Детские страсти

Согласно учению Фрейда, поведение человека в основе своей эгоистично, определяется животными потребностями и влечениями, прежде всего сексуальными и агрессивными. Личность формируется в период от рождения до пяти лет, проходя несколько стадий.

Младенец не испытывает никаких стремлений, кроме получения удовольствия. Эрогенной зоной для него является всё тело (Оно), а центр чувственных наслаждений – рот. Эта психосексуальная стадия развития продолжается до полутора лет и называется оральной. (Тот, кто ухаживал за особенно крикливыми младенцами, может сказать, что надо исходить из слова «орёт».)

Вторая стадия, по Фрейду, называется анальной. Продолжается она до трёх лет. Теперь чувство наслаждения малыш испытывает от процессов испражнения. Ему приходится учиться управлять этими потребностями с помощью взрослых. Если они проявляют строгость и прибегают к наказаниям, у человека выработается навязчивое стремление к аккуратности, переходящее в психическую аномалию.

На третьей стадии развития ребёнок от трёх до пяти лет переносит центр своих удовольствий на гениталии. У него возникает бессознательное влечение к родителю противоположного пола (Эдипов комплекс). Невозможность реализовать это желание вызывает чувства тревоги, ревности, ненависти, вины. Ребёнок вынужден подавлять эти чувства и подражать родителю одного с ним пола. До шести лет он всё более ясно осознаёт себя; происходит процесс идентификации.

От шести до примерно двенадцати лет, пока не началось половое созревание, ребёнок не испытывает серьёзных психопатий в сексуальной сфере. Затем у подростка возникают всё более сильные сексуальные влечения и проявляются – преимущественно бессознательно – конфликты первых трёх стадий развития.

Схема Фрейда логична. Если акцентировать внимание на сексуальной сфере, человек с определённым складом характера согласится с такой гипотезой. Но разве младенец-эротоман существует сам по себе? Разве он с первых моментов появления на свет не зависит от окружающих? Разве во время всех стадий взросления он переживает только конфликты своей формирующейся личности с взрослыми?

Американский психолог и психотерапевт датчанин Эрик Эриксон выделил восемь психосоциальных стадий развития. Они зависят прежде всего не от эротических переживаний младенца, а от вхождения его в социальную, культурную среду семьи и данного общества.

Эриксон, в отличие от Фрейда, много лет изучал детскую психологию в клинических условиях, как педиатр. Идея психосоциального развития несравненно убедительней, чем психосексуальная, но и она вызывает немало вопросов. На взглядах Эриксона сказалось то, что он учился у дочери Зигмунда Фрейда Анны в Венском институте психоанализа. Он и позже оставался под впечатлением учения Фрейда.

Современный специалист по психологии развития американец Грейс Крайг сделал вывод: «Основная слабость психоаналитической теории неотделима от её силы. Хотя эта теория исследует глубины личности, именно эту сферу почти невозможно определить или подтвердить экспериментом правильность её описания. Психоаналитическая теория развития опирается на факты, полученные в основном клиническим методом, для чего взрослые люди должны были субъективно реконструировать своё детство. Поэтому её часто упрекают в ненаучности, расплывчатости и в том, что она плохо поддаётся проверке».

Такие упрёки оправданы. В особенности, когда речь заходит о столь сомнительном феномене как Эдипов комплекс.

Чувствует ли младенец любовь к матери? Безусловно. Означает ли это, что так у него проявляется сексуальная страсть? Нет. Привязанность к матери (или того, кто или что её заменяет) свойственна детёнышам высших животных. Это не исключает не менее сильной привязанности к самцу, если он кормит малыша.

У людей не всегда, а то и редко ребёнок испытывает неприязнь к отцу. Порой он любит его не меньше, чем мать. Сторонник психоанализа может ответить: такое чувство не опровергает Эдипов комплекс. Нельзя исключить у малыша проявлений нарциссизма (если он похож на отца) или склонности к гомосексуализму.

Таковы доводы о возможных детских фобиях. С таким же успехом можно предположить, что боязнь отца и враждебное к нему отношение передаются генетически. Мол, у наших диких предков были наклонности, свойственные некоторым хищникам: самец мог съесть детёнышей или своих (у медведей), или чужих (у львов).

…Эти доводы в пользу Эдипова комплекса я придумал сейчас. Кто верит в космических пришельцев, может предложить: наши предки с иной планеты размножались партеногенезом (без участия особей мужского пола) или вегетативно, вот и остался у младенцев мужского пола комплекс отторжения отцов. Вы скажете – фантастично? Но разве нет хотя бы ничтожной вероятности того, что землю посещали разумные существа? А о нравах наших диких предков мы знаем мало, так что поедание самцом детёнышей более вероятно, чем причуды инопланетян.

Придумать нетрудно разные варианты для обоснования полюбившейся гипотезы. В отличие от подобных выдумок, научная гипотеза (не говоря уже о теории) требует доказательств на фактах и возможности опровергнуть предположение.

Придуманные мной версии приведены для того, чтобы показать: модные в наше время ссылки на плюрализм – «у каждого своё мнение!» – верны только в самом примитивном смысле. Да, у глупого и умного, у честного и лжеца, у знатока и неуча своё мнение. Но это не значит, будто между ними нет разницы. Не мнения, а факты и доказательства отвечают критерию научности.

Когда Фрейд ссылается на бессознательные переживания младенца, возразить трудно. Как знать, что творится в душе существа, не способного осознать свои переживания, а тем более рассказать о них?

Существует метод перевода под гипнозом сознания человека в состояние ребёнка. Взрослый начинает говорить как малыш того возраста, который ему определил гипнотизёр. Казалось бы, вот надёжный способ проникнуть в духовный мир младенца! Однако всё-таки изображает малыша взрослый человек, да ещё под гипнозом.

Фрейд признавал: «Эти сцены из детства не воспроизводятся во время лечения в качестве воспоминаний, они – продукты конструирования». Насколько надёжны такие конструкции, основанные на толковании сновидений и наводящих вопросов, остаётся только догадываться.

В доказательство своих воззрений, он подробно описал случай из своей практики – о «маленьком Гансе». Его родители, верующие в психоанализ, ещё до рождения ребёнка договорились с Фрейдом, что будут следить за его поведением. Отец раз в неделю сообщал Фрейду результаты наблюдений и получал от него очередные указания.

Однажды рядом с маленьким Гансом рухнула на булыжную мостовую упряжка лошадей, тащивших тяжёлый фургон. От испуга у мальчика развился страх перед лошадьми. Он боялся выходить на улицу даже со взрослыми. В память ему врезалась кожаная уздечка.

Анализируя этот и некоторые другие случаи с мальчиком, а также его сновидения, Фрейд решил: уздечка и шоры у лошади были символами усов и очков отца. Мальчик боялся его, а не лошадей. Согласно другим символам, это был страх кастрации от рук отца в наказание за мастурбацию, которая была вызвана эротической любовью к матери. Падение лошадей проявило у Ганса желание смерти отцу, отчего возникло чувство вины.

По диагнозу Фрейда, четырёхлетний Ганс испытывал гомосексуальные чувства к отцу при склонности к полигамии, включающей мать, гувернантку и знакомую девочку. Сеанс психоанализа завершился, когда «маленький Ганс» получил возможность в своём воображении жениться на матери, предоставив отцу женитьбу на бабушке (своей матери). Получился дополненный вариант истории Эдипа, если забыть о возрасте Ганса и о том, что его подводили к этой роли.

Фрейд отвечал критикам: «Верно, что в продолжение анализа Гансу вынуждены были говорить много такого, чего он не мог бы сказать сам, что ему пришлось преподносить такие мысли, признаки которых он до сих пор не показывал, что его внимание пришлось нарочно обращать в том направлении, откуда его отец чего-нибудь ждал. Это снижает ценность анализа как свидетельства, но процедура одинакова во всех случаях. Ибо психоанализ не бесстрастное исследование, а терапевтический метод. Его смысл – не доказать что-то, но только что-то изменить. При психоанализе психолог всегда даёт своему пациенту (иногда в большей, иногда в меньшей степени) предварительные сознательные образы, с помощью которых тот может распознать и уловить бессознательный материал».

Короче говоря, психоаналитик выпытывает у пациента из его подсознания путём наводящих вопросов нечто такое, что заранее считает там присутствующим. Это подобно обыску в помещении. Если там есть то, что предполагается, предмет будет найден, если нет – придётся признать, что его там не было. Однако в данном случае ищут не материальный объект, а идею, находящуюся в таинственной области бессознательного. Психика – объект не материальный, весьма пластичный, изменчивый в связи с обстановкой и множеством разных факторов. Психолог может на свой лад препарировать незримую субстанцию души, находя там то, что ему хочется. Тем более, если следовать принципу Фрейда: «Невроз никогда не говорит глупостей, как и сновидение».

Детская сексуальность – одна из главных тем фрейдизма

Невроз вообще не говорит, ибо за него это делает пациент или врач. Они вполне способны на глупости. Да и сновидения бывают разные, далеко не всегда с глубоким смыслом. Глубокий смысл при желании можно обнаружить и в мелкой луже.

Случай с маленьким Гансом, который для избавления от невроза должен был мысленно жениться на матери, а отца женить на бабушке, нормальному человеку покажется продуктом больного воображения.

…Моя четырёхлетняя внучка попала в небольшую аварию : троллейбус резко остановился, многие упали, кто-то в кровь разбил голову. С тех пор она боялась ехать в машине. Когда нас хотели отвезти на вокзал в автомобиле, она плакала и причитала: «Господи! Ночью ребёнка по городу в автомобиле! Нет, только на метро!»

Сны у неё были занятные, разнообразные, и выбрать из них какие-нибудь символы, приписывая ей сексуальные комплексы, не представляло бы труда. От этого невроза (если он был) через несколько месяцев остался лишь слабый след: когда мы садились в такси, она спросила шофёра: «А вы умеете водить машину?»

Отдадим должное Зигмунду Фрейду: он одним из первых заговорил о сексуальных проблемах детства, представив их в шокирующей форме, что несомненно способствовало активным дискуссиям и исследованиям.

В книге «Психология детства» (1924) русский философ, психолог и богослов В.В. Зеньковский писал: «Когда читаешь Фрейда и фрейдианцев с их настойчивым разысканием влияния пола в самых разнообразных индивидуальных, социальных и исторических процессах, то… именно вследствие этих преувеличений чувствуешь, что до школы Фрейда пол был пустым место для психологии…

До Фрейда вопрос о сексуальной сфере в детском существе почти совершенно не был разработан; было принято думать, что лишь с началом полового созревания возникает вообще сексуальная сфера. Между тем психическое развитие девочек и мальчиков начинает проявляться так рано, что это одно должно было бы обратить внимание на то, что пол является определяющей силой, творческим фактором, можно сказать, с первых дней жизни».

Последние слова вызывают недоумение: какой определяющей силой и творческим фактором может быть пол в первые дни жизни? Зеньковский это не объясняет. Пожалуй, он такими преувеличениями отдал должное новаторству Фрейда, только и всего.

У младенца могут быть изначально генетически заложены свойства характера, связанные с первичными половыми признаками. Ведь у высших животных поведение самцов и самок обычно имеют существенные различия.

Но при всём уважении к высшим животным приходится учитывать и наши отличия от них. Вот и Зеньковский согласился, что в теоретических построениях Зигмунда Фрейда «есть кое-что истинное и слишком много фантастического».

«Можно даже признать, – продолжал он, – что кормление грудью для обеих сторон – и матери и ребёнка – заключает в себе нечто близкое к сексуальной сфере. Однако окрашивать отношение матери и ребёнка всецело в цвета сексуальности, видеть в нём простейшее, но вместе с тем и влиятельнейшее выражение половых переживаний, нет никаких оснований…

Относить сексуальный момент к сознанию ребёнка – это поистине значит превращать грудного младенца в утончённого любителя половых наслаждений. Между тем, по Фрейду, именно так и должно представлять себе дело – ибо из сексуального конфликта, переживаемого младенцем, развиваются, так сказать, темы всего дальнейшего психического развития человека».

Через 60 лет после этой работы Зеньковского в книге группы американских психологов «Развитие личности ребёнка» доброжелательно упоминается о теории младенческой сексуальности Фрейда. Но при последующем разборе оказывается, что у неё слишком слабые связи с действительностью, подтверждённой опытами и наблюдениями.

В США исследователи детской психики на многочисленных примерах разных способов кормления младенцев (не только материнской грудью) сделали вывод: «Сила привязанности детей к родителям не зависит от того, каким образом они кормят ребёнка и удовлетворяют его другие потребности». Отметим: речь идёт и о матери, и об отце, без выделения каких-то половых предпочтений у дитя.

Можно отчасти согласиться с идеей Фрейда о том, что у младенца всё тело – источник удовольствия, хотя надо добавить: и неудовольствия тоже. (В первые месяцы жизни человек не способен осознать, где конкретно ему больно или приятно.) Он придавал этому ощущению эротический характер. Таково его личное мнение, которое нельзя ни доказать, ни опровергнуть, а сексуальные удовольствия младенца от сосания груди с последующим комплексом Эдипа – плод его фантазии.

Были проделаны опыты с малышами обезьян, которым в клетку помещали двух искусственных матерей. Одна из них была из проволоки, с прикреплённой к ней соской, из которой детёныш пил молоко. Другая была покрыта махровой тканью, но от неё он питания не получал.

Вопреки предсказаниям психоаналитиков, детёныш предпочитал проводить время в обнимку с «мягкой мамой» и бежал к ней, если его пугали. К своей «кормящей матери» он подходил только для того, чтобы утолить голод.

В упомянутой выше книге группы американских психологов сказано: «У младенцев старше шести месяцев начинает явно проявляться привязанность к определённым людям. Обычно, хотя и не всегда, первым объектом привязанности является мать. В течение месяца или двух после появления первых признаков возникновения первой привязанности большинство детей начинает проявлять привязанность к отцу, братьям и сёстрам, бабушкам и дедушкам.

Признаки привязанности младенца к тому или иному человеку проявляются в следующем: объект привязанности может лучше других успокоить и утешить малыша; младенец чаще, чем к другим, обращается к нему за утешением; в присутствии объекта привязанности младенец реже испытывает страх».

Обезьянка со своей искусственной мамой

Серьёзные исследователи психологии ребёнка не упоминают ни о каком Эдиповом комплексе. Известная американская этнограф Маргарет Мид в работе «Отцовство у человека – социальное изобретение» задала извечный вопрос: «Чем люди отличаются от остального животного мира, насколько фундаментально и прочно это отличие?»

Ответов на этот вопрос немало, многие из них представляются очевидными. Разум? Но его проявляют – в разных формах и по своим возможностям и потребностям – едва ли не все живые существа. Да и не вполне понятно, что подразумевать под разумом. Если – целесообразное поведение, то слишком многим людям придётся отказать в этом качестве.

Нравственность? Но и тут ситуация аналогичная. Порой животные проявляют больше заботы о себе подобных и детёнышах, чем люди. Труд? Но простейшие изделия, а порой и сложные, изготавливают животные.

Создаётся впечатление, что отличается человек прежде всего своими потенциальными возможностями, которыми его наделила природа; в частности, крупным головным мозгом. Но эти возможности, включая разум, как справедливо заметил Аристотель, человек употребляет не только во благо, но и во зло.

По словам М. Мид, «человеческое в нас основывается на множестве проявлений выученного поведения, сплочённых в бесконечно хрупкие и никогда прямо не передаваемые по наследству структуры». Этим отличаемся мы, например, от муравья, поведение которого определяется структурой тела, положением в сообществе и невозможностью передать свой опыт окружающим.

Ребёнок без обучения другими людьми не может «самостоятельно воспроизвести хотя бы один-единственный элемент культуры». Впрочем, и у высших животных определяющую роль в становлении индивида играет воспитание.

«Если мы рассмотрим все известные человеческие общества, – пишет Мид, – мы повсюду найдём какую-то форму семьи, некоторый набор постоянных правил, побуждающих мужчин помогать женщинам заботиться о детях, пока те малы. Специфическая человеческая черта семьи состоит не в том, что мужчина защищает женщин и детей – это есть и у приматов. Она заключается и не в гордой власти самца над самками, за благосклонность которых он соревнуется с другими самцами, – это мы тоже разделяем с приматами. Отличительная черта самца человека – повсюду помогать добывать пищу женщинам и детям».

Уточним. Биолог Э.П. Фридман пишет: «Особенность многих южноамериканских обезьян является удивительная забота самца о своём детёныше. После краткого периода новорождённости отец забирает малыша и постоянно его таскает, чистит, приучает к лесному рациону и к правилам жизни. Только на время кормления грудью папаша отдаёт его самке, которая, напоив молоком своего отпрыска, беззаботно оставляет его, хорошо зная, что дальше малыша будет опекать отец. У каждого свои родительские обязанности!

Вот основа отношений между взрослыми и детьми среди нормальных людей и многих животных. «Эдипов комплекс» – нелепость. Придумать её нормальный человек способен, но чтобы уверовать в неё, надо быть или легко внушаемым невеждой, или психически больным субъектом, которому требуется лечение, – но только не у психоаналитика, исповедующего учение Фрейда.

Впрочем, есть некоторые странности в отношениях к отцу многих современных детей. В США лет 30 назад опросили 15 тысяч детей: что для них желанней – отец или телевизор? Половина детей предпочла телевизор.

В наше время не меньшее, если не большее число детей сочтёт для себя желанней отца и матери – телевизор, компьютер и прочие электронные «развлекушки». И незачем вспоминать Эдипа! Тут нечто иное – «комплекс ЭН» (электронных наркотиков). Он становится всеобщим, определяя проявления коллективного бессознательного и деформируя личность.