Глава сорок пятая «ТАЙНА ЗАГАДОЧНЫХ «НЕБЛАГОНАДЕЖНЫХ»
Глава сорок пятая
«ТАЙНА ЗАГАДОЧНЫХ «НЕБЛАГОНАДЕЖНЫХ»
Любимец комсомольцев Сталин гнусность самого себя (и своих распоряжений) если и не мог выразить с помощью понятий, то подсознательно чувствовал. Это проявлялось во многом, в частности, в тщательности, с какой он уничтожал следы. Даже из солдатских писем вымарывалось все, что касалось объективного мира — комсомольцы дошли до того, что любимым отправляли письма, переписанные из так называемых «письмовников».
Биоретрансляторы на должностях политруков и комиссаров этот запрет объясняли интересами якобы секретности, что, как очевидно, полнейшая чушь. Гитлеровцы дневники вели, и это нисколько не снижало качеств немецкой военной машины. Не влияло на нее и то, что некоторые дневники в качестве трофеев попадали в политотделы РККА.
Причина запрета на дневники — психологическая: всякий предатель Истину не приемлет как таковую, для него и всякая правда подсознательно ненавистна — вплоть до физического устранения свидетелей и свидетельств. Тем более, что поразительные события 1941 года — открытое Евангелие: вышел из толпы — и спас себя, близких и Родину. Подхалимствовавшие на гражданке «внешники» оказались уничтожены, а те, кто толпе противостоял и прежде, выживали и побеждали. Такое знание Сталин, как и сатана, не мог не ненавидеть!
Осмысление происшедших летом и осенью 1941 года странностей чрезвычайно важно для всякого неугодника.
К счастью, дневники писались и сохранились — немецкие.
Именно из дневника начальника генштаба вермахта Гальдера мы узнаем, что евреи и политруки, зная наверняка, что будут расстреляны немцами при первой же возможности, тем не менее сдавались во множестве — вопреки интересам выживания.
Из того же дневника Гальдера мы также узнаем, что:
— в самые первые дни войны пленных было мало,
— расход боеприпасов в эти дни был незначительным.
Как это на первый взгляд ни странно, но при отсутствии инженерных препятствий (приграничные мосты по приказу Сталина были разминированы, а фортификационные сооружения не возведены, и так далее) немцы в первый день войны продвинулись в среднем всего-навсего на 12 километров. Идеолог при соответствующем заказе объяснил бы столь малое расстояние героическим сопротивление пограничников, отдельных частей Красной Армии и энкавэдэшников. Но дело вовсе не в сопротивлении Красной Армии, — если бы оно было, немцы, которым экономить боеприпасы в первые месяцы смысла не было, израсходовали бы значительные их количества. Этого, однако, не произошло, о чем можно прочесть в том числе и в упомянутых дневниковых записях Франца Гальдера — следовательно, сопротивления не преодолевали: его не было. Просто для того, чтобы привести в движение большое число солдат вермахта, традиционно отягощенного гораздо большим обозом, чем у русских, требовались особенные усилия и время. Отсюда и незначительное продвижение вглубь советской территории. (Кстати, в среднем на 12 километров немцы продвинулись в первый день и в Польше тоже, и не только в ней — так что дело не в обороняющихся, а в нападающих. Отличие русских от поляков немецкие похоронные команды начали чувствовать несколько позднее.)
Итак, какие же советские войска находились в непосредственной близости от границы? Кто не бил немцев — и почему?
Это не была кадровая армия — массовые сдачи ее частей в плен были еще впереди, через несколько дней. Кадровые части, очевидно, дислоцировались далее, чем в 12 километрах, и по большей части пытались догнать бегущих политработников и командиров.
Непосредственно же в приграничной полосе были три категории людей в форме:
— пограничники;
— строительные части из так называемых «неблагонадежных», которым оружие в руки не давали;
— части НКВД.
Доныне повторяется тезис сталинских идеологов, что пограничники героически вступили в бой — и погибли, сопротивляясь.
Но именно считается.
Всякий серьезный историк согласится, что героизм пограничников вполне может оказаться мифом — ведь никаких исторических исследований на эту тему не проводилось (в условиях социализма это означало, что начальствовавшие не субсидировали исполнителей этот вопрос исследовать; интересующихся же до архивов не допускали; из этого следует, что результаты исследования обещали быть для власть предержащих разоблачительными).
Некогда о Брестской крепости пропаганда не знала ничего, пока с подачи писателя Смирнова не стало всем известно, что в ее развалинах несколько недель сопротивлялась горстка людей, причислявших себя к этническим русским. Брестская крепость стала символом сопротивления, — но мало кто вспоминает про грандиозный лагерь военнопленных на тысячи и тысячи солдат и офицеров, который находился всего в нескольких километрах от крепости и заполнен был теми, кто мог бы защищать Родину.
С точки зрения суверенитизма пограничники сражаться были должны: и оружие они знали где хранится — а у находившихся в наряде оно и вовсе должно было быть в руках, — и окопы у них были уже отрыты и тщательнейшим образом замаскированы, и соответствующие учения именно в этой самой местности с ними не могли не проводиться, и к виду немцев они привыкли. Возможно, пограничники и могли держаться — на условии, если они не были активными «внешниками» или «болотом». Если бы…
Сторонники гитлеровско-геббельсовского утверждения, что СССР собирался напасть на гитлеровскую Европу, видят в присутствии частей НКВД неоспоримое доказательство того, что СССР готовился к нападению, а готовые на все и всяческие подлости сталинские энкавэдэшники (кстати, тоже «внешники» и «болото», и тоже не сопротивлялись, как то следует из учета израсходованных немцами боеприпасов) предназначались для «зачистки» захваченных территорий. При этом не упоминается, что кто-то должен был не допустить побега 236 тысяч безоружных «неблагонадежных» (из них 100 тысяч в Прибалтийском военном округе), вывезенных в приграничную полосу.
Да, в приграничной полосе был и третий тип воинских формирований — строительные части, сформированные из так называемых «неблагонадежных». Это были не столько сами раскулаченные, сколько их сыновья, по возрасту еще помнившие, что до коллективизации на селе у работающих еще был достаток. Идеологи в газетах называли их всех эксплуататорами, наживавшимися на наемном труде. Однако на практике «неблагонадежные» часто эксплуататорами не были: кулачество процветало по большей части на Украине, в России же процент кулаков был меньше, люди работали или в крупных хозяйствах, или самостоятельно. Поэтому в России в соответствии со спускаемыми «сверху» разнарядками, подкрепленными энтузиазмом «снизу», раскулачивали просто обладателей имущества, то есть нередко хороших работников, у которых все спорилось в руках. А это бывает или от «внутреннической» жадности, или от неугодничества.
Для чего же были собраны 236 тысяч «внутренников» и неугодников и вывезены безоружными к началу немецкого наступления, о котором Сталин и все крупные командиры, а главное, величайший гипнотизер столетия Гитлер — знали заблаговременно?
Якобы для строительства укреплений.
Доказывают это ссылками на теории идеологов и указанием на то, что «неблагонадежным» не давали в руки оружия, а только лопаты (если те были).
Объявленная цель сомнительна, — хотя бы потому, что мелкие подразделения из «неблагонадежных» были распылены настолько, что в обозримые сроки построить в принципе ничего не успевали, тем более к началу немецкого вторжения, о времени которого, повторимся, Сталину и всем крупным командирам было известно заблаговременно.
В соответствии с торгашеско-арифметической концепцией войн именно эти обиженные властями строители, наряженные в военную форму и обритые наголо (чтобы невозможно было их спутать — не только энкавэдэшникам, но и немцам), и должны были составить первый массив пленных. Но в плену «неблагонадежные» не оказались: не заметить аж 236 тысяч пленных начальнику генштаба вермахта Гальдеру, к которому стекались подробные донесения, и который записал в дневнике, что в первые дни войны пленных было мало, было попросту невозможно.
По торгашеской концепции человека такое антигитлеровское поведение «неблагонадежных» невозможно: ограбленные должны были быть материально заинтересованы в попытке вернуть отнятое коммунистами имущество, для чего необходимо встать на сторону Гитлера и сражаться с коммунистами. Но не присоединились. По законам торгашеских теорий не живут даже «внутренники», тем более «внутренники» русские.
Действительно, при нападении «внешнического» вождя типа Гитлера с наибольшим энтузиазмом должны были сдаваться прежде всего «внешники», во всяком случае с энтузиазмом большим, чем «болото»; «болото» же должно было сдаваться с большей готовностью, чем «внутренники»; а эти последние должны были идти в плен скорее, чем несформировавшиеся неугодники.
(Естественно, русские «внутренники» 41-го — оборонительная элита ситуационно; не духовно, но душевно, психологически, т. е. элита не потому, что они вообще защитники Родины и внутренне благородны [в 1812 году именно они активней других пособствовали «внутреннику» Наполеону], но всего лишь потому, что Гитлер был хоть и сверхвождь, но «внешник». Сыновья кулаков подобно комсомольцам не теряли голову не потому, что были мудры, а потому, что Гитлер был не их вождь. То, что именно «внутренники» сопротивлялись Гитлеру лучше «внешников» среди прочего, возможно, подтверждается тем, что англичане-лейбористы, несмотря на тотальные военные неудачи Англии, сдавать свою страну Гитлеру не хотели, а оказавшись в плену, редко переходили на службу в вермахт; политические противники Сталина [в основном не «внешники»], сведенные в Полярную дивизию и пошедшие в бой без привычных в петлицах «кубарей» и «шпал», а как были — с номерами воркутинских лагерей, успешно, не в пример кадровым военным, отстояли город Мурманск. Поляк Рокоссовский с еврейским штабом и дивизиями из политзаключенных сопротивлялся не в пример лучше других военачальников. В конце концов, знаменитый разведчик Кузнецов, сын кулака, не перешел на сторону врагов России, как то следовало бы ожидать по дарвиновской марксистской теории, но уже в 41-м являл образец независимости от гитлеровской стаи.)
С неугодниками в частях «неблагонадежных» и вовсе просто: для них именно Россия — Родина в особенном, духовном смысле слова.
Таким образом, с психологической точки зрения «неблагонадежные» в 41-м могли составить элиту войск оборонительной войны и сдержать гитлеровцев — если бы только у них было оружие!!!
Но оружия у них не было вовсе.
Это — факт.
Также факт и то, что именно Сталин, прекрасно знавший день нападения на СССР, приказал, чтобы эта элита была выставлена в приграничную полосу.
Осмысление этих фактов придает дополнительную четкость событиям 1941 года.
По объяснениям нынешнего и предыдущих поколений историков и вообще идеологов, получалось, что предвоенные распоряжения Сталина были якобы направлены на решение разнонаправленных целей: частью — на организацию оборонительной войны, а частью — на организацию наступательной; иными словами, в этом нагромождении разобраться мог только подхалимистый министр обороны, а остальным оставалось только повторять его мнения.
Но, спрашивается, зачем нужны мероприятия по обороне, если якобы готовилось наступление на Европу, как то утверждают нынешние «внутренники»? Или: зачем мероприятия по подготовке наступления, если, как то утверждают нынешние «внешники», истинные намерения Сталина — оборона?
Для «оборонцев» безоружные строительные части в нескольких шагах от границы — вернейшее доказательство именно оборонительных намерений Сталина. Для «наступателей» же — вернейшее доказательство подготовки Сталина к захвату Европы: обритые люди с лопатами якобы должны были ввести немцев в заблуждение относительно намерений «всепланетного вождя пролетариата» (то, что строители были выведены не для строительства оборонных объектов, со всей очевидностью следует из того, что построить при такой распыленности эти части ровным счетом ничего существенного не могли).
Спорящих между собой «внешников» и «внутренников» объединяет, однако, то, что для подтверждения «своих» концепций те и другие остаются рабами совершенно диких суеверий относительно суверенности поведения невозрожденных в духе людей.
Все, однако, становится на свои места, если выявить сущность каждого элемента предвоенного иерархического мира. К какому психотипу относился Сталин? А Гитлер? А комсомольцы с комиссарами? А «неблагонадежные»? А большая часть сербов? А большая часть евреев? Кто составлял инструкции обкомов, из которых следовало не уничтожать горючее оккупантов, —разве это были неугодники? Какого типа партизаны вызывали ненависть комиссаров? Для чего Сталин приказал разминировать приграничные мосты? Зачем «неблагонадежных» переодели в военную форму, обрили и подвезли под дула немецких винтовок и орудий?
Цель вывоза обритых наголо «неблагонадежных» на границу с точки зрения теории стаи очевидна: субвождь Сталин, выполняя тайное желание величайшего гипнотизера столетия, приказал своим холуям подвезти способных сопротивляться к границе, чтобы их захватили или уничтожили в первый же час после начала вторжения…
Происходившее в сталинском СССР целостно: потенциальных защитников выводят или в сибирские лагеря, или без оружия на сотню метров от границы, все оружие «благонадежных» или запирают на складах, или выдают «особо надежным» комсомольцам-«внешникам», которые его вслед за комиссарами бросают при первой же возможности (что приводит к тому, что уже зимой 41-го русских ополченцев и, опять-таки, тех же освобожденных «неблагонадежных» гонят с одной винтовкой на несколько человек в атаку на пулеметы); танки оказались на железнодорожных платформах, откуда сгрузить их без спецсредств было невозможно, да и некому (эшелоны с безоружными танкистами отправляют другой дорогой), командовать назначают офицеров и комиссаров подхалимско-«внешнического» типа; складами горючего, столь необходимого гитлеровцам, заведовать назначают тоже законченных скотов…
Судьба «неблагонадежных» — тема, мягко выражаясь, неудобная — для носителей стайной психологии. Поэтому как в России, так и за ее пределами, никакие неугоднические исследования не финансировались.
Документов касательно событий 1941 года на русском языке мало: послушный Сталин своего добиться смог. Писать разрешалось только политработникам — а им за рассказы о мужестве «классового врага» полагалось не просто понижение в должности, но расстрел.
Молчание распространилось и на постсоветское время. Сменившим «внешников» демократам-«внутренникам» правда нужна еще меньше.
Но кое-что все-таки сохранилось — на немецком. Разумеется, эти сведения косвенные, к тому же записи искажены стайной психологией. Но факты все равно выявляются: пленных в первые дни войны было мало (куда делись 236 тысяч безоружных?); потери немцев незначительны (чем занимались охранники из НКВД?); расход боеприпасов — тоже. Но были столь потрясавшие гитлеровских командиров случаи индивидуального мужества русских: когда отбивались до последнего патрона и предпочитали взорвать себя в подбитом танке, чем оказаться в плену. Началось столь ужасавшее немцев партизанское движение — но что немцы могли знать о социальном статусе партизан?
К тому же, от немцев мы никогда не узнаем, камнем ли или острой щепкой добывал оружие сумевший найти в себе силы бежать от пленения «неблагонадежный»…
Конечно, кто-то из «неблагонадежных» «внутренников» погиб при немецкой артподготовке уже утром 22 июня, кто-то сгинул среди русских «комсомольцев», провождистских украинцев и прибалтов-«внешников». «Неблагонадежные» «внутренники» стайного типа хоть и не сразу, но в плен сдались. Их как «благонадежных» (по мнению немцев) отправили батрачить в Германию, где они 41-й год, видимо, пережили. Правда, в 1944–1945 годах часть их была уничтожена при бомбежках американской авиацией, часть при продвижении наших войск расстреляна энкавэдэшниками, но многие предатели Родины всеми правдами и неправдами, любыми преступлениями против совести пытались попасть в Америку — и к своим попали. Из «внутренников» летом 41-го не сдавались до конца только самые яркие: отсиделись где-нибудь.
Но было и «золото, огнем очищенное» — неугодники.
Во многом усилиями именно неугоднической части «неблагонадежных» был летом-осенью 41-го надломлен хребет гитлеровско-сталинской «внешнической» стае — обеспечив тем самым победу над сверхвождем во Второй мировой войне, в которой неугодники и «внутренники» воевали против «внешников».
Именно неугодники 41-го и победили сверхвождя.
Парадокс истории заключается в том, что их подвиг — самая сущность этой эпохи — почти не отмечен, — разве что в немецких документах, в которых упоминаются — всего лишь упоминаются! — загадочные, наводящие на немцев ужас одиночные партизаны.
А где о них можно найти упоминания в советских документах? Не в официальных же отчетах о партизанской деятельности, в которых восхвалялись партизанские края и полки! И не в мемуарах партизан, фальшиво поющих дифирамбы партизанским полкам и дивизиям. Им неугодники чужды. Да и откуда им было знать, что происходит за пределами их края или дивизии?
Впрочем, найти кое-что все-таки можно и в таких мемуарах. Как, скажем, начинался знаменитый отряд Ковпака, ставший символом партизанского движения? Немцы прошли мимо, а в их тылу в лесу изо дня в день под руководством Ковпака проводились собрания на тему необходимости борьбы с агрессором. Так проходит неделя, вторая… Для собраний нужны силы; чтобы были силы, нужна еда; чтобы была еда, нужно идти в села и просить. В селах «партизанам» продукты давали с готовностью. Почему? Да потому что в округе на минах постоянно подрывались немецкие машины, и жители думали, что это дело рук ковпаковцев. «Партизаны» провели свой первый «рейд» и виновника нашли. Им оказался парнишка, учащийся, кажется, ремесленного училища, который разоружал минные поля и ставил мины на дорогах, по которым проезжали машины немецких тыловых частей — с известным для захватчиков результатом. Вопрос: кто к кому присоединился? Во «внешнической» литературе пишут, что присоединился мальчишка. А с неугоднической точки зрения — наоборот: это любители собраний толпой присоединились к пацану. Все кончилось к «внешническому» удовольствию: Ковпаку присвоили звание Героя Советского Союза, он, как и «Зоя Космодемьянская», Сталину нравился, а имя парнишки так и осталось неизвестным, хотя погиб он не скоро, и счет уничтоженных им гитлеровцев явно перевалил за сотню.
Мальчишка по молодости к ковпаковскому монстру присоединился, но были люди поумнее, которые не присоединялись. Какова их судьба после завершения оккупации? Чтобы доказать, что ты партизан, надо было привести свидетельства трех верных сталинцев. Но в том-то и штука, что эти верные сталинцы в 41-м были если не полицаями, то доносчиками; неугоднику с ними в 41-м ради спасения Родины лучше было не пересекаться. А сколько по селам и городам было проститутни, не только бескорыстно обслуживавшей гитлеровцев, но и бескорыстно им «стучавшей»! Исторический факт: население городов в 41-м встречало гитлеровцев хлебом-солью — совсем как крепостные в 1812-м…
Вот и получалось, что истинным победителям невозможно было ничего «внешникам» после победы доказать. Как они выворачивались? Намеренно шли на гибель, нападая из засад на отходившие немецкие части? Молчали всю оставшуюся жизнь? Дураками прикидывались? Что-де под юбкой отсиделись?
О судьбе некоторых из них могли бы поведать архивы следственных дел, заведенных смершевцами на оказавшихся на оккупированных территориях. Но кто знаком с положением дел в архивах, тот знает, что открыто все — кроме именно этого архива — и что власть предержащие дожидаются, пока последний из упомянутых в документах человек умрет и будет забыт.
К тому же архивы порой чистят — и кто знает, какие массивы документов вычищаются и уничтожаются?!
О «неблагонадежных» писать запрещалось.
Они не могли в День Победы выйти на улицу с орденскими планками, — их не награждали: согласно марксизму-ленинизму, героями они быть не могли.
Они были лишены привилегий, которыми до конца своих дней пользовались комсомольцы-предатели.
Демократы, придя к власти, не только выпустили из тюрем уголовников, но реабилитировали даже военнопленных, не пытавшихся ни бежать, ни раскроить череп конвоиру (одному на сотню, да и то с винтовкой, у него даже патронов на всех не было, следовательно, массовый побег был безопасен; но исполнители в 41-м бежать даже и не пытались) — но про неугодников из «неблагонадежных» демократы даже и не вспомнили.
Победители могли только, встретившись, помолчать.
Или обняться…
Или при встрече просто кивнуть — они завоевали больше, чем победу, — но мудрость, открывающую дверь в вечность.
Неугодники, несмотря ни на что, все равно победили.
И победа их была намного более значимой, чем спасение территории России и даже предуготованного к уничтожению русского народа от Гитлера и его стаи.
Неугодники продвинулись духовно — ближе к состоянию «курьер», пришелец, апостол.
Для истинных же неугодников трагические события 41-го несли благословение, — настолько жестко эти события призывали к очищению от иерархического начала.
Война трагична — но нерождение свыше трагично десятикратно. По большому счету, не было ничего трагичного ни в Вавилонском пленении, ни в Голгофских ужасах, ни даже в насильственной гибели апостолов, но одна только радость возрастания — радость вселенская, вечная, пребывающая вовеки.
Многие лучшие из «неблагонадежных» уже почили, чтобы восстать в Воскресение праведников, — и рассказать нам уже ничего не могут. Однако, подобно тому как из двенадцати апостолов в служении другим неугодникам не своею смертью погибли одиннадцать, а двенадцатый, апостол Иоанн, жил невероятно долго, чтобы своей судьбой рассказать о будущем, — так сохранен до наших дней хотя бы один из «неблагонадежных», русский, который может рассказать.
И его воспоминания стоило бы записать.
Читатель, даже если ты не неугодник! Нужный человек, скорее всего, читает немного — и не потому, что не ищет Истины; просто он привык не находить в массовых изданиях ни слова правды. Этот человек странный — но мудрый.
Возможно, совмещающиеся с иерархией его считают сумасшедшим.
Он никогда не занимал высокой должности, хотя в руках его все спорилось. Маловероятно, что у него есть ордена. Наиболее вероятно, что он причисляет себя к этническим русским, хотя, возможно, по крови и не таков.
Читатель! Вспомни о знакомых тебе стариках! Может, такой тебе знаком? Вложи ему в руки эту книгу, — и я буду ждать его письма. Может быть, и встречи.
А может быть, твой отец или дед что-нибудь тебе рассказывал?
Важна каждая деталь: ведь в жизни России, Родины, это очень важно — год 1941-й.