Глава тридцать восьмая САМОЕ СЛАБОЕ МЕСТО ГИТЛЕРОВСКОЙ СТАИ И САМОЕ СИЛЬНОЕ ОРУЖИЕ РУССКИХ (Военно-исторический подход)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава тридцать восьмая

САМОЕ СЛАБОЕ МЕСТО ГИТЛЕРОВСКОЙ СТАИ И САМОЕ СИЛЬНОЕ ОРУЖИЕ РУССКИХ

(Военно-исторический подход)

Всем без исключения известно еще с детства, со времен детских драк, что для того, чтобы победить противника, нужно самой сильной рукой (ногой, оружием) ударить в самую слабую из доступных точек тела. Это знают и девочки — сильнее всего уязвить можно, только затронув самую болезненную тему. Помнят об этом и став взрослыми, — скажем, офицерами, в том числе и военачальниками. И если эти военачальники действительно хотят защитить свой народ, они бьют противника наиболее эффективным приемом в самое слабое место. Предатель же, напротив, будет стараться отвести удар от самого слабого места своего тайного хозяина, а если наносить удары обязан по должности, то будет направлять их куда угодно, но не на слабое место. Именно таким образом и можно выявить предателя в своих рядах, анализируя, кто и от чего удары отводит, естественно, под видом нацеливания их на якобы тоже значимые объекты. Метод абсолютен: в драках совершаются не ошибки, а саморазоблачения.

Очень большая драка называется войной.

С теми же закономерностями в действиях противостоящих сторон.

Самым слабым местом в военной машине гитлеровцев, в особенности на первом этапе войны, была служба снабжения сверхдефицитным горючим: во-первых, потому, что средства доставки топлива уязвимы, тем более, что перевозки осуществлялись по оккупированным территориям, обедненным войсковыми частями; во-вторых, потому, что вследствие крайней ограниченности источников потери горючего невосполнимы; и т. п. Наиболее эффективным контингентом советских вооруженных сил на первом этапе войны были русские неугодники (небольшие группы спонтанных партизан).

И о катастрофичном положении с топливом, и о наличии в России неугодничества (хотя бы в форме склонности к партизанской войне) отчетливо предзнали и Гитлер, и Сталин — в том числе не могли это не осмысливать и на логическом уровне.

Таким образом, даже если ограничиваться рассмотрением судьбы только этих двух факторов первого этапа войны (1941 год), можно, ограничиваясь даже военно-историческим подходом, понять стержень всей Второй мировой войны.

Разумеется, внутренне непротиворечивая картина получается только в рамках теории стаи.

Итак, неугодники против горючего. А откуда у гитлеровцев вообще было горючее, и кто спонтанным партизанам в деле его уничтожения мешал — вплоть до того, что даже хотел этих партизан уничтожить?

Судьбы горючего прослеживаются в этой книге вовсе не потому, что автор в свое время, еще в институте на военной кафедре, получил, пройдя также и военные сборы, звание офицера запаса по военно-учетной специальности «служба снабжения горючим», а следовательно, в представлении людей, неспособных к самообразованию, должен лучше всего разбираться именно в этой стороне военной машины. Но будь автор офицером пехотным или химзащиты, то от этого его точка зрения не изменилась бы — наличие или отсутствие в частях противоипритовых пакетов не могло стать и не стало основным фактором Второй мировой войны. А горючее, действительно, в течение всей Второй мировой было самым слабым местом гитлеровцев, в особенности в 41-м и 45-м годах…

Предполагаемая должность автора при мобилизации — начальник армейского полевого склада горючего.

Склады горючего для авиации противника — цель номер один, поэтому в случае возникновения одной только угрозы военного конфликта горючее с крупных армейских складов мирного времени немедленно рассредотачивается по десяткам и даже сотням более мелких полевых, замаскированных по лесам и оврагам (отсюда и такое количество подготавливаемых военными кафедрами офицеров запаса службы снабжения горючим — начальников полевых складов горючего).

Другое дело, если противник достаточным количеством горючего не обладает, но идет в наступление — тогда, разумеется, никаких бомбежек, никаких артиллерийских обстрелов, но, напротив, попытки захватить склады без грозящих возникновением пожаров выстрелов. В этой ситуации (угрозе захвата склада и использовании его запасов противником) обязанность начальника склада и его подчиненных — обеспечить уничтожение горючего.

Это не сложно. Вернее, очень и очень легко.

Если нет специальных подрывных средств (а они обязательно придаются), достаточно открыть краник, который непременно есть внизу каждого резервуара, — и поднести спичку. Взрыва не последует, потому что для взрыва необходимо, чтобы пары бензина смешались с воздухом в определенной пропорции — а это возможно только при достаточно жаркой погоде, когда нет ни малейшего ветра и есть достаточно времени, чтобы испарилось необходимое количество бензина. Одним словом, для работника склада открыть краник и тут же к струе бензина поднести спичку и убежать — совершено безопасно. Складские работники вообще спокойно относятся к топливу: первое упражнение, которое им по прибытии на склад преподают, — тушение окурка в ведре с соляркой.

Итак, кран открыт, струя горючего подожжена. За то время, пока работник склада убежит на трижды безопасное расстояние, произойдет следующее: образовавшийся факел постепенно разогреет резервуар, испарение в емкости усилится, из-за снижения вязкости от роста температуры также возрастет и скорость вытекания бензина — это увеличит факел, в результате чего ускорится испарение и за счет снижения вязкости жидкости увеличится скорость истечения, а это, в свою очередь, еще больше увеличит факел… Можно не продолжать, и так все понятно: врагу топливо не достанется, огонь потушить не удастся, а на взрыв хранилища полюбоваться можно будет с безопасного для поджигателя расстояния.

Исторический факт: в период наступления 1941 года гитлеровцы более чем на треть обеспечили свои потребности в топливе за счет горючего, захваченного на сталинских складах! Более чем на треть! На своем горючем немцы бы к началу морозов не добрались и до Смоленска. А это сотни тысяч и даже миллионы спасенных русских жизней.

Но немцы добрались.

Один из важнейших вопросов — сам по себе уже позволяющий понять смысл странных событий 41-го — почему склады горючего оказались не уничтожены — и притом почти повсеместно?

Неожиданность ситуации для складских работников?

Это смешно.

Какая может быть неожиданность, если мимо на бешеной скорости проносятся машины партийных — политотдельцев, энкавэдэшников, командного состава? Мимо складов горючего вся эта сволочь (включая и парикмахеров с денщиками) проскочить не могла — хочешь не хочешь, а машины заправлять надо. А и без того любящим похвастаться своей осведомленностью денщикам и вовсе скрывать нечего, тем более и так общеизвестное: прет немец, скоро здесь будет…

Отсюда, судьба горючего определялась психологическим типом начальников складов — принципом подбора кадров (партийная принадлежность, возраст, национальный состав, профессия предков), на практике — нравился или не нравился начальник склада начальству, в конечном счете, все тому же субвождю Сталину.

Тому самому психоэнергетически зависимому Сталину, который вплоть до самого начала военных действий, о начале которых он заблаговременно знал из многочисленных донесений разведчиков, эшелон за эшелонам гнал Гитлеру через границу горючее…

* * *

30 сентября 1941 года. На всех участках идут бои с партизанскими группами.

Начальник тылового района

группы армий «Центр»

генерал Шанкендорф

23 ноября 1941 года. Во всем районе происходили многочисленные, местами упорные бои с партизанами.

Оперативное донесение штаба

группы армии «Центр»

Готовивший наступление Гитлер, разумеется, знал, что в России неугодники не перевелись. О чем же он в таком случае не мог не мечтать?

Первое: нацеливавшийся на победу Гитлер не мог не мечтать о том, чтобы все советские неугодники были если не уничтожены, то хотя бы отправлены подальше, в Сибирь, за Урал (Гитлеру вообще представлялось, что к немцам отойдут пространства только до Урала). Или безоружными подведены к границе с Германией, чтобы, взятые врасплох, не могли стать партизанами.

В 1922–1935 годах в западных областях Советского Союза заблаговременно формировались партизанские отряды. Государством выделялись средства на создание баз, обучение кадров, утверждался командный состав. Невозможно с уверенностью говорить, как к этому процессу относились неугодники — бежали ли они от официозного мероприятия, или использовали хотя бы такую возможность обучиться приемам минно-подрывного дела. Видимо, люди в этом движении участвовали самые разные — «внешники», «внутренники» и неугодники.

Естественно, величайший гипнотизер XX века Гитлер не мог не мечтать, чтобы эти обученные минно-подрывному делу люди, способные к выживанию в любых условиях, а многие из них, к тому же, — особенной (неавторитарной) психики, — каким-либо образом существовать перестали.

Да, Гитлер не мог не мечтать, чтобы и партизанские базы (запрятанные в лесах, ущельях гор и вообще в труднодоступных местах склады с горючим, оружием, взрывчаткой, продовольствием длительного хранения) тоже были уничтожены! Это — второе.

И — третье: одержимый неврозом борьбы с великим городом Гитлер также не мог не мечтать о том, чтобы вновь, уже после начала его вторжения на территорию Советского Союза, создаваемые партизанские отряды уничтожались еще и психологически, еще на стадии образования, — тем, что в них подбирались люди с психологическими качествами, противоположными неугодническим. Что, как следствие, вело к их ничтожной сопротивляемости вождю, то есть к ничтожной боеспособности.

Итак, три голубые мечты сверхвождя XX века:

— уничтожение психологически склонных к партизанской тактике кадров или их изоляция в концентрационных лагерях;

— уничтожение баз;

— фактическое уничтожение созданных отрядов путем авторитаризации мышления участвующих в них партизан.

Гитлер мечтал — и притом со всей страстью.

Мечты всякого великого гипнотизера — не указ только для неугодников, а вот для людей, мыслящих и чувствующих стадно, тем более для тех, кто по своим психоэнергетическим свойствам способен оказаться на вершине иерархии — указ. Для самого верхнего элемента государственной пирамиды — втройне. Исходящее через бессознательное руководство к действию.

Кремлевский субвождь не слушаться внутреннего голоса не мог. Не мог!

Так что нет ровным счетом ничего удивительного, что после появления у Гитлера мечтаний об уничтожении партизанских баз и тех, для кого закладываемое в них военное снаряжение предназначалось, последовали противоестественные с точки зрения интересов обороны страны указания Сталина: базы уничтожить, руководящие кадры репрессировать. От уничтожения неугодников ограждала государственная потребность в рабах — у неугодника в руках все спорится, это иерархов расстреливали — от них все равно проку никакого. К тому же те, кто не сидел на месте, как загипнотизированные кролики, и кто не верил во внушения о всесильности сталинской госиерархии, бежали, и — удивительный факт советской действительности времен сталинских репрессий! — энкавэдэшники скрывшихся даже не искали.

Характерная при уничтожении баз деталь: вооружение и военные материалы армейским частям подчас не передавали, а взрывали. Занятная «фантазия» вождя, в особенности если вспомнить, что публично он любил порассуждать о преданности принципу целесообразности в вопросах обороны страны.

Дождавшись воплощения Сталиным мечты Гитлера о ликвидации на территории Советского Союза линий обороны, УРов и партизанских баз, фюрер войну, как и следовало ожидать, начал.

* * *

Партизанские отряды после 22 июня 1941-го все-таки, несмотря на уничтожение баз, стали организовываться — двух различных типов.

Отряды первого типа возникали по приказам обкомов и райкомов и состояли сплошь из коммунистов; а если и были в них комсомольцы, то не более 2–3% — во всяком случае так следует из документов тех лет. Вопреки откровенно торгашеской теории марксизма (а также других аналогичных вероисповеданий, основанных на суверенитизме), но зато в полном соответствии с теорией стаи, эти коммунистические отряды бездействовали. Например, из 32 отрядов, сформированных из высших коммунистов Курской области, действовали только 5 (В. А. П. 44; ЦАМО. Ф. 15, Оп. 178359. Д. 1. Л. 272; Пережогин В. А. Партизаны в Московской битве. М.: Наука, 1996. С. 44). Фактов того, что командиры и комиссары этих созданных на принципах авторитаризма отрядов бежали первыми, — предостаточно. То же происходило, естественно, не только в Курской области. Струсили и бежали, например, руководители Малоярославецкого и Ново-Петровского отрядов Московской области — отряды, естественно, распались, ибо состояли из таких же стайных «внешников», как и их командиры. Архивы сохранили сведения и об аналогичных случаях в Козельском и Спас-Деменском районах Смоленской области, в оккупированных районах Ленинградской области (ЦАМО. Ф. 208. Оп. 2526. Д. 78. Л. 58; Ф. 214. Оп. 1510. Д. 1. Л. 8; Ф. 229. Оп. 213. Д. 3. Л. 327). И так далее, и тому подобное. (То, что из 3500 отрядов, заброшенных на Украину в 41-м, действовало только 22, т. е. 0,5% — случай особый: Украина… Там рады любому сверхвождю. В украинских лесах министр военной промышленности рейха Шпеер гулял в одиночестве, нисколько не опасаясь за свою жизнь даже в 43?м году!)

Как уже было сказано, из 32 отрядов, сформированных из коммунистов Курской области, действовали только 5. После войны из этого факта обладатели ученых степеней и соответствующих зарплат и привилегий десятилетиями делали вывод, что-де «некоторые (!) коммунисты кое-где (!) порой (!)» не выполняли своих обязанностей по защите Родины, а вместе с ней предавали и своих родителей, жен и детей. По-видимому, более обоснован и логичен другой, противоположный вывод. Если в этих пяти — по отчетам (достаточно мифологичным и приукрашенным в пользу политаппарата) числившихся коммунистическими — отрядах коммунисты в действительности участвовали, а не были в первые же дни неофициально замещены людьми неавторитарными (ради возможности получить оружие можно и коммунистом назваться — проверять-то некому!), то обладатели партбилетов правящей партии, если фашистам и сопротивлялись, то только «кое-где», только «порой» и притом весьма и весьма «некоторые».

Косвенным подтверждением того, что оставленные партизанить иерархи властных структур в 41-м галопировали в плен первыми, является факт «странного» поведения политработников и комиссаров на фронте — они тоже сдавались или бежали первыми. Причисляли к «совести эпохи» (в те годы часть народа их называла «выскочками», а газеты — «выдвиженцами)» при наличии только одного единственного качества — способности к самозабвенному угодничеству.

Итак, для гитлеровцев иерархические партизанские отряды в 1941 году угрозы не представляли. Коммунистические иерархи в 41-м или бездействовали вообще, или, если и действовали, то, как будет видно из ниже приведенных документов, оказывали существенную помощь немцам.

Помимо коммунистических создавались партизанские отряды второго типа, противоположного первому — спонтанные, неугоднические.

Отряды этого типа возникали стихийно, помимо распоряжений иерархов и даже их воле вопреки. (Когда идеологи утверждают, что партизанское движение возникло по той причине, что, дескать, товарищ Сталин дал указание организовывать отряды, то невольно вспоминается отклик народа на подобные официозные толкования происходящего вокруг нас:

Прошла зима, настало лето —

Спасибо партии за это.

Теперь мы партию попросим,

Чтобы скорей настала осень.

Спонтанные партизанские отряды были разнородны во всех смыслах — социальном, возрастном, партийном, половом, национальном; но однородны, а это самое главное, психологически — и для немцев были опасны не менее отряда Бати из научных работников-ремесленников.

Эти самые отряды, раз уж они образовались, советской «внешнической» субстае во главе со Сталиным подсознательно хотелось уничтожить (или под уничтожение подставить), а в случае невозможности физического уничтожения хотя бы снизить их эффективность.

Снижения эффективности отрядов Сталин (а в те времена без его устных указаний не делалось ничего [см. в кн.: Невежин В. А. Синдром наступательной войны. М.: АИРО–XX, 1997]) добивался, среди прочего, следующими основными приемами:

— авторитаризацией мышления отряда как целого:

— разбавлением отряда за счет засланных с «большой земли» командиров и комиссаров;

— расстрела проявляющих склонность к самостоятельному мышлению — командиры и комиссары уполномочивались совершать немедленные казни в случае ему, засланному «выдвиженцу», неподчинения;

— подменой конкретных боевых действий строевой подготовкой (это в лесу-то!), приводящей к авторизации мышления, и т. п.;

— укрупнением отрядов;

— укомплектованием уже существующих отрядов тяжелым вооружением.

* * *

Теперь подробней.

Партизанская разведка Думинического района Смоленской (ныне Калужской) области обнаружила 7 октября 1941 года на станции Думиничи несколько вражеских эшелонов, один из которых был с горючим. Взрывчатки у партизан не было. Но это их не смутило. «Внезапным залповым огнем» (видимо, у них были только винтовки) они подожгли эшелон с горючим. Пожар быстро распространился и на другие составы. Начали взрываться боеприпасы, возникла опасность детонации всех находившихся на станции взрывчатых веществ. Среди гитлеровцев, естественно, началась паника. Этим партизаны воспользовались — и скрылись, не понеся потерь. (см. в кн.: Глухов В. М. Народные мстители. Калуга, 1960. С. 65.)

Цистерны с горючим (включая отдельные бочки и штабеля из них) — самое уязвимое имущество всех армий мира вообще, в том числе и гитлеровского вермахта. Поскольку стенки емкостей ради снижения их веса при изготовлении старались сделать как можно тоньше, то их пробивала пуля любого легкого стрелкового оружия, винтовочная с большего расстояния, чем автоматная. Бензин из поврежденных емкостей выливался и загорался либо от раскаленных от трения о воздух пуль, либо от искр любого происхождения. Заодно с горючим сгорало и взрывалось все, что оказывалось в зоне огня — мосты, автомашины, сами гитлеровцы, одежда, оружие, боеприпасы.

Хотя при нападениях на емкости с горючим уничтожалось множество разнообразного военного имущества, а нередко и личный состав, в 41-м самым выигрышным для выживания русских было уничтожение все-таки собственно горючего. В силу причин географических, геологических (не было собственных месторождений нефти), технологических (еще не были введены в действие заводы по производству бензина из угля и газа) и политических (английский флот блокировал подвоз нефти из нефтеносных регионов планеты, а Сталин, в связи с началом войны, уже более не мог эшелон за эшелоном гнать Гитлеру горючее), снабжение горючим в 1941 году было самым слабым местом в армии Гитлера.

Таким образом, в силу жесткой ограниченности источников топлива, любые его потери были в 41-м для гитлеровцев невосполнимы.

Москва, в октябре 41-го практически не защищаемая кадровыми войсками (они были практически уничтожены [91% танков, 90% орудий и минометов, 90% самолетов], большей частью пленены [затем уморены голодом]), как известно, не была захвачена во многом потому, что танковые дивизии гитлеровцев на ее подступах остановились — кончилось горючее. Не было смысла ни в еще не подбитых танках (без горючего это груды железа), ни в запасах боеприпасов (их не довезти до орудий), ни в живой силе дивизий — военная машина из-за отсутствия всего-навсего одного элемента заглохла.

Если из автоколонны в десять машин с каждой из них украсть по одной запчасти — но разных! — остановятся не десять машин, а только одна, а остальные девять этой одной воспользуются как источником утраченных деталей. Другое дело, если из всех десяти будут изъяты одинаковые детали…

Этот принцип очевиден и понятен даже детям. Например, в городе Клин во время контрнаступления советских войск под Москвой «ребята школьного возраста более чем у 50 немецких автомашин утащили заводные ручки, в результате чего немцы были вынуждены бросить эти машины при отходе» (Василевский А. М. Дело всей жизни. М.: 1975. С. 172). Очень может быть, что утащить последнюю заводную ручку в этой автоколонне с военными грузами было смертельно опасно, но весь смысл этой недетской по эффективности операции заключался в том, чтобы утащить именно последнюю.

Таким образом, с точки зрения целесообразности при защите России в 1941 году было выгодно не то, чтобы партизаны взорвали 10 мостов, 50 грузовиков, спустили под откос 3 эшелона с танками, 3 эшелона с боеприпасами, 3 эшелона с горючим, убили 80 немцев и полицаев, а чтобы, пренебрегая всеми остальными целями, самым примитивным винтовочным огнем подожгли 9 эшелонов с горючим. Было выгодно, чтобы до передовой не дошло вообще ни одной капли горючего.

Немецкие войска, по воспоминаниям самих немцев (например, командира 4-й танковой армии Ф. Меллентина), отличались от русских психоэнергетической монолитностью своих частей и, как следствие, невербальным ими управлением. Это отличие проявлялось в том, что гитлеровцы редко побеждали при фронтальных, лобовых атаках индивидуально стойких русских. При лобовых атаках события развиваются достаточно медленно, предоставляя время защищающимся изготовиться к отражению атаки. Однако гитлеровцы побеждали (даже в 44-м!) созданием неожиданных ситуаций, ключом к которым была дерзость маневра, и, главное, скорость, при выходе в тыл, во фланг, когда они обрушивались как снег на голову, а это без средств передвижения, без бронетранспортеров и танков, ускорявших передвижение этой психоэнергетически монолитной стаи, — невозможно. Техника (горючее!) обеспечивала эту внезапность, а следовательно, победу.

Из всего вышесказанного очевидно, что разнообразные потери — в боеприпасах, людях, технике — могли остановить полк, пусть даже дивизию, но полное отсутствие чего-то одного могло остановить армию, все группы армий.

Спонтанные партизаны были вооружены преимущественно винтовками, которые после бегства и истребления кадровой армии в изобилии валялись по всей захваченной врагом территории Союза. Например, винтовка на оккупированной территории стоила всего-навсего один пуд зерна, а пулемет — четыре (из донесения политуправления Брянского фронта от 2 мая 1942 года. — ЦАМО. Ф. 202. Оп. 36. Д. 275. Л. 47). Вооруженные винтовками партизаны не могли покушаться на мосты (нужна была взрывчатка), на гарнизоны (нужны были пулеметы, минометы и орудия), на артиллерийские склады (чтобы пробить кованые — то есть более прочные, чем обработанные на металлорежущих станках — корпуса снарядов, силы винтовочной пули было недостаточно). Одиночный гитлеровец даже для винтовки (тем более в руках непрофессионала) — цель слишком подвижная и мелкая, в такую малоопытным легко промахнуться, а вот в штабеля бочек, а тем более в цистерну, промахнуться из винтовки практически невозможно.

Отсюда, то, что спонтанные партизаны были вооружены одними только винтовками, нацеливало их на самое слабое место гитлеровской стаи — на горючее!

Поразительно, но естественно складывавшиеся обстоятельства прямо-таки вынуждали спонтанных партизан 41-го к наиболее выгодным для России и убойным для немецкого фюрера диверсиям!

Гитлер, понятно, был кровно заинтересован, чтобы горючее до его исполнителей доходило. А это означало, что он был заинтересован, чтобы партизаны рассеивали свое внимание на разнообразные цели. Иными словами,Гитлеру было выгодно, чтобы в руки партизан попало тяжелое оружие!! Чтобы его изымали с фронта, где оно единственно и было необходимо, и самолетами перебрасывали на оккупированную территорию!

В результате послушная часть партизан вместо первоочередного уничтожения топлива стала взрывать мосты и уничтожать гарнизоны. Мосты споро восстанавливали многочисленные толпы пленных комсомольцев; а гарнизоны состояли преимущественно из полицейских: русских эмигрантов, уголовников, недавних комсомольцев (многие старательные по службе полицаи даже носили с собой комсомольские билеты [см. в кн.: Вершигора П. Люди с чистой совестью. М.: Современник, 1985]), донских казаков, чеченцев; а также испанцев, итальянцев, французов, румын, венгров, и так далее — в общем-то, вся эта биомасса предателей была ненужным для немцев балластом. Перепрофилированием партизан достигались сразу несколько целей: не только сохранялось драгоценное для гитлеровцев топливо, но и осуществлялся отток с советского фронта тяжелых вооружений— там-то как раз и необходимых!

Словом, простенькая комбинация — азы шахматной игры: жертвой малозначимой фигуры противник втравливается в неизмеримо большие потери.

И коммунистические иерархи времен Сталина — «внешники», и потому психоэнергетически послушные всякой мечте планетарного «внешнического» сверхвождя — рьяно взялись за работу. Была снята с бомбометания по наступающим гитлеровцам целая эскадрилья самолетов (одна — постоянно, были еще разовые мероприятия для других эскадрилий; и это в то время, когда фронты задыхались от слабости авиационной поддержки) и переключена на перевозку в тыл вермахта минометов, станковых пулеметов, изовравшейся газеты «Правда» и листовок.

Но мало того! Вредное действие тяжелого оружия, перенацеливавшего партизан на менее значимые для защиты Отечества цели и ведшего отряды к гибели (в результате снижения маневренности, увеличения уязвимости для авиации гитлеровцев), верхушка правящей иерархии подкрепляла и идеологическим оболваниванием: растиражированными типографским способом инструкциями для партизан!!

Вот один из образцов творчества Московского комитета ВКП(б) — листовка «Ждите нас — мы еще придем!» от 5 ноября 1941 года:

…Беспощадно истребляйте живую силу вражеской армии, уничтожайте немецкие танки и автомашины, взрывайте мосты и дороги, нарушайте пути подвоза боеприпасов и продовольствия, рвите телефонную и телеграфную связь врага, поджигайте склады и обозы немецких захватчиков!

(Клятву верности сдержали. Партизанское Подмосковье в документах и материалах. М., 1982. С. 27–28. Цит. по кн.: Пережогин В. А. Партизаны в Московской битве. М.: Наука, 1996. С. 68)

Перечислили все, даже о телеграфной связи с обозами вспомнили, но ни слова о самом главном — о горючем! Это столь же «естественно», как если бы терпящим бедствие в песках Каракумов послали сухое молоко, муку, соль, но забыли бы послать… воды! Можно не сомневаться, что у забывчивого снабженца были серьезные мотивы «забыть» про самое главное. И даже не важно, сознательно или подсознательно желает смерти оказавшимся в пустыне угодливый чиновник. (Кстати сказать, одной из первых целей отряда Бати из научных работников-ремесленников было нефтехранилище, оставленное «внешниками» врагу в целости — горело оно славно!).

Немецкое наступление 41-го усилиями русскоязычной субстаи «внешников» было спасено.

Немцы вышли на подступы к Москве, хотя без «помощи» сталинцев не смогли бы добраться не то что до Смоленска, но даже до Киева.

Можно, конечно, с точностью до километра рассчитать, где бы заглохли двигатели немецких танков в каждом из следующих трех случаев:

— если бы Сталин перед войной не гнал Гитлеру эшелон за эшелоном горючее;

— если бы горючее с советских складов, попадавших в зону оккупации, было уничтожено и не досталось гитлеровцам;

— если бы правящей верхушкой во главе со Сталиным столь многосторонне не подрывалось партизанское движение (неугодническое); в частности, если бы не перенацеливали партизан с легкоуязвимого горючего на трудноуязвимые и при этом не столь важные цели.

Однако рассеиваться на расчеты не будем — принцип предпринятых «внешнической» субстаей мероприятий и так ясен — самое сильное оружие русских всеми возможными способами или уничтожалось, или хотя бы перенацеливалось…

* * *

Второй прием, с помощью которого правящая «внешническая» иерархия резко снижала эффективность спонтанного партизанского движения, состоял в укрупнении отрядов.

Укрупнение советских партизанских отрядов тоже было голубой мечтой Гитлера. И вот почему.

Группа из двух-трех неугодников была неуловима, она вполне могла существовать на «подножном корме», не было проблем с созданием тайных складов и баз снабжения, упрощалась маскировка потайных жилищ, и так далее. Потери же гитлеровцев превосходили численность группы уже после одной-двух удавшихся засад. (А засад было много, потому что нападали на небольшие группы немцев, которые или гибли полностью, или, естественно, не могли организовать преследование.) Укрупнение же отрядов все эти преимущества уничтожало. Для сравнения можно рассмотреть такой весьма активный (!) отряд как «Дедушка» (уже само название, отклоняющееся от названий традиционных, скажем, «Имени XV съезда ВКП(б)», предполагает повышенную активность этого отряда; кстати, организатором этого сравнительно высокоактивного отряда был не кадровый офицер, а московский ополченец). Так вот, при численности в шесть тысяч человек отряд «Дедушка», по отчетам, за два года существования уничтожил лишь около двух тысяч гитлеровцев, то есть три партизана за два года уничтожили лишь одного гитлеровца. Если же убрать приписки, то малость цифры будет еще более шокирующей. (Напомним, что на фронте эффективность бойцов была многократно меньшей. Если же сравнивать с отрядом Бати из научных сотрудников, то учитывая, что последний действовал всего полгода, эффективность этого шеститысячного монстра — самого из них лучшего! — в тысячу раз меньше.)

Численность отрядов партработники пытались довести до штатов не то что батальона (800–1000 человек), а полка (1,5–3 тыс. человек) и даже дивизии (6–8 тыс. человек). По мере укрупнения отрядов все более утрачивалась их подвижность и эффективность. Более того, гитлеровцы эти монстры быстро обкладывали заставами.

Основное преимущество партизан — мелкие, но высокоэффективные, в пересчете на каждого участвующего, засады — выбивалось сталинистами из их рук. Если мелкими группами партизаны уходили безнаказанными, или потери немцев многократно превышали потери партизан, то теперь ситуация менялась на противоположную. Немецкие заставы вызывали авиацию, против которой партизаны были бессильны, а затем и танки — с соответствующими результатами. Отряд прекращал существование, оставляя, правда, возможность присланному с Большой земли комиссару и командиру-коммунисту перед смертью картинно поцеловать — в казенник! — изъятый с фронта столь необходимый там станковый пулемет — неподъемный и в немецком тылу бесполезный.

Но основной выигрыш от укрупнения отрядов с образованием неподвижных партизанских полков, дивизий и партизанских краев для гитлеровцев заключался даже не в снижении их маневренности и повышения их уязвимости. На территории партизанского края восстанавливалась большевистская власть, работали суды по начислению алиментов, собирались партсобрания, посвященные борьбе с захватчиками, к которым подолгу готовились, бойцы усиленно занимались строевой подготовкой, — в общем, бить захватчиков просто не оставалось сил. Факты свидетельствуют о том, что, когда коммунистам-сталинцам удавалось-таки сколотить крупное соединение, занимавшее среди болот целый край, то они в него стягивали множество мелких партизанских групп с обширных территорий. Тем самым гитлеровцы на этих освобожденных от партизан территориях обретали безопасность.

Парадоксальный вывод: крупные партизанские соединения армейского типа формировались по воле гитлеровской стаи — это была в тех условиях наиболее эффективная форма нейтрализации недоформировавшихся неугодников!

Действительно, безопасность для захватчиков — это большое дело: отведенные на отдых гитлеровские солдаты и офицеры только в безопасности могли восстанавливать боеспособность — со всеми вытекающими отсюда для советских фронтовиков последствиями. Очень может быть, что засланные в спонтанные партизанские группы и вскоре захватившие в них власть комиссары (трудно партизану пристрелить «своего», но о неприязни к «парашютистам» можно найти упоминания даже в варварски искромсанных советской цензурой воспоминаниях ветеранов), уведшие их в партизанские края, в своих отчетах сообщали, что их группа, дескать, с величайшими трудностями и лишениями за сотни километров добиралась до «своих», тем, оказывается, борясь с гитлеровцами. Но комиссары, которых подбирали в советском тылу преимущественно по принципу способности к подхалимажу, заблуждались относительно подлинных подсознательных мотивов своих действий, в лучшем случае путались искренно. Гитлеровцам эти слияния небольших групп были настолько выгодны, что они должны были бы с наслаждением выделить грузовик, найти сверхдефицитное горючее и сами довезти такой замечательный отряд до партизанского края, а комиссара даже посадить — с почетом! — в кабину и угостить эрзац-кофе.

В статичных партизанско-коммунистических зонах немедленно возникали трудности и с продовольствием — если действующая небольшая группа могла себя обеспечивать, особенно не обременяя население, то многотысячное соединение, чтобы прокормиться, вынуждено было попросту обирать население до нитки. Естественно, местные жители, зная о строевой подготовке и партсобраниях при, в общем-то, бездеятельности, не могли не считать «организованных партизан» обыкновенными бандитами-бездельниками.

Итак, такими целенаправленными действиями, как:

— авторитаризация мышления тех немногих, кто брался за оружие в немецком тылу (путем засылки комиссаров с полномочиями немедленной казни в случае ему, пришлому, неподчинения; строевой подготовки в партизанских краях и т. п.);

— укрупнение отрядов;

— укомплектования ранее действовавших партизанских групп и отрядов тяжелым вооружением, —

верхушка правящей в Советском Союзе иерархии «внешников» добивалась снижения эффективности спонтанного партизанского движения (в 41-м действовали отряды только такого типа) — как того и желал сверхвождь Гитлер.

* * *

Но и это еще не все.

Был еще один способ, посредством которого русскоязычные «внешники» помогали Гитлеру, не подвергая себя риску быть разоблаченными в предательстве.

Одним из наиболее действенных способов снижения эффективности партизанского сопротивления сверхвождю было физическое уничтожение партизан, уничтожение их поодиночке, руками гитлеровцев и смершевцев.

Название для предуготованных к такой технологии умерщвления или хотя бы нейтрализации было придумано следующее: связные.

Слово «связной» происходит, разумеется, от слова «связь». Правящая на территории России верхушка иерархии внушала, что беспартийные жители оккупированных территорий бороться с противником самостоятельно не способны, но только по указке чиновников, окопавшихся по дальним тылам, — в политуправлениях при штабах армий или по обкомам, эвакуированным в глубокий тыл из оккупированных областей. Поскольку оперативной радиосвязи в 41-м с Большой землей почти не было, то считалось, что партизанам необходимо «для связи» послать в Центр человека. Путь из немецкого тыла в советский был не близким, тем более что передвигаться приходилось преимущественно по ночам, линию же фронта с наскока перейти удавалось далеко не всегда, а только после длительной разведки — поэтому на дорогу в один конец уходили недели. Разведданные связных при таких сроках безнадежно устаревали, смысл инструктирующих указаний свыше, даже если бы он в них изначально был, из-за постоянно меняющейся обстановки за такое время утрачивался полностью. Словом, оборонительного смысла в институте связных не было никакого.

Однако, раз какое-то действие производилось, значит оно было кому-то нужно.

Более всего от назначения связных выигрывал, естественно, сверхвождь-агрессор. Принудительным установлением института связных достигалось сразу несколько целей. Во-первых, активный партизан (а кого еще послать на задание опасное и чреватое неожиданностями, как не лучшего из лучших? к тому же, и комиссару радость — из отряда удаляется неугодник) надолго выводился из строя (дорога за линию фронта; допросы в СМЕРШе, которые вполне могли завершиться расстрелом только потому, что допрашиваемый следователям не понравился; отдых после допросов; сеансы идиотических внушений от жирующих в тылу коммунистов на тему эффективной борьбы с захватчиком[19]; возвращение в отряд и отдых — весь цикл занимал больше месяца). Иными словами, человека не менее чем на месяц ликвидировали как высокоэффективную боевую единицу, и все это время он для гитлеровцев, а опосредованно и для сверхвождя, опасности не представлял.

Временный вывод из строя — результат еще более-менее благоприятный, ведь связные по большей части не доходили. Их расстреливали или в СМЕРШе, или в гестапо.

О числе погибших под пытками, подстреленных патрулями, попавших под шальную пулю при пересечении фронта, подорвавшихся на минах и так далее косвенно можно судить по имеющейся статистике движения в противоположном направлении. Так осенью 1941 г. Орловский обком партии направил в тыл противника 116 связных, однако к началу 1942 г. вернулось обратно только 34 (РЦХИДНИ. Ф. 69. Оп. 1. Д. 61. Л. 1), то есть менее трети. Не вернувшиеся, разумеется, не обязательно все погибли, некоторые перешли на сторону гитлеровцев (как то сделал особо проверенный и особо надежный — по мнению коммунистических иерархов — армейский капитан, заброшенный в тыл к гитлеровцам с целью уничтожить генерала Власова), но хочется верить, что кто-то из невернувшихся плюнул на предательскую возню правящих «внешников» и начал с врагом, поставившим перед собой задачу уничтожить этнических русских на 85%, бороться не по-сталински, а по-неугоднически.

Удаление комиссарами из отрядов под видом связных неугодников приводило не просто к численному уменьшению реальных боевых единиц. Снижение боеспособности партизанского движения как целого было существенно большим. «Вы — соль земли» (Мф. 5:13) — этот принцип взаимовлияния людей друг на друга вечен. Поскольку из отряда удалялся один из лучших в смысле неавторитарного мышления человек, то психологически отряд менялся как целое, и тем дополнительно подрывалась его боеспособность. Иными словами, с удалением сформировавшегося неугодника утрачивалась не одна боевая единица, а, скажем, три. (Речь, повторяем, идет о первом этапе войны со сверхвождем; на втором, с началом параноидальных галлюцинаций у сверхвождя, активность гипнабельного стада возрастает и поверхностным наблюдателем воспринимается как в чистом виде героическая борьба за освобождение Родины.)

То, что из отряда пытались удалить в первую очередь мыслящих неавторитарно, следует из незыблемых психологических законов: если власть над спонтанным партизанским отрядом или группой захватывал стандартный коммунист сталинского периода (не столько плут, сколько насильник), то терпеть в своем подчинении людей мыслящих он просто не мог — а где уж ему унять себя в стремлении от них избавиться?! Поэтому: избавиться любым путем! Предпочтительно наименее подозрительным — например, под видом преданности институту связных.

Иными словами, комиссар свою сущность проявлял в точности в тех же поступках, что и крепостники-помещики и старосты-угодники крестьянских общин, отправлявшие неугодников рекрутами на двадцатипятилетнюю службу в армию немцев Романовых.

Поскольку мыслящие неавторитарно в 1941 году были солью партизанских отрядов и групп, их психика ограждала отряд от каннского синдрома (неспособность поднять оружие, когда тебя убивают, страстное желание сдаться в плен), которым была одержима на первом этапе войны «ум, честь и совесть» эпохи. Устранение же неугодников из отряда меняло в нем психологический климат, и он превращался в солдафонское объединение, которое быстро уничтожали, — как показывают исторические факты, без заметных потерь для захватчиков.

Если рассуждать в высоких категориях, то получается, что соучастие в сталинском институте связных было, по сути, предательством Родины, соучастием в геноциде русского народа.

Потому и можно предположить, что высланные из отряда под видом связных на верную, а главное, бессмысленную гибель достаточно сформировавшиеся неугодники не гибли, а комиссаров посылали ко всем чертям и продолжали ошарашивающе эффективную войну против гитлеровцев в одиночку — свободные от «ценных указаний» кретинов с партбилетами. Спасая Родину и не соучаствуя в предательстве.

Об этих бойцах-одиночках мы из прокоммунистических отчетов и донесений, разумеется, не узнаем прежде всего потому, что отчеты заказывались вовсе не для того, чтобы отражать объективную реальность, а для того, чтобы воспевать иерархическое начало в лице его носителей.

Но, к счастью, история хоть и удушаема, но не нема — в качестве источников мы можем использовать сохранившиеся донесения немцев.

У одиночного партизана, на стороне которого кроме преимуществ психики была еще и внезапность нападения (можно беспрепятственно бросить несколько гранат или произвести несколько прицельных выстрелов, прежде чем будет организовано сопротивление), оставалось также время при благоприятном рельефе местности, чтобы скрыться, — для подготовки к следующему «мероприятию». Результат — двое или трое убитых на один ствол. Убить столько оккупантов на фронте могла только рота, неся, правда, при этом потери (при извращенно-массовых сталинских атаках — десяти-, если не стократные) — да и то за сутки боевых действий.

Читаем немецкий приказ по 6-й немецкой армии генерал-фельдмаршала фон Рейхенау (надо отдавать себе отчет, что из идеологических соображений генерал-фельдмаршалу было выгодно, и даже необходимо, для поддержания боевого духа подчиненных одиночного партизана выдавать за группу):

В ночь с 5 на 6 ноября (1941 г. — А. М.) полковник Зин и два инженера его штаба убиты партизанами. Другая партизанская группа убила пять человек… Обязываю каждого солдата во всех случаях: во время работы, при отдыхе, обеде и т. д. всегда иметь с собой винтовку… Одиночным офицерам ездить только по главным и охраняемым дорогам…

(ЦАМО. Ф. 208. Оп. 2526. Д. 78. Л. 18)

Подобного рода штабных отчетов архивы сохранили сотни, тысячи; об атмосфере кошмара, который создали именно одиночные партизаны, свидетельствуют многие трофейные письма, в которых солдаты вермахта, отведенные на «отдых», тоскуют о фронте как о месте, для них более безопасном и спокойном.

Вот строки из письма убитого немецкого офицера, погибшего в карательной операции против ленинградских партизан:

Лучше быть на передовой, чем здесь, там бы я знал, что противник находится на таком-то расстоянии. Здесь враг находится всюду, он вокруг нас, из-за каждого прикрытия выслеживает. Несколько (!) (курсив мой.—А.М.)выстрелов, и обыкновенно эти выстрелы попадают

(Цит. по кн.: На Северо-Западном фронте, 1941–1943 гг. М., 1969. С. 284)

Гитлеровскую стаю психологически истощало, тем надламывая психику сверхвождя, одно только существование именно одиночных партизан, а вовсе не фигурирующие в бумагах коммунистических отчетов муштрованного ума отряды, поглощенные в партизанских краях и зонах строевой подготовкой.

Так что не случайно, что особо гипнабельные коммунистические иерархи, в соответствии с желанием Гитлера, пытались неугодников или уничтожить, или выманить на советскую территорию, или заставить заниматься строевой подготовкой в партизанских краях. Пытались. Да только всегда ли получалось?

Итак, если изъясняться достойным темы высоким слогом, то человек, в 41-м отправляемый в связные, внешними обстоятельствами ставился в положение, в котором он был вынужден принять важнейшее для своей души духовное решение: или стать «внешником» и погибнуть без всякого смысла и пользы для Родины и вечности, и даже, хуже того—выжив, нанести Родине вред, укрупнив собой стаю и сделав ее еще более подвластной воле сверхвождя; или же, напротив, избрав Истину, выйти из стаи окончательно и действовать во вред противнику самостоятельно (вместе с себе подобными),—тем обретая жизнь вечную.

В самом деле, ради кого было умирать — и биологически, и духовно? Ради, в конечном счете, Гитлера? Пусть даже с предсмертным воплем: «За Сталина!»?

* * *

Конечно, если рассуждать традиционно, задыхаясь в прокрустовом ложе суверенитизма в торгашеском его варианте, то была одна категория населения Советского Союза, впрямую заинтересованная в существовании института связных. Это были высшие местные иерархи власти: секретари обкомов, крайкомов, райкомов партии, драпанувшие в глубокий советский тыл из оккупированных областей, их заместители, инструкторы, а также чиновники в армейских погонах из политуправлений фронтов. Несмотря на то, что все вышеперечисленные могли повлиять на борьбу с захватчиками только отрицательно уже одним только своим существованием (во всяком случае, в первый период войны), они, тем не менее, приобретали оправдание своего отсиживания в тылу, — дескать, организуют отпор врагу на оккупированных территориях, систематизируя отчеты связных (подправляя документы под букву и дух марксизма-ленинизма в сталинской интерпретации; не подправишь — могут и расстрелять) и давая ценные указания тем, кто, в отличие от них, не драпал, а защищал своих жен, детей, — друзей, наконец.

И эта драпанувшая и отсиживающаяся в тылу верхушка управленческой иерархии отнюдь не разделяла с остальным населением Советского Союза полуголодное существование, — нет, она жрала.