Глава первая ПОЧЕМУ ШИМПАНЗЕ, ДАЖЕ ГОЛОДНЫЙ, ДАЛЕКО НЕ ВСЕГДА ДОСТАЕТ ИЗ «ХИТРОГО» ЯЩИКА БАНАН?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава первая

ПОЧЕМУ ШИМПАНЗЕ, ДАЖЕ ГОЛОДНЫЙ, ДАЛЕКО НЕ ВСЕГДА ДОСТАЕТ ИЗ «ХИТРОГО» ЯЩИКА БАНАН?

Обезьяна — обезьяне: «Условный рефлекс — это когда ты при зажженной красной лампочке хватаешь банан, а все эти упрятанные за решетку белохалатники рефлекторно визжат от восторга».

Праздник мысли — продолжим.

Странные порой устанавливаются взаимоотношения у некоторых людей с обезьянами вообще. Они, то есть некоторые люди, имеющие такую дорогостоящую возможность, как научные исследования, готовы подсматривать за обезьянами часами, сутками, страстно — но почему?

Это что — забава? Порок? Или — жизненная необходимость, без которой жизнь утрачивает привкус удовольствия? Ведь не случайно же за право заниматься биологической наукой, этой совершенно безденежной профессией, жесткое соревнование начинается еще до поступления на соответствующий факультет университета?!

Изучение обезьян целесообразно начинать с… людей.

Для чего освежим в памяти значение семи основных понятий психокатарсиса*[1] — вкратце. На трех страницах.

Люди руководствуются, как многие, заблуждаясь, полагают, разумом (сознанием).

Разум — это та часть нашего «я», которая оперирует только словами (понятиями) и вне слов не существует. Сознание порой называют логикой. Или — логически-цифровым мышлением.

Однако люди редко поступают логично. В действительности они водимы подсознанием. Нередко подсознание называют надсознанием. Для той и другой приставки есть свои основания.

Нечто, чем руководствуется человек, находится под сознанием в том смысле, что слова лишь облекают неосознаваемые стремления и объединяются в конструкции, назначение которых:

во-первых, скрыть от окружающих скверные намерения говорящего;

во-вторых, самооправдаться;

в-третьих, самовозвеличиться.

Нечто, чем на самом деле руководствуется человек, находится над сознанием в том смысле, что это нечто намного важнее, чем слова.

Итак, сознание вторично. Оно контролируется подсознанием.

Это — очевидно; тем не менее вера в то, что человек руководим неким мировоззрением, которое каждый колхозник в состоянии адекватно выразить на языке понятий (то есть, руководим сознанием), есть одно из распространеннейших в мире суеверий. Например, долгое время считалось, да и до сих пор считается, что во Второй мировой войне сражались две идеологии: коммунистическая и фашистская — хотя ни немцы не знали, что такое «новый порядок» (это так нигде и не было сформулировано!), за который они отдавали жизни, ни полуграмотным политрукам-сталинцам с семиклассным образованием работы Маркса и Ленина были явно не по силам. Но Вторая мировая война тем не менее была, была и победа: но кого над кем?

Слова отображать действительность, вообще говоря, могут, но только при одном условии: при подсознании, очищенном от деформирующих его внушений.

Слова, произносимые обыкновенным человеком, являются, тем не менее, одним из важнейших источников о нем познания — можно, скажем, определить то учебное заведение, которое он закончил, уровень образования родителей и их специальность, а также историческую эпоху, определившую тот язык, на котором шептались в первую брачную ночь его родители.

Словесное объяснение собственных поступков самим носителем внушений очень метко назвали рационализацией*, от латинского слова ratio — ум, сознание. Рационализация есть словесное построение, ложно объясняющее поступки и чувства без осознанного намерения соврать. Рационализация имеет мало общего с действительностью, — однако точно выявляет предыдущий жизненный опыт рационализирующего индивида.

Иными словами, рационализация есть повторение запомнившегося набора понятий, зацепленных друг за друга слов (это — идеи в общераспространенном смысле этого слова), которые объясняют поступки (как правило, благородным образом) — якобы.

Идеи, составляющие рационализации, временны, случайны, ситуационны, но именно они во многом — с точки зрения тех же профессиональных историков — и отличают один народ от другого, одну эпоху от другой, одну цивилизацию от пришедшей к ней на смену. Да, в первую очередь рабами суеверий являются профессионалы.

Подсознание можно разделить на части — условно.

Одну его часть составляют внушения (психические травмы, выявляемые психоаналитически, а вычищаемые — психокатарсически*), унаследованные от общего предка. Эти травмы объединяют людей в общности — народ, этнос. «Общности» и разделяют один этнос от другого. Травмы от преступлений — основы «взаимопонимания».

Другая часть подсознания — внушения и травмы, которые приобретены индивидуально, начиная с детства, — это отличает одного падшего индивида от другого уже внутри границ этноса.

Под слоем подсознания сокрыта основа, описывая которую библейские пророки прибегают к понятиям двух типов: «тайна беззакония» и «тайна благочестия». В терминах излагаемой в этой книге теории стаи носитель основы первого типа — индивид, второго — личность. Эта основа — подподсознание.

Личность отличается от индивида, помимо прочего, страстным желанием освободиться от внушений.

Это необходимый этап на пути приближения к Истине.

Ни в веках, ни в тысячелетиях толпы практически не меняются — они носители и, что самое страшное, исполнители внушений.

Толпа состоит из исполнителей, индивидов.

Элементы толпы не меняются не только внешне, оставаясь при двух руках, двух ногах и только одной голове с полным отсутствием перьев, — но прежде всего, не меняются внутренне, подподсознательно.

Следовательно, одна цивилизация отличается от другой лишь поверхностно, скажем, цветом военного обмундирования и конструкцией спусковых крючков уставного оружия — и все эти предметы имеют свои собственные обозначающие их слова.

Иными словами, подподсознание толпы в основе своей в веках остается неизменным, подсознание же индивиды оберегают в его состоянии травмированности, — если что и меняется, то только так называемое сознание, которое паразитирует на определенном наборе единиц логико-цифрового мышления, обозначающих события внешнего и внутреннего мира.

Комбинация понятий составляет идею, сумма идей — мировоззрение.

Неужели исключительно ради идей, набора слов, как нас тому учат идеологи, идей столь очевидно временных, люди, сколачиваясь в толпы, с такой страстью кидаются друг друга убивать?

Разумеется, не из-за идей. Массовые идеи, как при ближайшем рассмотрении выясняется, есть шелуха, лишь прикрывающая внушения. Идеи толп ложны — всегда. Естественно, подобные идеи достойны того, чтобы от них отказаться.

И от них отказываются.

С отказа от очередной идеи и начинается следующая цивилизация.

Со своими войнами.

В «Апокалипсисе» каждая из этих цивилизаций названа «зверем».

Очевидно, отнюдь не словесные выражения идей являются причинами войн.

Не они влияют и на ход военных действий.

Внушение — это ядро рационализации. Внушение насильственно внедряют в сознание, когда защищающее критическое мышление жертвы отключено (временно, навсегда, или же оно не включалось никогда). (За логически-цифровое мышление [критическое] отвечает, как показал анализ черепно-мозговых травм, левое полушарие мозга, а за ассоциативно-образное [память, внушения] — правое.)

Когда носителем некоего облеченного словами нового внушения становится большая часть населения — очередная цивилизация состоялась. Это и есть историческое событие.

Внедрение внушений возможно только при безумии субъектов.

Поэтому всемирную историю человечества, которая есть смена цивилизаций, можно рассматривать как последовательность массовых безумий.

Смена безумных идей происходит столь же безумно — в этом несложно убедиться, взяв любой учебник истории, описывающий череду волн насилия.

Бытие человека как вида можно было бы считать замкнутым океаном безумия, если бы не существовало противоположности — Истины.

Той Истины, которая не дается носителям (рабам) цивилизаций.

И которая не дастся.

Никогда.

Не потому что жалко, а потому что носителям цивилизаций понимать ее нечем.

Для них все — наоборот. И, чтобы победителю разобраться в закономерностях жизни, этому «наоборот» надо сделать еще один наоборот.

В некотором смысле — взглянуть на белохалатников глазами обезьяны.

Сейчас мы этим и займемся: опровергнем одну из фундаментальных идей современной цивилизации.

Основополагающую. Столь значительную, что можно с уверенностью утверждать, что из нее произрастает древо не только современной цивилизации, но и почти всех бытовавших и бытующих на нашей планете культур.

Вдохните глубже — вы, возможно, один из тех, кто, отказываясь быть жертвой внушений, стряхиваете шелуху для вас с этой минуты вырождающейся цивилизации!

* * *

«И почему, все-таки, эти недообезьяны так любят за нами подглядывать?»

Итак, есть люди, для которых наибольшее из возможных удовольствий — наблюдение за обезьянами. Они, эти люди, — и притом, далеко не самые глупые в многочисленной человеческой популяции, — это любят. Они готовы со страстью подглядывать за тем, при каких условиях обезьяны вытаскивают из «хитрых» ящиков бананы, а при каких — нет, и размышлять над увиденным не только за ничтожное жалование, но и отдавая за эту возможность последнее.

Это — власть чувства.

Влечение, родом из подсознания.

Одно из двух: или это болезненный невроз, или нечто противоположное — попытка разобраться в неких личных, исключительно человеческих проблемах.

Голодная обезьяна, оказывается, далеко не всегда вытаскивает банан из «хитрого» ящика, а только при определенных условиях. Попытка разобраться в этих условиях есть реализация потребности личности понять, почему сам ходишь голодный, когда рядом есть банан.

Понявший себя может с собой справиться.

А почему объект — живые существа?

А потому что они — зеркало.

В сущности, среди людей тысячелетиями циркулировали только две концепции, которые объясняли схожесть людей с животными, или наоборот: животных — с элементами толпы.

Все достаточно просто — или мы на них влияем, или они на нас.

Остается ответить на вопрос: кто на кого?

В силу того, что этих теорий только две, одна из них неизбежно верна. Но какая бы из теорий ни была истинной, в любом случае, наблюдая за хищными пушистиками, бабочками или скорпионами, мы как бы смотримся в зеркало — ибо не можем в их поведении не узнавать самих себя.

Одна из этих двух теорий ныне называется дарвиновской. Она гласит, что жила-была рыбка, она плавала и ныряла в поисках кого бы сожрать, размножалась в своем потомстве, а потом вдруг — да-да, вдруг! — ни с того ни с сего стала птичкой. И искать кого бы сожрать уже не поплыла, а полетела.

Это «вдруг» в разное время называли по-разному — чудом, колдовством, бредом сивой кобылы, — а теперь называют мутацией. Согласно последователям Дарвина, одна мутация следовала за другой — и вот уже все и вся жрут друг друга. Эволюция называется. Движение к совершенству.

Противоположная же теория гласит, что все живое создалось не «вдруг», а его создал Бог. Если несколько сузить идею до форм начала библейского повествования, то все было ладно и созидательно на нашей планете, перволюди, равно как и все живые существа вокруг них, жизнь любили и ни убийств, ни самоубийственных поступков не совершали — но только до той поры, пока не произошло грехопадение. Вслед за этим между первоженщиной и первомужчиной состоялся первый акт страстной «любви»*. Естественно, что родившийся таким способом первый же сын убил впоследствии своего первого же младшего брата. Как следствие, все живые существа на нашей планете, подхлестываемые ставшим насилующим психоэнергетическим полем* убийцы, превратились в зверей и, будучи теперь водимы, тоже стали стаптывать и пожирать друг друга. Согласно этой второй теории, человек настолько мощно влияет на окружающий его взаимозависимый мир, что психоэнергетическое поле человека-убийцы создает цепную реакцию насилия и злобы во всей биосфере. А так как все люди со времен грехопадения в той или иной мере — убийцы (некрофилы*)[2], то волна злобы и ненависти не спадает до сих пор, определяя тем самым «лицо» (точнее, «оскал») нашего мира.

Сторонники дарвиновской теории стремятся доказать, что раз человек — по большому счету та же обезьяна, поскольку от нее произошел, то он не может не поступать так же, как поступают все его биологические предки. Дескать, человек — всего лишь мутант в цепи мутаций какого-то хищника.

Сторонники дарвиновской теории стремятся доказать, что раз человек — по большому счету та же обезьяна, поскольку от нее произошел, то он не может не поступать так же, как поступают все его биологические предки. Дескать, человек — всего лишь мутант в цепи мутаций какого-то хищника.

И потому любые его звериные поступки — естественны.

И пожрать брата поэтому — естественно.

А что естественно, то, как говорится, не безобразно.

Очень научно.

А наука, по меткому выражению Толстого, есть секта, оправдывающая всякую гнусность.

Так что, не сомневайся — хавай.

Хавай и не думай.

Так считают многие вожди и исполнители.

Неугодники же предлагают несогласным начать хотя бы с постижения объектов, которые рядом, например, с домашних кошек и собак. Каждое из этих живых существ, при схожести формы на своего собрата по роду непохоже — психологически, в поведении же угадывается характер хозяйки или хозяина. Точнее, группы людей, с которой этот хозяин отождествляется. Некоторое несоответствие поведения домашнего животного с поведением хозяина лишь кажущееся, ведь люди так любят ломать комедию!

Вот и получается, что для внимательного наблюдателя, сознание которого не отягощено дарвинщиной, все тайное становится явным — при наблюдении за кошечками и собачками, а не за внешне благостной хозяйкой!

Поведение всех видов животных — есть отражение характера рода человеческого. К сожалению, наиболее из них агрессивных — в первую очередь.

Собаки иные, нежели обезьяны, а те иные, нежели скорпионы, но каждый из этих видов отражает какую-то скрываемую черту стаи хозяев — homo sapiens. Принцип этот всеобщий: черепахи отражают одну сторону, зайцы — другую, а обезьяны — третью, особенную.

* * *

Вернемся к обезьянам, самоотверженным за ними наблюдателям и тем экспериментам, которые наблюдатели позволяют себе догадаться над обезьянами поставить.

Наблюдатели обратили внимание, естественно, прежде всего на то, что в стае шимпанзе царит строжайшая иерархия, порядки в которой напоминают неуставные схемы подчинения в воинской части или устоявшиеся порядки в преуспевающей торговой фирме. На вершине пирамиды находится одна — явно наиболее подавляющая самостоятельность подчиненных — особь — вожак, вождь (далеко не всегда самая физически сильная, и отнюдь не лучший самец-производитель); следующий уровень — несколько его помощников, так сказать, вице-вожаков, субвождей; затем — «средний класс» исполнителей; совсем внизу, у основания пирамиды — функционеры и вовсе незаметные. Нечто вроде посыльных из фирм (их все «посылают», и никто им не подчиняется), или, выражаясь латинизмом, — курьеров. Стая может быть сколь угодно многочисленной, и хотя шимпанзе не замечены ни в исключительной зрительной памяти, ни в наличии критического мышления, ни одна особь в стае никогда не путает, который из шимпанзе в иерархии — вожак, а который нет, кто из шимпанзе — выше, а кто — ниже.

Выявление этой спонтанной субординации, складывающейся отнюдь не по законам логически-цифрового мышления, — результат очень важный.

Очень.

Так вот, во время одного поразительного по результатам эксперимента из стаи шимпанзе изъяли одного «курьера». Белохалатники обучили его сложной последовательности манипуляций, с помощью которых единственно возможно было достать из ящика душистый банан. Затем вкусными бананами набили такие же «хитрые» ящики и расставили их на территории, контролируемой стаей шимпанзе (суверенное государство?). Стаю лишают всякой пищи, шимпанзе сидят голодные и только принюхиваются к чарующему запаху спрятанных в ящиках деликатесов.

И вот появляется обученный «курьер». Он, отвыкший — что очень важно! — от порядков в своем государстве (цивилизации, стае), подбирается к «хитрому» ящику, его открывает, достает банан и начинает есть. Потом, довольный, идет к следующему ящику. И опять ест. Потом к следующему…

А стая, истекая слюной, смотрит…

В результате серии однотипных экспериментов выяснилось, что голодные обезьяны ящики открывать у «курьеров» так не выучиваются. Сколь бы долго голод ни терзал их желудки — ну никак! Максимум на что шимпанзе оказались способны, так это, наголодавшись, у «курьера» банан отнять.

Однако поведение рядовых обезьян принципиальным образом меняется, если, отсадив от стаи, открывать ящики обучают вожака. Как только его, обученного, возвращали в стаю, все обезьяны моментально (!) выучивались, как надо добывать себе пищу.

Результат эксперимента трудно переоценить. Ведь получается, что даже наиважнейший (так в нашей «дарвиновской» цивилизации внушено считать) из стимулов — голод — не определяет поведение примата, когда он находится в стае!

Или выразимся иначе: вовсе не голод определяет поведение примата в стае! Поступки исполнителей определяются состоянием подсознания вожака стаи.

Его, среди прочего, дрессированностью.

Иными словами: всякий поступок члена «коллектива» совершается лишь постольку, поскольку его совершает или согласен совершить вожак стаи!!

Отсюда следует, если обезьяны с голода не умирают, то только потому, что в ящик забирается или когда-то забирался, чтобы добыть себе жратвы, сам шеф.

Результат эксперимента с курьером примечателен еще и тем, что он разрушает тот сложившийся стереотип мышления, согласно которому примат способен насыщаться по собственному желанию. Из эксперимента следует противоположное: индивид действует из стадного чувства.

Итак, чтобы разобраться, как же в действительности живем мы, люди, откуда берутся побуждения нас окружающих индивидов, рискнем и еще кое-что назвать своими именами, а именно: результаты этого эксперимента ставят под сомнение одну из самых основополагающих идей нашей цивилизации, что важнейший инстинкт человека — это инстинкт самосохранения. Сохранения себя — как личности.

Итак, если не инстинкт самосохранения определяет поведение человека, то все логические построения в рамках существующей цивилизации, сколь бы логически безукоризненны в пределах исходных допущений они ни были, — неверны. Они — чушь!

Жизнь устроена совсем иначе, чем нам то внушают!

Все теоретические выводы гуманитарных наук, вписывающихся в рамки современной цивилизации, — чушь!!

Но если цивилизации существуют, значит это кому-нибудь нужно.

Кому?

Очевидно тому, кто способен подчинять внушениями. Вождям.

И их жухлым подобиям — исполнителям.

Или попросту — стайным.

Но немногим нестайным заблуждения мешают пребывать в счастье.

То, что нас окружают люди далеко не счастливые, в лучшем случае счастливыми притворяющиеся, — естественное следствие цивилизованности.

Причем, цивилизованности не только современного типа, но и любой из когда-либо существовавших. А также и всех будущих.

В противоположность индивиду, человеку-личности никогда не возрасти в счастье, если мыслить он будет цивилизованно. Разве не так?

Если читатель интуитивно чувствует, что он обладает достаточной потребностью в критическом мышлении, то читать эту книгу дальше он будет со все возрастающим удовольствием.

* * *

Эксперимент с курьером (это французское слово, а по-гречески — апостол) в стае, несмотря на скромность языковых средств, использованных для его описания, тем не менее позволяет сделать фундаментальные обобщения. Достаточные для построения теории стаи.

Вы, наверное, обратили внимание, что когда в стаю подсадили обученного вожака, то остальные обезьяны научились открывать ящики моментально.

Осмысление (логически-цифровое) требует времени. Только из скорости процесса очевидно, что в особо быстрых процессах критическое (логическое) мышление не участвует. Шимпанзе не хватило многих дней, чтобы понять, что у апостола можно научиться доставать бананы.

Зато им хватило мгновения, чтобы разобраться, кто в стае выше, а кто — ниже, в их обезьяньем авторитарном, иерархическом государстве.

Сравнения скоростей этих двух процессов вполне достаточно для того, чтобы понять, что не только среди людей, но и среди обезьян побуждения к действию передаются бессознательно, психоэнергетически, причем яркий подавляющий индивид (вождь, вожак; у людей — некрофил*) диктует (уже одним своим присутствием!), как себя вести более жухлому.

К особо быстрым процессам в жизни людей мы еще вернемся — чуть позднее. Пока же сосредоточимся на стайности существования как таковой.