Игры рассудка

Обратимся к главной проблеме, поднятой Фрейдом в книге, о которой у нас идёт речь: попытаемся выяснить бессознательные истоки остроумия. Вот как завершает он своё исследование:

«Удовольствие от остроты вытекает для нас из экономии затраты энергии на упразднение задержки, удовольствие от комизма – из экономии затраты энергии на работу представления, а удовольствие от юмора – из экономии аффективной затраты энергии. Во всех трёх видах работы нашей душевной деятельности удовольствие вытекает из экономии…»

Прервем цитату. Хочется сказать: не смешно! Странный подход к эмоциям, весьма сходный с торгово-денежными отношениями. Сэкономил энергию, выгадал на этом – получил удовольствие. Чем больше выгадал, тем радостней, тут уж смеёшься до упаду. Если растратился, прогадал – печалишься, страдаешь.

Какой смех бесспорно и непосредственно относится к бессознательному и только к нему? Когда взрослые и дети смеются без участия сознания? Когда их щекочут. Таков рефлекторный смех, и остроумие тут ни при чём.

Об этом Зигмунд Фрейд даже не упомянул. Хотя смех от щекотки показателен ещё и потому, что не экономит энергию, а растрачивает её, порой до изнеможения.

При восприятии остроумия у нас экономится часть умственной энергии. Не догадываясь о финале анекдота, мы не успеваем затратить на размышления время и силы, получая готовое неожиданное решение. Только вряд ли разумно считать такую экономию источником смеха…

Несмотря на то что пишет Фрейд о юморе и остроумии скучно, продолжим его цитировать:

«Во всех трех видах работы нашей душевной деятельности удовольствие вытекает из экономии, все три вида аналогичны в том, что представляют собой методы получения удовольствия из душевной деятельности, удовольствия, которое собственно было потеряно лишь вследствие развития этой деятельности. Ибо эйфория, которую мы стремимся вызвать этими путями, является не чем иным, как настроением духа в тот жизненный период, когда мы вообще справлялись с нашей психической работой с помощью незначительной затраты энергии, настроением духа в нашем детстве, когда мы не знали комизма, не были способны создавать остроты, не нуждались в юморе, чтобы чувствовать себя счастливыми в жизни».

Достаточно понаблюдать за детьми, чтобы убедиться, как сильна у них жажда юмора, «смешилок». Они ищут любого повода, чтобы засмеяться. Малышу очень нравится, когда ты то прячешься, то появляешься вновь. Он – даже ещё не умеющий говорить – понимает, что это игра, и внезапное появление улыбающегося лица вызывает у него смех. Но если вдруг нахмуриться, он испугается и заплачет.

«Новорождённый младенец очень рано начинает улыбаться, – писал А.Н. Лук. – Его улыбка и смех – показатели чисто физического комфорта, удовлетворения его первичных стремлений и потребностей, прежде всего голода. Улыбка и смех – это естественная реакция на удовлетворение стремления. У очень молодых людей смех служит выражением здоровья, избытка и брожения жизненных сил. Смех без причины, вопреки пословице, – это самый завидный смех».

Надо уточнить: смех без причины тоже бывает разный. Скажем, под действием наркотиков человек становится особенно смешливым. Чему тут завидовать? Вообще-то беспричинный смех бывает только у психически больных людей (да и то, возможно, у него на это есть какие-то свои резоны). А поговорка имеет в виду глупейший смех на глупую шутку.

Как писал А.Н. Лук: «К концу третьего месяца у младенцев появляется улыбка не только на безусловные раздражители, но и на сигнализирующие их условные. Таким образом, первоначальное биологическое значение улыбки и смеха – чисто информационное: сообщить родителям, что их отпрыск сыт и доволен.

По мере роста, развития и функционирования общественных связей человека смех приобретает социальную роль, становится одним из средств социального общения».

Это обстоятельство важно учитывать при анализе остроумия. У взрослых преимущественно физиологический смех означает: я сыт, мне комфортно, ну а теперь сделайте мне смехохотно. Так наиболее отчётливо проявляется в восприятии остроумия бессознательное.

Для удовлетворения потребности в физиологическом смехе юмористы наиболее часто используют шутки, затрагивающие области ниже пояса. Тут фрейдистская концепция вполне «работает», ибо сексуальные и анальные подтексты острот в таких случаях имеют наибольший успех. Но всё равно требуется хотя бы минимальное напряжение ума, чтобы шутка, пусть даже плоская и пошлая, дошла до адресата.

Простейшая схема остроумия: неожиданная и приятная разрядка в игровой ситуации. Этот эффект можно наблюдать у взрослых, когда они выигрывают, например, в казино, тотализаторе, лотерее. Их обуревает неудержимый смех, они яростно жестикулируют. (Крупный проигрыш тоже вызывает сильную реакцию, но уже отрицательную.)

На мой взгляд, шутка и остроумие как элементы игры и у детей, и у взрослых связаны не с экономией энергии, а, напротив, с её накоплением и разрядкой. От этого люди не страдают, а радуются.

Странным выглядит признание Фрейда: «В нашем детстве, когда мы не знали комизма, не были способны создавать остроты, не нуждались в юморе».

О каком детстве идёт речь? Простые формы комизма воспринимают даже младенцы. Об этом писали многие исследователи, начиная с Плиния Старшего. У большинства людей детство – самая смехолюбивая пора жизни, когда потребность в юморе весьма велика и веселье возникает порой по пустяшному поводу.

Остроумием дети, если не все, то многие, не обделены. Конечно, оно у них «другого качества», чем у взрослых, чаще всего примитивное, показывающее больше желание сострить, чем умение. Но порой шутка может оказаться удачной.

…Когда мой дядя Миша отправлялся на Финскую войну, он заехал к нам в Монино на сутки. Мне было 5 лет. Наша комнатка была мала, мы спали с дядей в одной узкой кровати «валетом». Утром за завтраком я сказал: «Дядя Миша, зачем воевать? Вы только свои ноги выставьте, и враги разбегутся».

Он хохотал до слёз. Кстати, ноги-то у него были чистые, тем не менее «душистые». А мне так понравилась эта шутка, что помню её до сих пор. Какая уж тут экономия энергии.

Складывается впечатление, что Зигмунд Фрейд в детстве (и позже?) не умел создавать остроты, вот и распространил свой личный опыт на всех людей. Такой способ, исходящий из самопознания, естественен и оправдан. Однако нельзя же этим ограничиваться!

О детской психологии Фрейд судил в первую очередь на основе анализа собственной личности. Было это, как мы помним, в тот период, когда он переживал фиаско своих первых теорий и практических действий, выискивая в своих снах и смутных воспоминаниях раннего детства подтверждения идей о детской сексуальности и Эдипова комплекса.

Итак, по своему опыту и наблюдениям, утверждаю: дети, даже малыши, знают и ценят комизм, хотя видят его на свой лад. Они способны острить, нередко пытаются это делать, хотя успехи обычно редки, тем более на взгляд взрослых. Дети нуждаются в юморе, а потому мы видим улыбку на лице младенца не только из-за удовольствия поглощать или извергать пищу (последнее упоминал Фрейд), но и от радости общения и той игры, которую он воспринимает именно как шутку.

Область бессознательного у ребенка вполне развита, и если бы остроумие было связано с ней, то почему бы тогда дети, как полагал Фрейд, не знали комизма? Напротив, они бы чувствовали его более остро, чем взрослые, обременённые тяжёлыми думами.

Смех человекообразных обезьян. Знакомая мимика!

Мне кажется, с пониманием юмора, остроумия и комизма у детей если и возникают проблемы, то лишь потому, что у малолеток недостаточно развито сознание, недостаёт ума, чтобы верно сориентироваться в словесных хитросплетениях и потаённых смыслах.

Улыбка – сигнал удовольствия, возникающий вне сознания. В этом смысле этот рефлекс относится к области бессознательного. Улыбаются и смеются малыши-несмышлёныши, не имеющие понятия о юморе и остроумии. Улыбаются и смеются высшие обезьяны, и порой потому, что у них есть своё чувство комизма.

В книге американского популяризатора науки Ю. Линдена «Обезьяны, человек и язык» приведён такой случай. Шимпанзе Ушо и Люси неплохо овладели языком жестов и умели вести несложные беседы со своим воспитателем Роджером.

«У Люси были и собственные любимые игры, в которые она играла с Роджером. Иногда она отбирала у него наручные часы или какой-нибудь другой предмет и не желала отдавать до тех пор, пока он не изобразит жестом правильное название предмета. Ещё раньше Роджер заметил, что Ушо обладает своеобразным грубоватым чувством юмора. Однажды, прогуливаясь верхом на плечах у Роджера, Ушо помочилась на него, а затем изобразила знак “смешно”. При этом она выглядела весьма довольной собой».

Если учесть комментарий Ушо, есть все основания считать этот поступок проявлением остроумия. В чувстве юмора некоторые люди, предпочитающие шутки «ниже пояса», интеллектуально недалеко ушли от шимпанзе.