О наказаниях

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

О наказаниях

Когда я была маленькая, меня наказывали так: обижались на меня за мой проступок и переставали со мной разговаривать до тех пор, пока я не приходила с повинной. Я должна была попросить прощения у того, кто на меня сердился, а в ответ выслушать нравоучение. Это состояние ссоры с кем-то из старших было для меня очень тягостным, но и подойти “мириться” тоже было весьма трудно; случалось, что я дня два не могла заставить себя принести извинения и очень мучилась, хотя и понимала, что за дело: родители мои были справедливыми людьми и зря на меня не сердились. До того, как у меня появились свои дети, я считала такой способ разрешения конфликтов самым правильным. Но когда я попыталась применить его к своим детям, ничего не получилось. Когда они плохо себя вели, я сердилась на них и действительно переставала с ними разговаривать, но гнев мой слишком быстро проходил, а делать вид, что я сержусь, и дожидаться извинений при том, что в душе я давно простила озорника, мне казалось слишком лицемерным.

Так я и не решила, как же наказывать своих детей. Бывало, конечно, что под горячую руку им попадало по мягкому месту, но это случалось не слишком часто, за исключением одного периода. Когда родилась моя младшая дочь, старшая стала плохо слушаться (я уже писала об этом в разделе “Братья и сестры”). Я сильно уставала и не уделяла ей достаточно внимания, а сразу разобраться в причинах её поведения у меня не хватило ума. Поэтому получалось так, что ей частенько от меня попадало. Но однажды я на неё замахнулась, а она присела на корточки, сжалась в комочек и даже закрыла голову руками. Мне стало очень стыдно: до чего я довела ребёнка, он уже научился защищаться от побоев. С тех пор я стала более тщательно себя контролировать, старалась сдерживаться и, насколько помню, больше её ни разу не ударила. Я недавно спрашивала её, помнит ли она, что я её била. Она говорит, что не помнит, чему я очень рада — значит, есть надежда, что это не оставило пагубного следа в её душе.

Я спрашивала своих детей, помнят ли они, как я их наказывала. Один случай напомнила мне только старшая дочь. Однажды, когда ей было лет восемь, на дачу к нам приехали друзья пособирать малину. Набрали целое ведёрко и поставили на стол. А дочка таскала оттуда по ягодке и ела, и натаскала столько, что ягод стало заметно меньше. Я тогда очень рассердилась и послала её в малинник, который находился совсем близко от нашего дома, но виден с участка не был. Я считала, что она должна восполнить ущерб. Девочка пошла, но очень долго ходила вокруг и не решалась зайти в сам малинник, потому что он примыкал к лесу и она думала, что там могут быть волки. Зашла только тогда, когда увидела, что там ходит человек. Мне теперь задним числом страшно за неё, и я понимаю, что было небезопасно посылать за малиной маленького ребёнка одного, но тогда гнев не позволил мне здраво рассуждать. Сейчас, обдумывая эту ситуацию, считаю, что поступила правильно, но надо было просто пойти вместе с дочерью, бросив все домашние дела, например, приготовление ужина. Для неё послужило бы дополнительным уроком то, что из-за неё все остались без горячего ужина.

Вот так получилось, что мои дети выросли почти без наказаний, о чём я не слишком жалею. Наказание же “состоянием ссоры”, как мне теперь кажется, не такой уж удачный приём. Подозреваю, что именно из-за того, что ко мне слишком часто его применяли, у меня появилось такое вредное качество: для меня слишком тягостно чужое недовольство. Это очень мешает в жизни.

В некоторых семьях практикуется наказание ребёнка трудом, работой. Например, если ребёнок не убрал за собой грязную посуду, его заставляют мыть всю посуду после обеда, включая сковородки и кастрюли, хотя обычно это не входит в его обязанность. Может быть, родителям и кажется, что таким образом они приучают ребёнка к труду, но с моей точки зрения всё как раз наоборот. Мне кажется, такой подход вырабатывает у ребёнка отношение к работе как к чему-то недостойному, позорному, ненавистному. Другое дело, если его обязывают исправить последствия его собственной шалости, например, отмыть холодильник, если он нарисовал на нём «картину» фломастером, или подмести пол, если в процессе игры он намусорил. Если ребёнок ещё мал, надо эту работу ему организовать: показать, что и как надо сделать, проследить, как он будет справляться с работой. И, конечно, тут тоже надо знать меру. Трёхлетний ребёнок не способен выстирать скатерть, на которую он пролил сок, как бы Вы его ни заставляли; это Вам придётся делать самой. Что-то можно исправить вместе с ребёнком, с большим или меньшим его участием, например, вместе с ним подклеить книжку, которую он порвал, или починить сломанную игрушку. Если Вы не будете при этом сердито ворчать в том духе, что вот, сломал, а теперь чини ему... — то такая совместная работа, мне кажется, должна идти малышу на пользу, должна понемногу приучать его нести ответственность за свои поступки.

Бывает ещё такая форма наказания: мать заставляет ребёнка извиниться перед человеком, которому он причинил какой-то вред: сделал ему больно, доставил неудобство, беспокойство, обидел его и т. п. Мне кажется, это тоже не всегда целесообразно. Если ребёнок ещё маленький, то во многих случаях матери будет разумно самой принести извинения за поведение малыша, а не заставлять извиняться его. Пусть он видит, что для матери важно, чтобы посторонний человек не почувствовал себя оскорблённым, обиженным. Что это иногда важнее, чем урезонить его, ребёнка. Особенно это касается ситуаций, когда малыш обидел кого-то ненамеренно. Потом, после того, как объяснения с посторонним человеком будут закончены, мать, конечно, должна спокойно объяснить ребёнку, что он сделал не так. Иногда уместно будет упрекнуть его: «Видишь, ты ведёшь себя так, что мне приходится просить за тебя извинения». Глядя на такое поведение матери, ребёнок и сам, без особых дополнительных мер, через какое-то время поймёт, как нужно себя достойно вести в общественном месте.

От ребёнка более старшего возраста, а тем более от подростка, в ряде случаев уже можно потребовать, чтобы они сами просили прощения за свои проступки и каким-то образом искупали свою вину.

Вообще порицание или наказание должно быть, на мой взгляд, адекватно не столько реальным последствиям детского проступка, сколько намерениям и, так сказать, чистоте или нечистоте помыслов самого ребёнка.

Поясню свою мысль. Допустим, Вы принимаете гостей, и Ваш малыш, подражая родителям и стремясь быть вежливым, подаёт гостье стакан сока или чая и случайно проливает напиток на её дорогое платье. Гостья может рассердиться, обидеться, но это не значит, что её и Ваш гнев должен быть направлен на ребёнка. Вы должны перенаправить её негодование на себя: сами извиниться за детскую оплошность и постараться так или иначе исправить и сгладить последствия. Ребёнка же не только не следует ругать за него, тем более при постороннем человеке, а даже, возможно, не стоит делать ему вовсе никакого замечания, если Вы видите, что он сам смущён и огорчён своей неловкостью. Он увидит, что, заботясь об исправлении его неловкости, на него самого не очень-то обращают внимание. Это позволит ему сделать справедливый вывод, что последствия его проступка важнее, чем порицание или наказание за него. Подобные соображения помогают ему постепенно избавляться от детского эгоцентризма. Если он при этом он ещё и сам принесёт гостье извинения — прекрасно, если не сделает этого — не стоит заставлять, мне кажется. Важнее, что он поймёт, к каким результатам может привести неаккуратность даже при самых благих намерениях. А нормы поведения в подобных случаях он понемногу усвоит на Вашем примере.

А вот если ребёнок, к примеру, кинул камень в собаку — это повод для серьёзного разговора, и неважно при этом, попал он или промахнулся. Злые и нечестные поступки ребёнка ни в коем случае не должны оставаться без Вашего внимания и осуждения.

Теперь поговорим немного о физических наказаниях, вред которых общеизвестен.

Иногда мужчины в ответ на протест против телесных наказаний детей говорят: меня в детстве отец много порол, и ничего, вырос нормальным мужиком. Логика этих людей, если выразить её более распространённо, очевидно, такова: меня отец порол, но я вырос нормальным (по крайней мере, таковым себя считаю). А каким бы я вырос, если бы он этого не делал, ещё неизвестно; вон сколько отморозков кругом, их наверняка мало наказывали. Как ни прискорбно признать, но своя правда в этом есть. Этих отморозков, которых они имеют в виду, — например, хамов, хулиганов, воров — вполне возможно, никто в детстве не порол, но никто и не обращал на них должного внимания. Никому — ни родителям, ни воспитателям, ни учителям — толком не было до них дела. Главным образом именно по этой причине они и выросли такими людьми.

Я вовсе не призываю как-либо физически наказывать детей, а хочу сказать другое: видимо, физические наказания + более или менее внимательное отношение к жизни ребёнка всё же лучше, чем отсутствие всяких наказаний и всякого внимания.

Немного отвлекаясь от темы, замечу, что и сами дети это инстинктивно чувствуют: если они испытывают недостаток внимания, то часто становятся капризными, так или иначе плохо себя ведут, потому что родительское внимание даже в виде раздражённых окриков или наказания им нужнее и дороже, чем равнодушие.

Мои родители били меня дважды, и оба раза я запомнила на всю жизнь.

Один раз я ссорилась с папой. Не помню причину размолвки, вероятно, я вела себя, мягко говоря, не слишком корректно, но закончилась она тем, что я вышла из комнаты и так хлопнула дверью, что посыпалась штукатурка. Папа догнал меня и в гневе несколько раз шлёпнул по попе, причём так мягко и небольно, что мне стало даже немного смешно. Позже он, несколько даже оправдываясь, говорил, что из-за такого удара могут упасть стенные часы, которыми он очень дорожил. Не могу сказать, что я почувствовала какое-то унижение: я хорошо понимала, что мне попало за дело. Однако сам факт, что папа меня ударил, хотя и вызвал у меня в тот момент неуместную улыбку, произвёл на меня огромное впечатление, ведь до этого он никогда меня не бил. Не трогал он меня и потом, а я не помню, чтобы хоть раз в жизни после этого случая хлопнула дверью, хотя поводы для этого, несомненно, бывали.

Другой случай был на даче; мне было около тринадцати лет. Мы с ребятами каждый вечер играли в волейбол до самой темноты. Площадка находилась рядом с нашим домом и была частично видна из окна; когда шла игра, доносились крики игроков и стук мяча. Однажды, когда стемнело настолько, что уже не стало видно мяча, а расходиться ещё не хотелось, мы решили прогуляться до станции (до железной дороги было меньше полукилометра), что и сделали без всякого скверного умысла. Мы дошли до станции, посидели немного в станционном домике, походили по рельсам и пошли по домам. Заняло это не более получаса. Но когда я пришла домой, мама буквально набросилась на меня и пару раз ударила. “Где ты была?” - со слезами и злостью кричала она. Это при том, что мама вообще была человеком спокойным и даже голос на кого-либо повышала крайне редко. Я не понимала, в чём дело. У нас не был оговорён срок возвращения домой, я не считала, что нарушила какой-то запрет и ничего плохого в своём поведении не видела. Времени было около 22.40 — не так уж поздно для лета, как мне казалось. Лишь потом, научившись оценивать своё поведение со стороны, я поняла, почему мама так рассердилась. Дети играют в волейбол, ей это слышно и отчасти видно. Постепенно темнеет (а из освещённой комнаты сумерки кажутся полной темнотой), дети расходятся, но вместо того, чтобы идти домой, уходят в неизвестном направлении. За окном уже сплошная темень, а среди волейболистов есть мальчики не только подросткового возраста, но и постарше. Теперь-то я отлично понимаю, как мама переволновалась, а тогда я удивилась и обиделась. Поговорив уже более спокойно, мы выработали соглашение, когда мне возвращаться домой и как предупреждать маму о прогулках (или спрашивать разрешения). Но этот случай я тоже хорошо запомнила, и поняла, что родители могут волноваться за меня не только, когда я нарушаю какие-то запреты. Иногда надо и самой подумать и постараться посмотреть на ситуацию их глазами.

То есть получается, что в каком-то экстраординарном случае, очень редко, физическое наказание может быть оправданным. Ребёнок чаще всего сознаёт, что ведёт себя плохо, и в этом случае он вполне способен понять возмущённых родителей, которые не могут удержаться от того, чтобы его ударить. Но, ещё раз повторяю, это действует только в том случае, если бывает крайне редко и если это искренний порыв, а не отсроченное планомерное наказание (“получил двойку — отец вечером выпорет”, — вот это, я думаю, имеет действие, противоположное желаемому). И, конечно, наказание должно быть справедливым, “за дело”. Возможно, следует упомянуть, что в любом случае физическое наказание должно быть почти символическим. Родитель, как бы он ни был разгневан на ребёнка, обязан держать себя в руках и, конечно, не должен стараться побольнее его ударить. Основным воздействующим фактором должна быть не боль, а сам прецедент физического наказания.

По поводу унижения от физического наказания думаю следующее. Да, это унизительно для ребёнка, когда взрослый сильный человек, используя своё физическое преимущество, причиняет ему боль. Но не менее унизительно и больно, когда, скажем, мать называет своего сына тупицей или призывает своих гостей посмеяться над его наивностью, или учительница позорит перед всем классом двоечника — да мало ли можно найти подобных ситуаций в нелёгкой детской жизни! Вспомните хотя бы своё детство. Вспомните самые тяжёлые, обидные моменты. Далеко не у всех они связаны именно с физическим наказанием. Поймите меня правильно: я не говорю о том, чтобы заменить нравственное унижение физическим. Я призываю никак не унижать ребёнка, ни физически, ни нравственно.

Из своего опыта могу добавить следующее. Мне в жизни встречались люди, которые рассказывали, что их в детстве порол отец или как-то иначе наказывали физически. Уверяю Вас, это были не худшие люди из тех, кого я знала. Но кто знает, может быть, они были бы ещё лучше, если бы их родители отказались от такого рода наказаний?

Но в любом случае я считаю, что регулярные физические наказания — это признак педагогической беспомощности воспитателей (родителей).

Думаю, что ни при каких обстоятельствах не следует бить ребёнка по лицу. Это наказание особое, за подлость. Да и наказанием пощёчину назвать трудно; это, скорее, сверхэмоциональное выражение отношения к человеку, равному себе по возможностям, опыту, силе, но никак не к ребёнку. В совершенно исключительных случаях такое поведение возможно по отношению к подростку, но надо отдавать себе отчёт, что после пощёчины ваши отношения сильно изменятся.

Я уж не говорю о том, как стыдно взрослому человеку срывать на ребёнке злость или плохое настроение.

До сих пор речь шла об уже довольно большом ребёнке, старше пяти-шести лет. Малыша же наказывать физически и бессмысленно, и жалко. Однажды я была свидетелем такой уличной сцены. Бабушка везла в коляске внука примерно десяти-одиннадцати месяцев. Малыш держал в ручке игрушку и вдруг выронил её на асфальт. Бабушка подняла игрушку и несколько раз ударила ребёнка по руке, приговаривая: “Нельзя бросать игрушки, нельзя!” Малыш отчаянно заревел, очевидно, не понимая, что произошло. На лице бабушки при этом отразилась не злость, не досада (игрушка испачкана, нечем будет развлечь ребёнка), а озабоченность, как у человека, который занят неприятным, но необходимым делом. То есть она, очевидно, считала, что воспитывает ребёнка, пытаясь приучить его бережно обращаться с игрушками. Ни к чему она, конечно, таким образом приучить ребёнка не могла: во-первых, он ещё настолько мал, что не в состоянии проследить связь между падением игрушки и действиями бабушки, а во-вторых, таким способом не учат детей, а дрессируют зверей, причем и для них способ этот, как я понимаю, не единственно возможный и далеко не лучший. И потом, хочется спросить эту бабушку: если она так лупит малыша за брошенную игрушку, что она станет делать, когда он немного подрастёт и потянется к спичкам? К электророзетке? К коробочке с лекарствами? Ведь он привыкнет, что за пустяк ему попадает по рукам, так что уговоры и объяснения на него могут и не подействовать.