Главный анатомический критерий разума

Если сверлить с целью поиска «клеток разума» голову не обезьяны, а самого ученого человека, например доктора прохиндейских наук Ризолатти, вы и там не найдете «клеток разума». Разум на клеточном уровне не существует. Клетка мозга как таковая не может обнаруживать признаки разума, точно так же как в мокрой воде нет ни одной мокрой молекулы.

Давайте рассуждать от противного. Почему, собственно, надо думать, будто бывают разумные клетки? Если б это было так, то непротиворечиво допустить принципиальную возможность одноклеточного мыслящего существа. Если это было бы на самом деле возможно, то цивилизация началась бы на 500 миллионов лет раньше, в докембрии. Инфузории способны на многое, но все их поведение – это таксис, всегда одинаковая реакция на воздействие.

Допустим, смысл рождается в популяциях нейронов, т. е. дело в массе. Ученые «прошарили» и эту версию. Именно отсюда родом представление о «мозговом Рубиконе», той минимальной массе, которая предполагает разумность. Но, во-первых, минимально необходимый кубический размер имеет не только человеческий мозг. У нас вообще не самый большой мозг на Земле. Многие отряды млекопитающих имеют мозги больше человеческих. Однако поведение животных не позволяет допустить осмысленность их «бихевиора». Скажем так: у животных есть поведение, но нет деятельности, как субъект-объектного отношения к действительности.

Бихевиоризм, допускающий такую возможность тем, что не видит разницы между деятельностью человека и поведением животных, довольно легко опровержим научной теорией активности, которая лучше и полнее всего была разработана советскими философами, марксистами и гегельянцами. Честно говоря, я очень долго являлся – именно в советские годы – философским диссидентом; например, увлекался феноменологией Гуссерля, пока не осознал дериватный характер этой «подтеории» (предлагаю ввести такой термин по аналогии: если бывают супертеории, то должны быть и подтеории).

Сейчас я все чаще и чаще думаю, что по ряду позиций поруганная советская философия еще дождется триумфального признания. Особенно это касается разработки проблем диалектики, как тождества противоположностей; деятельностной парадигмы (в отличие от поверхностного, «размытого», «поведенческого» подхода, преобладавшего в западной традиции); теории отражения и теории активности.

Здесь, как говорится, не место и не время отвлекаться на сугубо философские проблемы. Скажу несколько слов об активности мнимой и настоящей. Простой пример. Вы идете по улице с собакой на поводке, и вас начинает яростно облаивать другая собака. Ваша собака сразу же начинает гавкать в ответ. А вы как – сразу же начнете эмоционально самовыражаться на бродячую собаку? Если вы – человек разумный, вы этого делать не станете. Теперь вопрос на засыпку: кто в данной ситуации активен – вы или ваша собака? Когда я задавал этот вопрос студентам, они почти всегда отвечали: «Конечно, собака». Таково обыденное представление об активности. Оно неадекватно.

На самом деле в данной ситуации активен человек, потому что он исходит из смысла. Его мозг отразил ситуацию, родил смысл и определил личностное поведение. Ваша реакция активна, потому что она – ваша, а не заданная инстинктом. Реакция собаки на самом деле пассивна, потому что она определена инстинктом, это родовая реакция, а не личная. Как можно называть данную реакцию активной, если собаку заставляют гавкать гены? Собака в данном случае не более чем носитель того типа реакции, который сформировался миллионы лет назад. Ее лай – это продолжение того лая, который звучал миллионы лет назад. Это одно продолжающееся горло.

С точки зрения теории языка, опирающейся на бытийные, а не бытовые основания, вообще не имеет значения, сколько собак лают. Это одна продолжающаяся пасть. Количество говорящих – людей – имеет значение как во временном, так и в пространственном аспектах. Отсюда идет различие диахронии и синхронии, основополагающее для лингвистической теории. Мы не можем утверждать, будто рот человека говорящего, жившего тысячу лет назад, и рот человека современного – это один и тот же продолжающийся рот. Вид один, гены одни, а звуки – другие, смыслы другие. Что касается животных – можете вы, например, всерьез обсуждать «проблему диахронического развития собачьего лая» или «проблему синхронических видоизменений свиного хрюканья»?

Кстати, данный пример – «одно горло» и «не одно горло» – хороший довод против тезиса, будто животные «тоже обладают языком». Человек радикально отличается от всех остальных земных видов именно тем, что мы не «моногорловый», а «полигорловый» вид. Речь каждого человека уникальна.

Теперь представим себе, что ту, другую собаку ведет на поводке другой человек. И он начал вас бранить. Один человек тут же начнет ругаться в ответ, другой посмотрит на хама как на дурака и молча пройдет мимо. Кто более активен? С точки зрения лысого гражданина, с трудом окончившего школу, – тот, кто «круче» нахамит. С точки зрения научной теории активности – тот, кто принял более сложное личное решение, и если ответил, то не сразу, зная, что месть – блюдо холодное. А сейчас прошел мимо. Или «обезоружил» невоспитанного человека улыбкой, шуткой, не вставая на одну доску с ним, потому что людей разделяет только вежливость, грубость объединяет.

Судить о людях можно по-всякому, но одно непреложно: реакции людей могут быть разными, тогда как реакция животного всегда является предзаданной по генезису и однозначной по способу реализации. Если какие-то вариации и допускаются, то опять-таки в узких видовых рамках, которые могут быть слегка раздвинуты условными рефлексами. Моя собака, например, никогда не гавкает в ответ, а отвечает только на нападение. Означает ли это, что ее реакция перестала быть предзаданной? Отнюдь: изменились источник заданности и предопределенный новым источником характер реакции; реакция собаки стала такой, какая нужна человеку. В каждой собачьей породе, совершенно по Марксу, содержится реализованный труд конкретных людей. В данном случае тех, кто создавал боксеров, а также мой: я Дору воспитывал.

Исходя из оценки ситуации, человек может вести себя по меркам других видов. В данной ситуации он может «ругаться», как пес; может убежать, как заяц; может вскарабкаться на дерево, как белка; может кинуться в драку, как медведь на двух конечностях; может повести себя, как Сократ. Однажды на агоре в Сократа плюнул некий афинский гражданин. Сократ вытер лицо и спокойно пошел дальше. Его спросили: почему он не плюнул в ответ, не ударил или хотя бы не выругался? «Почему я должен отвечать, когда в меня плюет осел?» – ответил Сократ.

Еще раз повторяю основной тезис антропологической теории: природа человека универсальна, в этом заложена полимотивационность его поведения, активного своей опосредованностью. Поведение человека инвариантно относительно смысла, поведение животного инвариантно относительно сигнала. Мы всегда можем сказать, как поведет себя собака в той или иной ситуации. Как поведет себя человек, мы можем предсказать далеко не всегда. Для этого как минимум надо знать личность. Каждый человек ведет себя по-разному.

В философском звучании, поведение человека является деятельностью, т. е. имеет инвертированный характер субъект-объектного отношения. Действуя, человек свою личность объективирует (воплощает, опредмечивает), объект его деятельности «субъективируется». Поведение животного деятельностью не является, оно неинвертировано, а непосредственно рефлекторно, двучленно: «раздражитель – реакция». Поведение человека именно потому субъективно, что подразумевает третий член – этап осмысления, когда человек, по сути дела, занимается следующим: оценивая ситуацию, полагает, какой образ действий выбрать из почти не ограниченного арсенала своей универсальной природы. У животного нет этого арсенала, его выбор ограничен (безусловный или условный рефлексы), с этим связана завидная скорость его реакций, например собаки.

Итак, «популяционно-клеточный подход» тоже несостоятелен. Большое количество нейронов само по себе не является причиной порождения смысла. Но, может быть, дело в специализации?

Нейрофизиологи отдали большую дань и этой концепции. Выяснилось, что высокий уровень специализации нейронов характерен для сенсомоторной, а не для ассоциативной коры. Мы смотрим, нюхаем, ощущаем, двигаемся, дышим, благодаря анатомически специализированным клеткам мозга. Логично было бы предположить, что существуют особые клетки, предназначенные для мышления. Не тут-то было. Наверное, никакой клад в мире не искали с таким старанием и такой тщательностью, как «клетки разума». В конце концов ученые пришли к выводу, что возможности мышления и памяти «не определяются анатомической специализацией» нейронов или каких-то частей функционирующей коры; что «мозг функционирует как целое и его различные участки взаимозаменяемы»; что «специализация клеток не дает преимуществ, когда дело идет об ассоциативных способностях».

Если бы клетки ассоциативной коры были узко специализированы, они не могли бы успешно заменять друг друга, а они заменяют.

Универсальность тех именно клеток, которые делают человека человеком разумным, определяя наше видовое своеобразие, является анатомической основой нашей универсальности в целом. Напомню, что человек отличается от всех других животных именно универсальной природой, в этом и заключено – парадоксально – наше видовое своеобразие.

И все-таки: наличествует ли в мозге человека нечто особенное, что является, вкупе с нейронами, анатомической основой разума? Особенное, постольку-поскольку ни нейроны сами по себе, ни их популяции не могут быть монопольной основой разума. Одной из основ разума они являются, с этим глупо спорить, но при этом не имеют критериального статуса. Судя только по ним, мы не можем понять, почему человек разумен, а животные – нет.

Ответ положительный. Человеческий мозг представляет собой дуальную систему, благодаря тому, что он сформировался из двух автономно работающих мозгов наших предков – неотенической формы дельфинид. Процесс сапиентации заключался не в росте массы мозга «мало-помалу» и не в специализации нейронов, а в формировании комиссуры, сферы контакта, обеспечивающей «узнавание» двумя Я друг друга. В результате у человека за миллионы лет эволюции сформировалась огромная комиссура: пучок волокон, соединяющий два полушария, бывшие некогда автономными органами управления организмом нашего животного предка.

Это самый большой интерфейс, который когда-либо создавала природа. Настолько огромный, что превосходит, возможно, все связи во Вселенной. Это и есть тот самый критериальный анатомический порог, тот «мозговой Рубикон», который безуспешно пытались выявить анатомы, нейрофизиологи, палеопсихологи, психолингвисты, антропологи, когда искали в клетках, в их специализации, в их количестве… И нигде не нашли пороговых значений.

Вот реальный порог, реальный эксклюзив человека, заключенный в мозге. Его уникальность заставляет видеть в мозолистом теле существенный анатомический признак разума, имеющий к тому же критериальный статус.

Теперь о функции. Функционально по-иному и не могло быть, учитывая, что мозг работает на основе бинарного кода. Изоморфизм Макро- и Микрокосма заставляет логично предположить, что дуальность должна проявляться не только на уровне клетки, но на более высоком уровне. С методологической точки зрения, если бы мозг не представлял сам собой дуальную структуру, ее следовало бы выдумать. Мозг в себе структурно не един, что и делает возможным самосознание, представляющее собой ядро сознания (со-знания). Именно благодаря мозолистому телу обеспечивается функциональное единство работающего мозга, порождающего смыслы.

Похоже, что там происходят самые интенсивные по энергоемкости процессы. В апреле 2008 г. после доклада на секции проблем информационной цивилизации Дома ученых РАН мне задали вопрос: как объяснить невероятную энергоемкость мозга, потребляющего почти четверть всей энергии, расходуемой человеком? Ведь из кибернетики известно, что вычислительные операции малоэнергоемки. Во всяком случае, в сравнении с затратами мускульной энергии, затраты на вычислительные операции должны быть кратно меньше. А мозг «берет» кратно больше относительно даже мускульных усилий. Кому-кому, а членам данной секции хорошо известны секреты теории и практики вычислительных систем, в том числе их энергетическая составляющая.

«Обратите внимание на то, что забирает большую часть энергии при работе компьютера, – ответил я. – Провода. В компьютере большую часть энергии потребляет интерфейс. Не сами рабочие «клетки» компьютера, а соединения между ними. Человек имеет в голове самую грандиозную комиссуру в мире. Логично предположить, что именно она и потребляет основную массу энергии».

Нити, связывающие два мозга человека в одну систему, являются, скорее всего, голографическими, такими, в которых электромагнитные колебания происходят когерентно, т. е. строго в унисон на всем протяжении. Это позволяет волокну изгибаться, что важно ввиду того, что в нашем случае речь идет о биоволокне, которое не может быть прямым, как стальная проволока. «Чтобы построить голограмму, когерентный лазерный луч расщепляют на две части. Одну половину направляют на фотопленку, другую – на ту же фотопленку, но уже после отражения от объекта. При интерференции… возникает картина, которая содержит всю информацию об исходном трехмерном луче» (Каку, 2010. С. 63). О том, что образы, которыми оперирует мозг, представляют собой голограммы, написано множество книг и статей (см., например, Талбот, 2008). До сих пор оставался открытым вопрос о том, как мозг создает свои голограммы, в том числе те, которые мы видим во сне. Для этого необходим минимальный набор, а именно два импульса, исходящие из когерентно работающих источников, проводник, зеркала, без которых невозможно ни расщепление, ни соединение импульсов.

Мозг интересен тем, что в нем есть необходимый набор, который не находили до тех пор, пока не видели в нем тождество противоположностей.

После выявления мозгового дуализма, после сотен комиссуротомий, т. е. расчленений мозолистого тела у людей; после того, как Сперри получил Нобелевскую премию за доказательство того, что наши два полушария представляют собой по сути дела два мозга, основным направлением исследований стал анализ, а не синтез. Превалирует «разделительный» подход, поиск новых и новых различий между полушариями. При этом забывается, что такой подход очень ограничен уже тем, что нейроны ассоциативной коры имеют универсальный характер. Одно это должно «подталкивать» мышление в сторону синтеза. Хватит говорить о дуальности, эти разговоры в духе Сперри, мол, у нас два мозга, которые выполняют разные задачи, уже вчерашний день.

Наши два Я, заключенные (в буквальном смысле «заключенные», т. е. пребывающие «в-себе», реально отсутствующие, пока не реализуются в тождестве) в двух наших мозгах, представляют собой функциональное тождество противоположностей. В отрыве друг от друга они не мыслятся и не мыслят. Производство смысла – их совместное творчество. По-иному быть не может, учитывая распределение функций. Они распределены по принципу противоположностей, дополняя друг друга именно в таком качестве. Функциональное разделение полушарий – широко известное, энциклопедическое знание, не вижу смысла много об этом писать. Уже написаны горы литературы о том, что левое отвечает за логику, правое – за образность. Левое – за абстрагирование, правое – за симультанную обработку. Левое – за последовательность, правое – за мгновенное схватывание.

Биологическое голографическое волокно имеется в избытке, но есть ли система зеркал, позволяющая направлять импульс, прерывать его, накладывать один импульс на другой?

Два наших мозга получают информацию благодаря органам чувств, одновременно и перерабатывают ее «с оглядкой» друг на друга абсолютно когерентно, именно потому, что зеркально отражают друг друга.

Это вневременное быстродействие по принципу зеркала. Внешняя среда выступает в данном случае в качестве общего «иного измерения», инобытия, воспринимаемого одновременно двумя нашими Я.

Не заключено ли в этом также решение проблемы когерентности микрочастиц? Когда две частицы изменяются когерентно без передачи энергии, не означает ли это, что источник передачи импульса находится вне нашего пространства? Частицы ведут себя зеркально, инвариантно относительно третьего, т. е. инобытия. Очевидно, что физики не зря «пошли на мозг» в поисках решения своих проблем. Мозг на собственном примере предлагает решение проблемы квантовых суперпозиций.

Можно привести доказательства загадочных зеркальных свойств нейронных сетей человеческого мозга, причем не одно. Доказательства настолько разносторонние, что зеркало может быть только многомерным: относительно внешнего мира, относительно другого «зеркала» (второго мозга), относительно «внутренних событий».

Когда мы отражаемся в зеркале, возникает ощущение, что туда можно войти. С другой стороны, нет ничего сложнее, чем представить себе глубокое зеркало. Наш мозг и Вселенная – это глубокие зеркала.

Сравните с тем, как Н. П. Бехтерева описывает работу мозга в ходе решения психологических тестовых задач: «Говоря об интервальных последовательностях, следует помнить, что функционально значимым фактором является пространственно-временная перестройка межнейронных отношений, а они – ее отражением. При этом в разных, близких и удаленных друг от друга, зонах мозга одно и то же слово или его элемент, как правило, вызывает появление паттернов, состоящих из групповых последовательностей разрядов, главным образом своих для каждой зоны мозга, но также и очень сходных для разных зон. В 1980 г. нами высказывалось предположение, что сходные групповые последовательности разрядов являются своего рода объединяющим, системообразующим фактором. Эти предположения нашли прямое подтверждение в исследованиях Г. А. Вартаняна и А. А. Пирогова» (Бехтерева, 2010. С. 189).