I

I

Ал вошёл в вестибюль заводского Дворца культуры в том же, что и вчера, состоянии предчувствия исполнения мечты. Он шёл по коридору и всматривался в каждое лицо — после возвращения из Азии он почти сразу прочёл «Дианетику» Хаббарда и вот уже почти четыре месяца безуспешно пытался найти его последователей, среди которых по общности психологических интересов надеялся найти не то чтобы друга, но собеседника, а лучше собеседников. Эти четыре месяца он опрашивал всех знакомых ему психологов о Хаббардовском центре (Церкви саентологии), но на удивление никто ничего о его местонахождении не знал. Это было странно, но изменить происходящие события ему не удавалось. Но вот три дня назад он увидел на столбе объявление — и сердце как оборвалось: вот оно! День и место семинара по дианетической психотерапии.

Ал поднялся на второй этаж и, не обращая внимание на лотки с книгами, вокруг которых, как и вчера, толпились люди, сразу прошёл дальше — искать себе место. В первом зале стулья были расставлены попарно в шахматном порядке: в паре люди сидели лицом друг к другу. Ал обошёл комнату, для чего-то попробовав несколько стульев на прочность, и пошёл попытать счастья в следующей по коридору комнате. Что ему там не понравилось и почему он вернулся в первую, он объяснить бы тогда не смог. Просто в первой было лучше — вот и всё.

Свободных мест было достаточно, и Ал выбрал стул у стены: развалиться можно на две стороны. Места постепенно занимали, и к Алу подсел человек, который, как Ал тут же выяснил, был офицером налоговой полиции. Налоговая полиция была одним из последних нововведений правительства, и Ал тут же сообщил, что и он лет десять назад работал в организации, из которой эта налоговая полиция и была образована. Столь серьёзная общность их немедленно сблизила, прибавила чувство уверенности в незнакомом месте, и доверительные отношения появились ещё до того, как семинар начался.

Технология преподаваемого здесь метода заключалась в том, что надо было, закрыв глаза, вернуться в ситуацию, в которой ощущалась боль, и описать эту ситуацию `одитору (аудитору, ревизору психики), затем повторить описание вновь, но стараясь припомнить ещё больше деталей: звуки, услышанные восклицания, температуру воздуха, цвета одежды оказавшихся рядом людей, запахи. Описания ситуации надо было повторять вновь и вновь и третий, и четвёртый, и пятый раз — и так до тех пор, пока рассказывающий не начинал смеяться — над ситуацией, над собой, просто смеяться — и это считалось освобождением от данного стресса. Руководитель семинара предложил для тренировки начать с ситуации не самой болезненной.

Первым начал рассказывать Ал. Это случилось с ним лет в девятнадцать во время тренировки по самбо. Его противник — здоровеннейший «лось» с Сахалина — попытался бросить Ала через голову, но то ли он как-то неудачно упёр ногу в живот Алу, то ли Ал чересчур энергично стал делать контрприём, резко осев вниз и назад, но, как бы то ни было, в результате получилось так, что Ал не просто всем телом рухнул подбородком на колено перекатывавшегося на спине противника, но этот всей тяжестью тела удар в челюсть был ещё и усилен рывком обеих рук накачанного сахалинца. Нокауты, которые случаются на боксёрских рингах, — ничто по сравнению с тем состоянием, в которое впал Ал. Осознавать себя он начал неизвестно через сколько минут: но за это время он уже успел выползти — буквально! — с ковра и вот уже пытался взобраться на самое низкое сиденье штангового тренажёра. По лицу текли слёзы — это было самое стыдное! — рядом суетился сахалинец, да и все вокруг смотрели на Ала. С тех пор у Ала было такое ощущение, что верхняя часть черепа сдвинулась назад, чего в действительности быть не могло: направление удара было иное.

Ал сидел с закрытыми глазами, вновь и вновь описывая случившуюся тогда с ним неприятность офицеру налоговой полиции, и ему казалось, что ощущению боли, в которое он провалился, конца-края не будет. Вновь и вновь Ала швыряло вперёд, и он складывался пополам, ложась грудью на колени; и он вновь и вновь начинал описывать, какого цвета пояс был на нём, а какого — на противнике.

Потом вдруг стало смешно, «просто» смешно, Ал с боли переключился на это чувство и, в соответствии с тем, чему был научен на семинаре, понял, что это и есть облегчение, обрадовался и открыл глаза.

Напротив и чуть левее, метрах в двух лицом к нему сидела молодая женщина, смотрела на Ала и улыбалась.

— Ох, — сказал Ал. — Девушка, а как Вас зовут?

— Ну вот, — по-прежнему улыбаясь, сказала она, — сразу и познакомиться захотелось.

Она попыталась отвернуться, и было заметно, что она пыталась, но у неё не получилось.

— А правда, — сказал Ал. — Как? Это очень важно. Скажите, а?

— Ну ладно, — сказала она. — Галя.

— Очень приятно, — сказал Ал. — А меня — Ал.

— Теперь моя очередь, — вмешался сотрудник налоговой полиции.

— Да, конечно, — вздохнув, повернулся к нему Ал. — Какой случай из вашей жизни вам вспоминается?..

После того как `одитинг — вернее участие в рекламной демонстрации его возможностей — закончился, начались уговоры заплатить за курсы, за книги, за одитинг сотрудниками Хаббард-центра. Ал понимал, что для того, чтобы разобраться в реальных возможностях метода, посещения только платных курсов будет недостаточно, и ещё накануне решил в этот Центр устроиться работать если не одитором, то хотя бы переводчиком. Поэтому на агитацию отдать деньги не поддался, на остальное тоже, а стал наблюдать за Галей, которая сразу же отправилась к столу, где торговали курсами. И даже по старой профессиональной привычке подсмотрел на бланке её фамилию. Ведь предстояло сделать на этот день самое главное — получить номер Галиного телефона.

Объявили заключительное мероприятие, на котором американская миссионерша должна была сказать напутственное слово и раздать именные памятные дипломы. Ал оказался в последнем у стены ряду, разумеется, в двух шагах от Гали.

Началось обыкновенное американское, типичное, причём типичное во всех сектах, вне всякой зависимости от их наименования. Слушать было тошно. Приятно было только то, что в ряду одинаково заворожённых лиц Галино лицо выделялось: ей тоже слушать было неинтересно.

— Вы только не удивляйтесь, пожалуйста, — вполголоса обратился к ней Ал, — я психотерапевт, и мне очень интересно… Вы не позволите мне получше рассмотреть линию вашего лба?..

Галя, похоже, не совсем поняла смысл его слов, но… кивнула. Ал положил руку ей на волосы и большим пальцем сдвинул прядь волос в сторону. Линия разделения лба и волос была «хорошая»: по его мнению, женщины с другой формой лба — вообще не женщины. Осмотреть лоб Алу понадобилась десятая доля секунды, но руки он не отнял: упустить такую возможность заглянуть человеку в глаза он не мог.

А вот с глазами было неладно. Их выражение было болезненное: такие глаза всегда бывают у адептов харизматических сект или «посвящённых» православных. Дурнее знака придумать было трудно. Однако было и отличие: у обладателей таких глаз на лицах всегда бывает написано предельное самодовольство, а у Гали — нет. Напротив, лицо было виноватое, а ещё честное, прямодушное, лучше сказать — детское.

— Да вам лечиться надо, — неожиданно для себя сказал Ал.

— Неужели? — улыбнулась Галя чуть иронично. Но вовсе не обижено улыбнулась.

— Да. И я могу вам помочь. И займёт это гораздо меньше времени, чем по Хаббардовскому методу… Теперь мне нужен Ваш телефон.

Галя замялась: видимо не ожидала столь головокружительного развития событий.

Ал убрал руку с её волос.

— Давайте, давайте, — сказал он. — Так надо. Говорите.

— Хорошо, — вздохнула Галя. — Два-восемь-три…

Она снизу вверх смотрела на него, и у него было такое ощущение, что если он ей не поможет, то совершить большее в жизни преступление ему вряд ли предоставится возможность.

Обычно, когда он знакомился с девушками, он тут же предлагал свой номер телефона — и всегда брали.

— Запишите и Вы мой номер телефона. На всякий случай.

— Не надо, — сказала Галя. — Я его не запомню.

Ал посмотрел на ручку и блокнот в её руке.

— Ну, как знаете, — сказал он. — Я вам позвоню на неделе. — И добавил, чтобы не нарушить целостность игры: — Постараюсь не забыть.

И отошёл…

…Галя уходила из Дворца культуры вместе со своей напарницей по одитингу. Она открыла входную дверь и остановилась на полушаге: прежде серая осенняя Москва за эти несколько часов покрылась толстенным слоем пушистого снега. Всё вокруг было бело и чисто. Даже воздух казался необыкновенно свежим.

— Первый в этом году снег, — обрадовалась напарница.

— Да, — кивнула Галя. — Прямо-таки совсем другая жизнь, чем когда сюда входили.

И вздохнула. А вздохнула по причине той не сформировавшейся ещё мысли, которая к концу недели примет отчётливую форму сожаления, что не взяла у этого рыжебородого громилы его номер телефона. Но и в конце недели, если бы её спросили, зачем ей его телефон, она совершенно искренне ответила бы что-нибудь вроде того: «Чего только в жизни иной раз не пригождается?..»

И она пошла. По совершенно новой, замечательно похорошевшей Москве.