Глава пятидесятая ТАК РАДИ ЧЕГО НА САМОМ ДЕЛЕ РИСКОВАЛИ ЖИЗНЯМИ ДЕКАБРИСТЫ?
Глава пятидесятая
ТАК РАДИ ЧЕГО НА САМОМ ДЕЛЕ РИСКОВАЛИ ЖИЗНЯМИ ДЕКАБРИСТЫ?
В чем именно заключалась цель общества, объявленная всем членам, и сокровенная, известная только некоторым?
Генерал-адъютант Бенкендорф, главный следователь, 1826 год
…Казалось мне, что со вступлением его (Николая Павловича, будущего Николая I. — А. М.) на престол множество прусаков вступят в русскую службу и наводнят Россию, которая и без того кажется как бы завоеванною.
Подполковник Г. С. Батеньков, русский, 11 ранений, заключенный, одиночная камера Шлиссельбургской крепости, 22 марта 1826 года, лист уголовного дела—120-й; главный следователь—генерал-адъютант Бенкендорф, немец, ранений нет.
Исследователи разделяют тексты на:
— источники;
— литературу.
Из того и другого факты извлекать приходится с усилием — из-за извращенности окружающего нас мира вообще, а источников и литературы — как следствие.
Знакомство с текстом даже так называемых документов есть знакомство не столько с исполнителем, рука которого этот документ писала, сколько с его вождем.
Впрочем, изредка встречаются и авторы-неугодники.
Документы есть то, что читать жаждут лишь немногие; но из них власть имущими в архивы бывает допущена лишь незначительная часть.
Понятно, что способные к власти следят, чтобы к документам были допущены только законченные исполнители.
Эти исполнители и пишут «литературу» — для остальных исполнителей. «…Чтобы прельстить, если возможно, и избранных» (Мф. 24:24; Мк. 13:22).
В советскую эпоху, точно так же как и при царизме (оккупации немцами), все читали «литературу». Советскому народу, среди прочего, поясняли, что декабристы боролись с самодержавием и деспотизмом — поди проверь, правда это или нет!
Но вот в период правления над Россией, наверное, первого за последние три столетия достаточно этнически русского правителя — Л. И. Брежнева, при котором сословное начало стало оживать, Академия наук СССР дерзнула выпустить многотомное собрание документов следственной Комиссии, разбиравшей дела о восстании 14 декабря 1825 года. Тираж, разумеется, был ничтожным — 5 200 экземпляров. Его не хватило бы даже на библиотеки Советского Союза. Однако в коллекторах библиотек поступили мудро: комплекты томов разрознивали, и многим библиотекам хоть по одному тому да досталось. И неважно, что их из общего пользования изымали и хоронили в запасниках, — чувствительные к истине руки отыскивали их и там.
Что же с большим для себя интересом могли обнаружить на допросных листах эти странные, рыщущие по запасникам библиотек читатели?
Во-первых, что часть декабристов, этих борцов якобы с самодержавием, страстно желая освободиться любыми путями — убийством ли, высылкой ли за границу, изоляцией ли внутри страны — от Николая Павловича (будущего Николая I) и ему подобных держиморд-«внешников», хотели самодержавие сохранить, посадив на престол императрицу Елизавету Алексеевну. Да, ту самую Елизавету Алексеевну, которая под страхом смерти (врачи-немцы обещали ей выздоровление, лишь если она покинет пределы России) русской земли не оставила — для нее это было худшим из возможных наказаний. Ту самую, почти единственную при дворе (не считая мужеподобной великой княгини Екатерины Павловны), которая требовала не сдавать Россию цивилизатору Наполеону.
Во-вторых, читатель допросных листов мог обнаружить, что когда допрашиваемые говорили об установлении «республики», то здесь была заключена явная двусмысленность. «Республика» — это «власть в интересах народа». Не в интересах одного только правящего класса, тем более иной, чем сам народ, национальности, но, напротив, — народа. Двусмысленность в том, что республика в понимании некоторых декабристов, похоже, могла быть только сословным обществом. Этого идеологи советской эпохи, наследственные демократы, понять попросту не могли.
В-третьих, некоторые декабристы (скажем, тот же подполковник Батеньков) говорили прямо, что хотят свободы отечеству — от немцев.
Многие декабристы на допросах говорили только о смене формы воцарения верховного правителя; царь, говорили они, не должен наследовать трон, царя надо выбирать волей народа. Следует ли из этого, что декабристы были против сословного для России общества? Что они хотели: отменить сословия, как нас учили идеологи советского периода («внутренники»), или, будучи патриотами, сменить кровь (и подсознание!) правящей династии?
В России по закону, установленному, похоже, немцами, воссесть на престоле имел право только тот представитель семьи Романовых, который родился от матери-иноземки, способной к такой противоестественной для здорового человека деятельности, как власть. Этот антирусский (антибиофильный) принцип был, разумеется, завуалирован словами о том, что наследником престола мог стать только отпрыск, рожденный от якобы освященных Богом царских родов: поскольку же в России династия была только одна, то на практике претендентки на материнство следующего наследника российского престола оказывались иностранками — как показывает история, преимущественно немецкой крови. Таким образом, принцип браков с царскими отпрысками на вечные времена закреплял порабощенное состояние русского народа — и управление им ненавидящими его.
Таким образом, выборность, о которой декабристы-русские говорили немцам-следователям, на самом деле вела к возможности появления на российском престоле человека, ненавидящего русский народ не столь сильно.
Выборность — выигрыш для России тактический — в условиях оккупации немцами.
Желающие выборности власти могли недоосмысливать истинные мотивы своих желаний или при допросах искажать свои намерения осознанно — главный следователь-то был немцем!
Злить допрашивающего тогда, когда можно не злить, неумно. Христос на допросах порой вообще ничего не отвечал.
Были, конечно, в бригаде следователей и русские, как, например, Сукин, генерал-адъютант, комендант Шлиссельбургской крепости (см. дело подполковника Батенькова, лист 139). Это что ж такое сделали предки тюремного коменданта Сукина, чтобы их окрестили таким прозвищем!
Таким образом, при рассмотрении подсознательного смысла движения, названного декабризмом, необходимо учитывать, что люди не называли своих истинных мотивов, скрывая их за рассуждениями о республике, о конституционной монархии, словом, изъяснялись с помощью нейтральных (для чувств немцев-следователей и их царя) понятий. Все понятно. Никакого противоречия немцам-«внешникам» — якобы полная им преданность. Дескать, всего-то навсего блажили желанием иметь представительное собрание. Ничего в этом оскорбительного для властвующих немцев или принципа некрофилии нет — просто хотелось другую политическую систему… Систему — и ничего больше. И только такие любители порассуждать, как писатель подполковник Г. С. Батеньков, иной раз проговаривались, называя вещи своими именами.
Нерусскость своего подсознания российские цари династии Романовых разоблачали своими эстетическими предпочтениями. Это их «внешничество» и объясняет в истории России много странностей. Вспомнить хотя бы Аустерлицкое сражение, в котором русские пехотинцы, увлеченные потоком бегущих от сверхвождя Наполеона немцев, также побежали. Казалось бы, после этого спровоцированного немцами бегства, после того как немцы бегали целыми армиями во всех остальных европейских сражениях, а русские, напротив, даже перед Наполеоном являли потрясающую современников стойкость, Александр I должен был немцев из руководства армии удалить и усилить его, руководство, русскими типа Кутузова.
Однако произошло все противоположно тому, что подсказывает логика защиты отечества. Из генералитета были удалены не немцы, а русские, в том числе и Кутузов. Если бы Александр I Романов был русским, как то внушали с амвонов православных храмов, то его следовало бы назвать интеллектуальным уродом. Но он был немец и поступил вполне предсказуемо: Александр I поставил во главе армии хороших; эстетически же хорошими он воспринимал, кроме Наполеона, только немцев. Что вполне гармонирует с сущностью Александра I как субвождя: Наполеон явно мечтал, чтобы военачальников русской души в России не было.
Наполеонолюба Александра I на престоле сменил палач декабристов Николай I, который тоже современников удивлял. Вот свидетельство удивленного иностранца, Фицрума фон Экштеда:
Если Николаю Павловичу желательно о чем-нибудь внешнеполитическом секретно поговорить, то он зовет лично ему очень приятного прусского посла генерала фон Рохова и по душе с ним беседует. А если фон Рохову покажется, что не худо было бы сообщить и маленькому Нессельроде (канцлеру и министру иностранных дел России. — А. М.) кое о чем из царских желаний и намерений, то фон Рохов просит у Николая позволения поговорить с канцлером Российской империи и, если получает на то позволение, то сообщает канцлеру что найдет нужным.
(Цит. по кн.: Тарле Е. В. Крымская война. М., 1950. T. I. С. 77)
Поведение Николая I было бы удивительным — если бы он был русским царем, но он был всего-навсего царем над русскими.
В определенном смысле, прародитель Гитлера.
* * *
Всякий великий полководец должен свою стаю перед броском вперед «накачать» идеологически (если вождь «внешник», то он нанимает идеологов) — давным-давно замечено, что деструктурирование сознания какой-нибудь чушью, в точности как и страх, повышает монолитность и управляемость войск. Исполнителям надо под видом доказательства внушить, что народ, который они сейчас будут грабить и подчинять, лучшего не заслуживает, и предстоящее убийство есть веление самой вселенской справедливости. Свое стадо необходимо возбудить эмоционально (подсознательно).
Каким же образом этого добивался Гитлер? Что для немцев было эмоционально значимо?
А Гитлер всего лишь сообщал, что русские — это паршивая нация, и доказывал это среди прочего тем, что в России своей смертью не умирал ни один царь!
Как это немцев возмущало! Какой злобой и ненавистью к русским наполняло сердца! Убийство российских царей они воспринимали как личное оскорбление! И готовы были на то, что они вскоре и стали делать, то есть насаживать на штыки младенцев, сжигать села вместе с жителями, производить медицинские эксперименты по замораживанию живых людей, умерщвлению через откачивание воздуха из барокамер, распятие на кресте и тому подобное.
Если веровать во внушения православной иерархии, что династия Романовых была русской, то прилив ярости у немцев, не гнушавшихся, между прочим, при смене вождя убивать должностных лиц, более чем странен. Однако, все становится на свои места, если согласиться с очевидным: в России порой смели убивать господствующих немцев! Да кожу содрать с этих русских за это мало!..
У ненемецких авторов нередко можно встретить слова удивления по поводу обожаемого толпой Николая I — дескать, как странно: талантливейшие дипломатические комбинации ему удавались, а вот армию из русских вооружить перед крымской войной не смог. Да и в обучении солдат дал маху: заставлял их с утра до вечера муштровать, обучая никому не нужным приемам шагистики (вспомним комиссаров-сталинцев в партизанских отрядах!), самый понятный из которых — хождение в геометрически выверенном строю, словом, кордебалет да и только; а вот оружия не дал, да и командиры оказались предателями.
Однако, ни в авторитаризирующей сознание муштре, ни в прочем подобном нет ровным счетом ничего ни удивительного, ни противоречивого — в случае со Сталиным все было в общих чертах так же. Если отчетливо осознавать, что на планете идет борьба между Сверхвождем и вселенским добром, а наиболее зримо это проявляется в противостоянии стаи и неугодников, то цель всякого субвождя — низвести психику неугодника до уровня психики исполнителя (комсомольца, госверующего и т. п.). Путь же достижения этого, кроме собственно убийства, один — авторитаризация (деструктурирование) его мышления искусственными приемами: муштра, завоевательные походы, провоцирование на грабежи, попойки (Николай I, как и Сталин, выдавал водку рядовым — те же гитлеровцы этого не делали).
Великая борьба началась от начала и шла повсеместно. В России для изведения неугодников был изобретен простой до гениальности способ: выцеженных соседями неугодников отправляли на военную службу. Условия жизни в армии в противоположность тем же европейским армиям были настолько физиологически неестественны, что службу в армии, дававшую приличную пенсию, российские исполнители воспринимали как несчастье и всячески от нее отлынивали, выбирать рекрута предоставляли старостам и помещикам — и в армию отсылались неудобные. Их муштровали, их спаивали, их отправляли подальше к границам и по возможности подставляли врагу, нередко безоружными.
В сущности, их убивали (во всяком случае, пытались убить) только за психоэнергетические выгоды — от новых территориальных захватов помазанные на царство Романовы больше жрать не начинали. Как жрали в одно горло, а не в три, так и продолжали.
Можно вспомнить ту же Крымскую войну 1853–1856 годов, когда англо-французские войска были вооружены нарезным огнестрельным оружием, а столь любимые графом Игнатьевым (об этом удивительном человеке речь в следующей главе) и графом Львом Толстым русские рекруты — всего лишь гладкоствольным, дальность полета пули из которого была в три раза меньшей. Естественно, что русские солдаты начинали гибнуть еще задолго до того, как их пули могли «достать» цивилизаторов.
О «странностях» русско-японской войны 1904–1905 годов (без пулеметов, без орудий, без снарядов, но с немецким генералитетом) уже говорилось.
В 41-м году — все то же. «Странные» приказы разминировать мосты, атаковать окопавшихся на высотах немцев в полный рост с одной винтовкой на троих, и так далее.
Словом, поведение Романовых узнаваемо — оно всего лишь типично «внешническое».
Если вещи называть своими именами, в частности, немцев — немцами, а не эвенками, не башкирами и не русскими, а именно немцами, то от схемы: цари русские, просто часто ошибались, — можно легко освободиться. И тогда выясняется, что никаких ошибок вожди не совершали. Они поступали вполне целостно и закономерно. Они прежде всего пытались уничтожить неугодников, а территориальные и материальные приобретения — дело пятое, можно обойтись и без них, как в 1853–1856 годах.
Декабристы, часть которых, видимо, могла бы быть принята в партизанский отряд Батеньки, — правда с испытательным сроком, — попытались это положение исправить.