Многоликая шизофрения

В начале XX в. немецкие психиатры обратили внимание на разницу между расстройствами психики. «Прежде всего Крепелин доказал, что бывают расстройства, в которых заметны перемены настроений (депрессия или возбуждение), и психотические симптомы (иллюзии и галлюцинации) могут быть описаны как… вторичные по отношению к перемене настроения, – пишет Т. Кроу. – Эти заболевания Крепелин сгруппировал под названием «маниакально-депрессивное безумие», из которых – заболеваний – обычно можно ожидать полного выздоровления.

С другой стороны, имеются болезненные состояния, психотические феномены которых не могут быть поняты таким образом. Он сгруппировал эти заболевания, исходы которых были не столь хороши… С тех пор разделение… стало изучаемым» (Crow, 1997. P. 127–128).

В первом случае речь идет об экзогенных психозах, которые можно довести до полного выздоровления. Во втором – об эндогенных, которые коренятся в глубине психики и которые либо неизлечимы, либо рецидивируют. Их назвали «шизофрения».

Сам термин «шизофрения» был введен Э. Блейлером в 1911 г., тогда как выводы Э. Крепелина, о которых пишет Т. Кроу в приведенной выше цитате, были сделаны в 1919 г.

Непредсказуемость проявлений шизофрении, отсутствие прямой связи с патогенными аффектами и, в целом, с актуальной действительностью натолкнуло ученика Э. Крепелина, Э. Кречмера, к идее, что истоки этого явления надо искать в прошлом. Полагаю, что определенным толчком стали исследования сновидений и гипноза В. Бехтеревым, З. Фрейдом и архетипов коллективного бессознательного К. Юнгом.

В разрезе интересующей нас темы граница между теориями Фрейда и Юнга выглядит как грань между онтогенетическим и филогенетическим подходами: «комплексы», по Фрейду, коренятся в истории личности, «архетипы», по Юнгу, коренятся в палеоистории человеческого рода, остаточным идеальным выражением которой является миф.

Это само по себе наталкивало Юнга на мысль о возможности совмещения онтогенетического и филогенетического аспектов, ибо не может быть, чтобы архетипическое «висело в пространстве» коллективного идеального, не имея точек опоры в психике индивидуумов. Такое допущение представляло бы собой чистый идеализм и далее теизм в неприемлемой для ученых форме. Это наталкивало на мысль искать «следы» палеопсихики в психике Homo sapiens sapiens, изучая девиации под таким углом зрения. Речь идет о «носителе» коллективного бессознательного в психике конкретного индивида. Если не ставить вопрос таким образом, можно мистифицировать любую, самую материалистическую теорию.

Кстати сказать, Юнг, поизучав мифы, оказался привержен идее водного происхождения человека и подтверждал это многочисленными ссылками как на мифы, так и на древнейших ученых, например Фалеса и Анаксимандра, которые были уверены, что предки людей – дельфины.

Психиатры и психоаналитики всех направлений являются изоляционистами. Для них существует только личный анамнез, филогенетическое прошлое как бы «не существует». В случае, когда отягченный анамнез отсутствует, психиатры всегда ищут внешние причины, психоаналитики копаются в прошлом пациента, особенно в ранних сексуальных влечениях. Это в любом случае изоляционизм, изучение явления в «одной отдельной взятости»; в аналогиях присутствует широта, но отсутствует глубина; даже если клиническое мышление принимает во внимание хронологический фактор, это не векторное, а скалярное мышление; в нем присутствуют этажность, но динамика отсутствует; может присутствовать фактор семьи, но не рода, а тем более биологического вида, хотя сам факт, что эндогенные психозы встречаются только у представителей вида Homo sapiens sapiens, должен нацеливать на поиск видовых определенностей, детерминант, заложенных в филогенезе.

Правда, в последнее время звучат заявления, которые возвращают нас в очень передовой в смысле эволюционного подхода к природе психических заболеваний 1921 год, когда вышла «Медицинская психология» Э. Кречмера. Т. Кроу пишет о необходимости учитывать при изучении шизофрении эволюционное прошлое человечества (Crow T. J., 1995. P. 12–25).

«Среди психических заболеваний, относимых к большой психиатрии, – пишет известный психиатр М. И. Буянов, – наибольшее внимание привлекает к себе шизофрения – особая душевная болезнь, проявления которой самые разнообразные: тут могут быть и бред, и отсутствие тяги к общению, и катастрофическое снижение волевой активности. Как только не называли шизофрению, какие только метафоры не использовали! В частности, мышление больного шизофренией сравнивали с оркестром без дирижера, книгой с перепутанными страницами, машиной без бензина… Интерес к этой болезни вызван многими причинами. Во-первых, ее происхождение неизвестно, а то, что не изучено, всегда привлекает к себе особое внимание. Во-вторых, шизофрения – это идеальная модель для изучения общих закономерностей клиники и лечения всех других душевных расстройств. В-третьих, шизофрения, как многоликий Янус, как хитрый хамелеон, принимает каждый раз новое обличье» (Буянов, 1986. С. 42).

Цитируемая книга издана нашим современником в 1986 г. Судя по всему, он либо не знает, либо не хочет знать о превосходно обоснованной теории филогенетического происхождения шизофрении Э. Кречмера.

Термин «шизофрения», как известно, означает «расщепление психики». В последнее время психиатры склоняются к мнению, впервые высказанному еще в начале XX в. Крепелином, что т. н. «раннее слабоумие» тоже представляет собой шизофрению. «Вся беда заключается не столько в наличии шизофрении, – пишет М. Буянов, – сколько в том, что, пока ребенок болен, его мозг функционирует вполсилы, ребенок не усваивает необходимую информацию, он мало умеет, хотя временами знает много. Потом болезнь проходит, а признаки отставания в интеллектуальном развитии уже выходят на первый план. Поэтому некоторые из таких пациентов кажутся не больными, перенесшими приступ шизофрении, а умственно отсталыми, т. е. олигофренами. Это явление выдающийся советский детский психиатр Т. П. Симеон назвала «олигофреническим плюсом» (там же. С. 45).

Т. н. «ядерные симптомы шизофрении», т. е. критерии, позволяющие отличать ее от других заболеваний, являются, согласно образному выражению Т. Кроу, «чемпионами непонятности». К. Шнайдер в 1957 г. применил к их определению подход, который в лингвистике назвали бы «квантитативным». Он обобщил «первичные симптомы», внешние проявления, которые присутствуют в большинстве характеристик «шизофренического синдрома» у больных с таким диагнозом с целью выйти на вторичные, скрытые синдромы. Путем такого «квантования» удалось не более чем подтвердить справедливость названия «шизофрения», т. е. расщепление личности, а синдромы идут бесконечным перечислением.

Шизофрения настолько многолика, что обладает множественными «плюсами», своеобразными коэффициентами, которые позволяют ей «маскироваться» под другие психические заболевания. Очень интересно предположение о возможной связи шизофрении и эпилепсии, на которое наталкивают исследования В. Пенфилда, Г. Джаспера, Т. Эриксона (1949, 1958). В одной из их книг я наткнулся на крайне заинтриговавшую информацию о начале эпилептического припадка, о нейрофизиологии этого события. Оказывается, он не стартует до тех пор, пока возбуждение, начавшееся в одном полушарии, не перейдет на другое. Одно полушарие может «бушевать» как угодно, припадка не будет. Но как только возникает «раздражение или разряд энергии в извилинах противоположного полушария», тотчас начинаются судороги. Это «принцип», проявляющийся при всех видах эпилепсии (Пенфилд, Эриксон, 1949. С. 11). Т. о., эпилепсия предстает как «свое иное» шизофрении, как патология, связанная с дуальностью человеческой психики.

Если классическая шизофрения являет себя как болезнь дизъюнкции, то эпилепсия – это болезнь гиперконъюнкции. Возможно, между этими двумя крайностями содержатся все прочие психические заболевания, стройной классификации которых, между прочим, до сих пор нет. Когда я изложил все это Н. П. Бехтеревой, она сказала: «Мне нравится сама идея до тех пор, когда вы начинаете конкретизировать». Прислушавшись к критике, с тех пор только общую идею и излагаю.

Не случайно все эпилептики отмечают краткий миг невероятного просветления и счастья непосредственно перед судорогами. После них – состояние усталого удовлетворения, как после страстного соития (широко известны «клинические» признания Достоевского). Если объяснить это экстатическим «слиянием» двух Я, то феномен просветления, счастья, удовлетворения объясним. На этом направлении мышления получает объяснение также статистика эпилепсии среди выдающихся людей. Это одна из «царских» болезней, поражающая незаурядных людей чаще, чем дюжинных. Возможное объяснение данного феномена таково: целеустремленность, постоянная мобилизация всех резервов мозга, провоцирует гиперконъюнкцию, нарушение нормального дистанцирования двух Я.

Все-таки не удержусь от комментариев. Приступ эпилепсии, на мой взгляд, – это внутренняя страстная любовь-борьба двух Я в мозге, когда тело трясет подобно тому, как трясет автомобиль с любовниками.

Многоликость шизофрении настолько непостижима, что французская школа психиатрии вообще отказалась от нозологического подхода в психиатрии. Там возобладал синдромологический подход к диагностике и лечению. В настоящее время синдромологическое направление является преобладающим в мире. Психиатры считают, что доискиваться до нозологии и ставить диагнозы «шизофрения», «паранойя», «олигофрения», – эта деятельность имеет не больше смысла, чем поиск имен дьявола средневековыми экзорцистами (экзорцистам перед изгнанием беса из человека обязательно надо было узнать его имя).

«Эпилепсию» ставят по внешним проявлениям, слишком характерным, но с ней тоже не все ясно: под эпилепсию может маскироваться «ее иное» – шизофрения.

Даже если нозологический диагноз и ставится, современные врачи все равно лечат синдромы, т. е. такие симптомокомплексы, которые образуют устойчивую клиническую единицу. Поэтому статистика в психиатрии имеет весьма относительное значение. Синдромы учесть возможно, а вот нозологические формы – те самые «имена дьявола» – ускользают. Дьявол один, он только является в разных обличьях. В качестве подтверждения можно привести недавнюю монографию Т. Кроу, где автор выражает скепсис по поводу возможности «правильно поставить диагноз», несмотря на «максимальную полноту обследований» (Crow, 1997. P. 128). И еще: «Психиатрия знает только совокупность симптомов, происхождение их знает приблизительно, а механизма не знает совсем» (Гризингер, цит. по: Чорный, 2004. С. 9).

«Из-за того, что шизофрения многолика и носители этой болезни не похожи друг на друга, многие психиатры стремятся более жестко определить ее границы, выделяя ядерные (истинные) формы этой болезни и отличая их от других форм, весьма условно относимых к шизофрении. Другие психиатры, напротив, расширяют границы этой болезни, относя к шизофрении все случаи нервно-психической патологии (выделено мной. – В.Т.)… проблема эта очень сложная, малоизученная и противоречивая, как и все проблемы, находящиеся на стыке биологического и социального в человеке» (Буянов, 1986. С. 44).

Шизофрения – это все. Шизофрения находится на стыке биологического и социального в человеке, что не только подтверждает идею Кречмера о филогенетическом происхождении шизофрении, но и развивает ее. Т. е. шизофрения берет начало в тех временах, когда формировался человек. Все случаи эндогенной патологии могут быть разнообразными проявлениями одной болезни – шизофрении.

Психика пресапиенсов, которых я выделил бы в особый род «человек безумный», была многолика, как шизофрения. Разборка двух Я внутри одной головы в худшем случае приводила к гибели носителя такого сознания, в лучшем – оканчивалась очередной маленькой победой кого-то одного, которая наследственно закреплялась (напомню, что шизофрения тоже часто передается по наследству). В конце концов сформировалось хрупкое единство, основанное на частичном разделении функций при доминировании одного полушария. Единство настолько хрупкое, что Я постоянно требует от не-Я сигналов, подтверждающих подчинение. Это и есть внутренний перенос личности, в который вмешивается и который нарушает гипнотизер. Кого он вызывает из собственного подсознания человека, отождествляя себя с этим гомункулусом? Их, этих гомункулусов, на самом деле много в психике человека. Когда разделение пошло, пошло дробление, начались зеркальные отражения, самообман и обман друг друга.