, трудно решить определенно: существует ли такое явление, как гипнотический транс, или лучше говорить о «знакомых психологических процессах» (податливость, разыгрывание роли и прочее). Однако позвольте мне повторить то, что я считаю главным: эти затруднения есть в точности отражение той двойственности, которую ощущает сам объект гипноза и которая была обозначена в первой главе как «параллельное сознание». Мне кажется, что определение гипнотического транса должно включать ссылку на это ощущение. Правы и скептики, и приверженцы теории существования гипнотического транса.