Глава пятьдесят вторая Синдром учительницы и священника

Глава пятьдесят вторая

Синдром учительницы и священника

П.: Я тебе рассказывал про учительницу и священника?

В.: Нет.

П.: Давно уж это было. Звонит мне по телефону женщина, представляется учительницей и говорит, что они в школе сейчас проходят творчество Достоевского, и, поскольку ей меня представили как хорошего писателя, она просит меня перед её классом выступить. «Вот совпадение, – говорю, – я как раз последний месяц занимаюсь Достоевским». «Значит, судьба, – говорит с особенно значительной интонацией она. – Значит, так надо». Урок тот должен был быть через неделю, и мы договорились, что она мне накануне ещё раз позвонит. Но я её номер телефона на всякий случай взял. Срок подошёл – она не звонит. Делать нечего – звоню я. А она мне говорит: «Я разговаривала со священником, он мне всё о вашей церкви рассказал».

В.: Наверное, всё-таки было слово «секта».

П.: Не помню, может быть. Но вряд ли, дама, в общем-то, достаточно культурная. Хотя можно посмотреть и иначе: значима ведь только интонация. В таком случае, ты права. Но не это важно. А потом эта учительница начинает оправдываться, почему она, как обещала, не позвонила. «И вообще, – говорит, – всё, что вы сказали, неубедительно!» Я удивился. Как, говорю, такое может быть, если я ещё ничего не сказал? А она: «А это не важно. Всё равно неубедительно. А вот священнику я сразу поверила». Я: «А что же он такого сказал?» «А ничего такого особенного и не сказал, но это было убедительно».

В.: Глупость какая-то.

П.: Глупость, но только с одной стороны. С точки зрения анализа логического смысла слов. На самом же деле эта учительница мне очень помогла. Она, как учительница, живёт только внушениями. И ей свой способ существования удалось выразить!

В.: Но что-то не чувствуется, что она жертва.

П.: Да. Не жертва. В каком-то смысле. Инициативная, сама незнакомому человеку позвонила, учительница. Так вот, пожалуй, с этого-то случая я и задумался. Собственно, она сделала большую часть работы: она мне преподнесла даже терминологию!

В.: Верно говорят: мудрый учится даже у глупцов.

П.: Да. Древняя мудрость: Учитель может быть везде – в дереве, утренней заре и даже в глупце. Только не говори мне, что от скромности я не умру.

В.: Не умрёшь.

П.: Но я не отрицаю и что я глуп. Ведь, по пословице, на своих ошибках учатся именно дураки. Но хуже того: учусь лишь спустя много лет после того, как научился.

В.: Опять парадокс?

П.: Не совсем. Жизнь. Мне тогда ещё восемнадцати не исполнилось. Студентом был. Первая сессия. Первый экзамен. Это был мой в то время любимый предмет – история. Я к экзамену подготовился, как, наверное, никто в группе. И нисколько не сомневался, что знаю его на «отлично». Ответил всё — от и до. А мне только – «хорошо». Было не просто обидно, было больно. Хорошо, обиду проглотил, подходит следующий экзамен. Я опять к нему подготовился прямо-таки блестяще. И опять – «хорошо». Ладно. Третий экзамен. Последний. Хорошо помню: в ту первую сессию было только три экзамена. И надо же было так случиться, что подготовиться у меня возможности не было. Да к тому же накануне экзамена напился что называется до поросячьего визга. Да и вообще домой вернулся только под утро, часа в четыре. Естественно, проспаться к экзамену толком не успел, так, хмельной, с гудящей, ничего не соображающей головой и пошёл. Не готовый. И – «отлично»!! Студенты вообще суеверны, и я, чтобы не спугнуть удачу, в следующую сессию перед экзаменом принципиально не готовился, опять накануне напился и, не проспавшись, пошёл на экзамен. И опять – «отлично»! Опять – опять «отлично»! Так я с тех пор примете этой верен и остался. Научился, словом, сдавать экзамены. Нет, раз нарушил. Предмет, как сейчас помню, был «Вычислительная математика». Я то ли в сессию болел, то ли на соревнованиях травму получил, словом, сессию мне продлили. Но я не просто к предмету подготовился, сверх того я ещё одну девицу подготовил. Все билеты ей объяснил. Теперь, после того как я столько от неё железа повытаскивал, я понимаю, что она яркая некрофилка, а тогда… Тогда – нет. Словом, понимаешь, что если ещё кому-то все билеты объяснишь, то сам невольно начинаешь в этой галиматье разбираться. А та девица – ноль. Идём сдавать вместе, даже направление в деканате, кажется, на одном бланке выписали. Трезвый пошёл. Сдали: ей – «отлично», мне – «хорошо». Тут я возмутился. Да что же это такое, говорю! Словом, прижал того старого хрена, выдавил из него пятёрку. И с тех пор судьбу, что называется, не искушал. Хотя пить не хотелось. Как лекарство заглатывал. А теперь, учась дальше, спустя много лет после того, как научился сдавать экзамены, понял что же за всем этим стояло. Никакой, естественно, метафизики, просто от алкоголя человек становится энергетически опасен. Не только от алкоголя, но, видимо, вообще от всего неестественного, что попадает внутрь. Я помню ту жирную бабищу, которая мне в институте первую пятёрку поставила. Может быть, я тогда и подумал, что я заинтересовал её как мужчина: уж больно она тогда была готова на всё хихикать. Рядом со мной. Старая калоша, верно, думал, а туда же. Словом, расстилалась. Но потом были другие экзамены, и дело явно было не в моих мужских качествах. Просто, выпивши, я становился убедителен, и учительнице со мной было хорошо. Выпив водки, я как бы для неё становился священником. Отсюда получается, что в нашей реальной жизни практическим «священником» является водка – вообще любой наркотик. А вокруг собираются учительницы… Своих детей.

В.: Представляю, если бы ты на комсомольском собрании стал объяснять, что в институтах учат преимущественно водку пить.

П.: А что, разве не так? Кто часто отличники? Разные мерзавцы. Редко – зубрилки. А у студентов, шутят, есть свойство тут же забывать предмет, как только они его «скинули». Естественно. Студент заинтересован сдать, а не знать. А в результате получаются – «командиры производства». А вот Толстой от всех прочих отличался: когда вышел из Университета, объяснил это тем, что бросил его не потому, что учиться не хотел, но, напротив, потому, что хотел. Парадоксальная, но мудрейшая мысль! Иерархия, действительно, учит, но может научить только приёмам подавления. Да они вообще все пьют: актёры, преступники, военные, врачи, преподаватели, священники. Подсознательно они подмечают, что по иерархической лестнице подымаются быстрее те, которые больше блюют. Почему ужирающихся священников не гонят взашей? Потому что без выпивки не у каждого хватает силы некрополя, чтобы прихожане почувствовали, что он настоящий. Поэтому каждый священник оказывается перед выбором: нажираться или не нажираться? И в итоге упиваются до наглости утверждать, что даже в Кане Галилейской первое чудо заключалось в том, что воду в водоносах Иисус превратил не в виноградный сок, а в винище.

В.: Да, я помню, ты говорил: два смысла слова.

П.: Но это только в Новом Завете. В Ветхом для плодов виноградной лозы употребляются несколько слов. А в Новом – одно. Охинос. Это и чистый виноградный сок, и испортившийся, перебродивший – винище. Какой из них создал Христос, Создатель всего?

В.: Какой – очевидно.

П.: Тебе. Но не тем, которые могут, принюхиваясь, стать признанными. Но более того, поскольку создавать все могут только то, что могут, следовательно, Христос создал виноградный сок от такого винограда, который был в Эдеме. О, это был совсем другой виноград! Ещё за 1600 лет до воплощения Христа, когда вышедшие из Египта в пустыню евреи послали в землю обетованную разведчиков, те вернулись с гроздью винограда, которую несли на палке двое. Двое! Иначе не могли поднять!

В.: Ого! Представляю, что это была за гроздь! И вкус, наверное, другой!

П.: Но и это уже был виноград выродившийся: во-первых, за долгие столетия греха, а во-вторых, из-за изменения климата и почв после Потопа. То есть, созданный Христом в Кане Галилейской виноградный сок был настолько прекрасен, вкус его настолько замечателен, что на свадьбе потряс даже пьяниц, людей с вкусом уже извращённым! И они, потрясённые, засвидетельствовали, что есть наслаждение. И что оно может прояснить, пусть на мгновение, разум любого! Создать винище не чудо, чудо – создать то, чего не может создать никто!

В.: Я всегда чувствовала, что только так и должно быть.

П.: Правильно. Именно поэтому ты – это ты. А что касается Причастия, то тут из него государственники устроили кощунство. По заповеди, на пасхальном столе, за которым Иисус преподал последнюю в`ечерю, ничего прокисшего, квасного, брожёного не должно было быть, по той простой причине, что все предметы Пасхального стола символичны — и хлеб, и вино, и горькие травы, и сам агнец. А дрожжи, закваска – символ греха. Отсюда и необычные лепёшки без дрожжей – опр`есноки, и виноградный сок. Отсюда естественно, что Христос, утверждая на века символы Причащения, брал в Свои руки чашу с чистым, святым виноградным соком. А все эти красные вина государственных религий, на вкус которых в храмах кодируют, – кощунство! И вместо причастия винище будут защищать, не потому, что без него в иерархии никак невозможно, но потому, что с ним надёжней.

В.: Но тебе могут сказать, что символ он и есть символ и, в общем-то, всё равно: то вино, которое в руках Христос освящал или это…

П.: О нет! Это уже не госвера, это популярный протестантизм. Государственники выразились бы проще: так верили наши отцы.

В.: Естественно. Ведь ты же сам нас на экскурсию к баптистам водил. Те хоть как-то пытаются обосновывать свои символы.

П.: Символ – это действительно широкие врата… Даже чересчур широкие. Но и здесь интересно анализом выявить две главнейшие пересекающиеся закономерности. Если во время Причащения необходим символ Истины, который был бы жидкостью, то в Новом Завете их несколько. Например, вода. Вода в Новом Завете тоже символ приобщения к Богу, ко Христу. Помнишь, что Христос сказал самарянке, у которой попросил напиться? «Если бы ты знала дар Божий, и Кто говорит тебе: „дай мне пить“, то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую». Символ? Символ! Или: «Как новорождённые младенцы, возлюбите чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам во спасение». Ещё один символ!

В.: И как ты всё помнишь!

П.: А почему бы и нет? Ведь красиво!

В.: Красиво.

П.: Вот и получается, что если, как говорят, важна не буква, но сокровенный смысл, символ, то, пожалуйста, вот вам символы: и молоко, и вода, и сок! И всё библейское. А причём тогда винище?

В.: От алкоголя умопомрачение.

П.: Правильно. И по-настоящему, то есть бессознательно, только оно, умопомрачение, и ценится. Поэтому, естественно, и те же баптисты, и те же православные с католиками, зазывая на свои собрания, которые они называют богослужениями, говорят: приходите, там так хорошо. А хорошо – это ощущение взаимного подавления! Поэтому обязательно: у одних на стадионах под видом евангельских собраний – толпы, у других – поклонения высохшим кусочкам расчленённых тел, но у всех причащение всему этому – алкоголем. И что баптизм, что католицизм, что актёры с воспеванием страстной любви – всё суть разные воплощения одной страсти к умопомрачению. Кайф правит миром.

В.: Как ты… жёстко выражаешься.

П.: А как надо?

В.: А что ты хочешь выразить?

П.: Что многие в этом мире явления не случайны и отнюдь друг от друга не независимые. Переплетено, вернее, заплетено воедино всё: выпивка, страстная любовь, признание учительницей священника, восторг умопомрачения, воспевание некрофилической Матери, причащение алкоголем, жизнь некрофилов, а ещё судьбы биофилов, если им случилось быть зацепленными сетью этих переплетений…

В.: И что тебе приходит на ум?

П.: Кайф правит миром. Общий принцип существования.

В.: Может быть, как-нибудь иначе?

П.: Можно иначе. Синдром учительницы и священника.

В.: Уже лучше. Так значит, всё взаимосвязано?

П.: Конечно. Ещё в древности говорили: без Вакха нет Киприды. Знаешь, кто такая Киприда?

В.: Кто?

П.: Богиня любви Афродита. Она, по преданию, родилась на острове Кипр, отсюда и имя – Киприда. Просто другое имя. У неё вообще имён множество. Афродита, Венера, Астарта, Ашера… Но характер один. Во всех языческих народах поклонялись божеству любви и говорили так: Венера всегда побеждает. Мудрые древние! И если не в решении проблемы – достижении высот в эросе, – то хотя бы в определении приоритетов в этой жизни. Но без Вакха нет Киприды – древние воспевали ту любовь, которая забористей, в которой партнёр накачан наркотиками. Им обоим приятна некрофильность другого. Венера принюхивалась, у Афродиты было выражение мечтательной брезгливости, Киприда хотела Вакха. Отсюда столь объёмный материал для учебников по сексопатологии. Язычество не исчезло – оно перекрасилось… Другие термины. Постой… Ты понимаешь, что сейчас у нас чисто научный разговор?

В.: А ты разве считаешь, что женщина способна на чисто научный разговор?

П.: Ну, видишь ли…

В.: А ты разве хочешь обсуждать?

П.: Видишь ли…

В.: А раз «видишь ли», то и я чувствую, что не стоит… Да и обедать пора…

П.: Согласен. Не будем.