Литератор в «чужом огороде»

К ленинградскому психиатру явился пациент с жалобой на отсутствие аппетита, апатию, приступы безотчетной тоски, меланхолии. Не обнаружив у него признаков болезни и узнав, что лекарства не дают положительного эффекта, врач посоветовал:

– Рекомендую три раза в день, перед завтраком, обедом и ужином читать по одному юмористическому рассказу Михаила Зощенко.

– Увы, мне это не поможет, – ответил пациент. – Я и есть Зощенко.

Этот анекдот похож на правду. Замечательного писателя, которого публика воспринимала как смехотворца, временами мучили тяжёлые нервные расстройства.

«Чем ближе я знакомился с Михаилом Михайловичем, – вспоминал драматург Е.Л. Шварц, – тем больше уважал его, но вместе с тем отчетливо видел в нем нечто неожиданное, даже чудаческое. Рассуждения его очень уж не походили на сочинения. В них начисто отсутствовало чувство юмора. Они отвечали строгой и суровой, и, как бы точнее сказать, болезненной стороне его существа».

С этим своим душевным недугом Зощенко боролся много лет и об этом поведал читателям в двух повестях, которые можно называть научно-художественными исследованиями – редким синтезом литературы, психологии, философии.

Писатель изложил фундаментальные научные знания в доступном миллионам людей стиле, приведя много реальных жизненных примеров. Эти его произведения содержат идеи, ценные для теоретической психологии и полезные психиатрам-практикам, их пациентам, а также каждому из нас.

В довоенное время, когда учение Зигмунда Фрейда обрело мировую известность, а в США и в некоторых европейских странах пользовалось огромной популярностью,

Зощенко в нём не только усомнился, сославшись на опыт борьбы с собственным психическим недугом, но и проявил неплохое знание теоретических основ науки о духовной сфере человека.

…В 1934 году, через 3 0 лет после того, как Павлову вручили Нобелевскую премию, он прислал Зощенко приглашение на свои знаменитые «среды», где специалисты обсуждали актуальные проблемы физиологии и психологии высшей нервной деятельности.

Журнал «Звезда» опубликовал повесть писателя «Возвращенная молодость». Позже сам автор отзывался о ней с прохладцей. По его мнению, «она была неполной и однобокой». Однако отметил: «Ученые разговаривали со мной почти как с равным. И я даже стал получать повестки на заседания в Институте мозга».

Иван Петрович Павлов показал, что обладает чувством юмора и с уважением относится к творчеству Зощенко. Ведь упомянутое сочинение писатель начал с ироничного извинения в адрес группы лиц, «так сказать, причастных к медицине» (перечисляются врачи, фельдшера, «заведующие аптеками с ихними жёнами, родственниками, знакомыми и соседями»).

Автор просил у них снисхождения и обещал так же отнестись к повестям и рассказам, написанным «врачом, или родственником этого врача, или его соседом». Мол, он, «работая в своем деле, мимоходом и, так сказать, как свинья, забрёл в чужой огород, наследил и, чего доброго, сожрал чужую брюкву».

Авторитетный ученый мог не принимать всерьез такого зубоскала. Но Павлов непредвзято прочел повесть Зощенко, который определил её как «научный труд, изложенный, правда, простым, отчасти бестолковым бытовым языком, доступным в силу знакомых сочетаний самым разнообразным слоям населения, не имеющим ни научной подготовки, ни смелости или желания узнать, что творится за всей поверхностью жизни».

В этой работе, а затем в следующей («Перед восходом солнца») Зощенко выступил как начинатель нового жанра: научно-популярной публицистики. Он не только пересказывал основы современной психологии, но и критически их осмысливал, приводя примеры из своего жизненного опыта.

Такое творческое отношение к науке пришлось по душе И.П. Павлову. Сам он был новатором и человеком смелым (что свойственно новаторам). Когда в конце 1934 года, после убийства в Ленинграде С.М. Кирова ужесточился государственный режим, Иван Петрович написал в Совет Народных Комиссаров СССР гневное письмо, обвиняя власти в терроре, фашизме и разжигании мировой революции.

Впрочем, год спустя в Рязани он в ответ на приветствия сказал: «И раньше случались чествования представителей науки. Но это были чествования в узком кругу людей, так сказать, того же сорта… У нас теперь чествует науку весь народ. Это я видел сегодня утром и при встрече на вокзале, и в колхозе, и когда приезжал сюда».

М. Зощенко постарался приобщить к достижениям И.П. Павлова массового читателя. Писатель и впрямь покусился на «чужую брюкву», причислив свой труд к разряду научных. И всё-таки не без веских оснований: иначе великий ученый пресек бы подобные притязания зарвавшегося беллетриста.

Один из сюжетов, вкрапленных в повесть, должен был заинтересовать академика, распространявшего результаты физиологических опытов на отдельные проявления духовной жизни не только у животных, но и у людей. Вот как Михаил Михайлович описал поведение обезьян в клетке:

«Они ужасно бесновались, каждую секунду были в движении… Это был настоящий и даже, говоря возвышенным языком, великолепный пир здоровья и жизни…

Один посетитель зверинца… долго и любовно следивший за обезьянами, схватив без слов мою палку, ударил ею одну из обезьян по морде, не очень, правда, сильно, но чрезвычайно обидно и коварно, хотя бы с точки зрения остального человечества.

Обезьяна ужасно завизжала, начала кидаться, царапаться и грызть железные прутья… А какая-то сострадательная дама, сожалея о случившемся, подала пострадавшей обезьянке ветку винограда. Тотчас обезьянка мирно заулыбалась, начала торопливо жрать виноград, запихивая его за обе щеки. Довольство и счастье светились на ее мордочке…

“ Ну-те, – подумал автор, – ударьте меня палкой по морде. Навряд ли я так скоро отойду. Пожалуй, виноград я сразу кушать не стану. Да и спать, пожалуй, не лягу. А буду на кровати ворочаться до утра, вспоминая оскорбление действием…”

Нет, автор рассказал маленькую историю вовсе не в христианском смысле… дескать, если тебя ударили по морде, то подставь еще что-нибудь подобное для удара».

Он хотел показать, «как работает здоровый мозг, не искушённый культурой, привычками и предрассудками». И сделал вывод: навязчивые воспоминания утомляют мозг, заставляя его беспрерывно работать, переходя в привычку, а то и в нервное заболевание, чему способствует «замкнутая и одинокая жизнь, вне общественных интересов». Предупреждение душевного недуга состоит «в правильном и разумном отдыхе».

Конечно, прямое сопоставление психики обезьяны и человека требует убедительного обоснования, чем писатель утруждать себя не стал. Но в те же годы И.П. Павлов доказал: в ряде случаев подобные аналогии допустимы. Например, в докладе «Физиология высшей нервной деятельности» (на XIV Международном физиологическом конгрессе в Риме в 1932 году) он говорил, ссылаясь на свои опыты над собаками: «Вся наша работа постепенно привела нас к установке разных типов нервной системы у наших животных… Наша систематизация типов совпала с древней классификацией так называемых темпераментов».

Оценивая поведение жизнерадостной и быстро восстанавливающей душевное равновесие обезьяны, писатель допустил упрощение: ведь не у всех высших животных безраздельно господствует подобный психический тип. И у них есть своеобразные невротики или холерики (так Павлов называл сильных и возбудимых животных), флегматики, даже меланхолики: «они чрезвычайно легко подпадают внешнему торможению… Они трусливы и суетливы», – пояснял ученый.

Зощенко наблюдал обезьяну уравновешенного типа; по словам великого физиолога, таких «не удалось сделать нервнобольными даже столкновением противоположных процессов, что представляет собой особенно болезнетворный прием».

Значит, дело не только в окружающей среде, воздействующей на психику. Если даже у высших животных существуют те же главные типы темпераментов, душевного склада, что и у всех нас, надо учитывать врожденную (или приобретённую в младенчестве?) предопределенность основ личности. На этом уровне мы немногим отличаемся (тем более, в лучшую сторону) от высших обезьян, а то и собак. Такой вывод сделал Павлов и – вслед за ним – Зощенко.

Это, конечно, не означает, будто поведение людей определяется инстинктами. Даже у высших животных важную роль в принятии решений играет рассудочная деятельность (хотя нам трудно представить себе, как это происходит). Что уже тогда говорить о человеке!

Как показывают наблюдения за малышами людей и высших обезьян, до одного года наши четырёхрукие родственники имеют преимущество перед двуногими (которые до этого возраста чаще всего предпочитают двигаться на четырёх конечностях). В возрасте двух лет по своей сообразительности они сравниваются. С развитием речи ребёнок человека всё более опережает по интеллектуальным способностям детёныша обезьян.

Логично предположить, что по мере того, как в малыше пробуждается сознание, эта область духовной сферы начинает играть в жизни человека всё более важную и ответственную роль. Если бы этого не происходило, мы бы до сих пор находились в состоянии наших обезьяноподобных предков, ещё не научившихся пользоваться огнём и создавать орудия труда.

Наш головной мозг крупней (относительно массы нашего тела) и сложней организован, чем у прочих животных. Особенно хорошо развит у нас, даже по сравнению с ближайшим родственным видом или даже предком – неандертальским человеком – речевой центр. В этом смысле можно утверждать, что речь создала наш биологический вид.

И.П. Павлов при изучении психических явлений опирался на изучение безусловных и условных рефлексов, проводил опыты на высших животных, сопоставляя полученные результаты с материалами, полученными при изучении психически больных и здоровых людей. В начале ХХ века, когда были опубликованы крупные работы З. Фрейда «Толкование сновидений» и «Психология обыденной жизни», И.П. Павлов писал:

«В сущности нас интересует в жизни только одно: наше психическое содержание. Однако механизм его был и есть окутан для нас глубоким мраком. Все ресурсы человека – искусство, религия, литература, философия и исторические науки – всё это соединяется, чтобы бросить луч света в этот мрак. Но человек располагает ещё одним могущественным ресурсом: естественно-научным изучением с его строго объективными методами. Это изучение делает с каждым днём… грандиозные успехи».

Последующее столетие доказало его правоту. Можно ли то же утверждать в отношении учения З. Фрейда? Нет. Оно чрезмерно субъективно и в этом отношении ближе к философии и религии, чем к науке.

На примерах из жизни великих людей и заурядных обывателей Михаил Зощенко обобщил: «За порогом сознания создаются… не только многие болезни и недомогания, но и основные склонности, привычки, характер и даже подчас вся судьба».

Мысль эту высказывал и Фрейд, а до него некоторые философы и психологи. Действительно, работа сердца и всех внутренних органов, ходьба, мимика, жесты, произношение слов и многое другое у нас происходят как бы сами собой, без участия сознания. То же относится ко многим аспектам нашего духовного бытия.