III

III

В понедельник Ал столкнулся с Галей действительно совершенно случайно: она пришла раньше. Это произошло в узеньком полутемном коридорчике. Ал шёл напролом, а Галя кого-то пропускала вперёд.

Ал опешил, и с минуту они стояли, смотря друг другу в глаза, и молчали.

— Здравствуй, — наконец, сказал Ал.

— Здравствуй, — пришла наконец в себя Галя и, так и не успев улыбнуться, как в таких случаях положено, прошла дальше, туда, где должны были начаться занятия.

Смысл курса «Общение для одитора» заключался в том, чтобы показать занимающемуся, что он в состоянии усилием воли приучить себя ни на что не реагировать. Ступеней в упражнениях было несколько: на первой стадии были простые «гляделки», надо было смотреть в глаза партнёру, не изменяя выражения лица, и час, и больше — по желанию супервайзера. Завершалось это всё упражнением, в котором разрешалось делать и говорить всё что угодно, чтобы заставить партнёра рассмеяться, и если тому удавалось никоим образом не измениться в лице достаточно продолжительное время, то курс для него считался освоенным. Одни справлялись с курсом за неделю, другим не хватало и трёх месяцев. Занятия шли парами — по два часа. Объявили перерыв перед следующей. Ал немедленно оказался рядом с собравшейся уходить Галей.

— Вот здесь я теперь работаю, — показал Ал на ряд столов, когда они проходили третий этаж.

— Ну и как? — спросила Галя.

— Э-э!.. — скривился Ал.

— Правильно, — согласилась Галя. — Я тоже обратила внимание: все сотрудники здесь ходят чеканя шаг. Как роботы штампованные.

— Здесь ещё и не то бывает… Утро, знаете, как начинается? Собираются тесной кучей и начинают скандировать названия отделов!

— Чего-чего?

— Скандировать названия отделов. Китайская гимнастика называется. Для создания, как объясняют, корпоративного духа.

— Идиотизм, — сказала Галя.

— Хуже. Тут ещё не то делают. В Хаббардовских центрах так положено: начальник вызывает, сотрудник приходит, берёт в каждую руку по клемме Е-метра — здесь так называют детектор лжи — и начинает начальнику отчитываться. Обо всём. В том числе и о том, о чём говорит сосед по столу.

— Ужас. И Вы так?

— Нет. Сюда Е-метры подвезут в следующем месяце. Как привезут, я сбегу.

Они спустились на первый этаж.

— А хочешь, я тебе расскажу, как я тебя представляю? — вдруг обернулась к Алу Галя.

— Хочу, — тут же сказал Ал и, проследив Галин взгляд, предложил сесть на диванчик, стоявший в тупичке.

— Вот, — сказала Галя, вытащив из сумки сложенный вчетверо лист бумаги.

Ал развернул. Это был рисунок. Школьными цветными карандашами. В правой части была нарисована берёзка с зелёными листочками. Над берёзкой — яркое солнце. Остальное — много неба и зелёный лужок. В левой его части была нарисована кочка, из-под которой вылетала маленькая серая птица. В правом нижнем углу была начерчена рамочка, в которой было написано: «жаворонок».

— Что это? — не понял Ал.

— Это мне сон приснился. Не то чтобы сон, но что-то вроде того. Словом, это ты. Вот эта кочка — это в твоей жизни неприятность. По-настоящему неприятность у тебя в жизни была только одна. Вот здесь взлетает жаворонок — не тёмный — серенький, а чем ближе он подлетает к солнцу и берёзке, тем больше становится белым-белым голубем.

— Не вижу никакого голубя, — опять не понял Ал.

— Это живая картинка, — пояснила Галя.

Ал сразу не понял, но не потому, что голова в присутствии Гали плохо соображала. Напротив, ясно в голове было как никогда и ни с кем. Но приходилось прикладывать много сил, чтобы хотя бы на время отводить от Гали глаза и смотреть в сторону, изображая из себя всего лишь познающего и умудрённого психолога, но никак не заинтересованного мужчину. Причём очень заинтересованного. И в церкви и вне её дамы всегда порицали его за то, что он относится к женщинам не как к прекрасному полу, некой необходимой мужчинам дополняющей их части, а только как к объектам экспериментов. Но он этого своего отношения не только не скрывал, но и не видел ничего в таком отношении зазорного. Как бы ни было это неправильно, иначе он не мог. И сейчас, на этом диване, со странным листом бумаги он очень хотел остаться в прежнем своём обличии. Но не мог. И старался отвести от Гали глаза.

…Галя смотрела на бегающие, округлившиеся глаза сидевшего напротив неё человека. Ей было смешно видеть его напряжённое состояние: об истинной причине этого напряжения она нисколько не заблуждалась, и чем больше она на него смотрела, тем веселее и радостнее ей становилось. Хотелось шутить, выкинуть эдакую штуку… Вообще любимым её развлечением было поставить мужчину на уши, потом сделать так, чтобы он оказался в совершенно необычной ситуации, посмотреть, как он себя в ней будет вести (это был прекрасный материал для осмысления того, как в действительности устроена жизнь), а потом ускользнуть. А если мужчина не понимал, что уже всё, то можно было его и «опустить». Тоже каким-нибудь совершенно неожиданным способом.

— И вообще, — сказала она, — все, кто хоть чего-нибудь достиг в оккультизме, все прочат мне в нём большое будущее.

Ал не сразу обратил внимание на смысл слов: он пытался понять ту смесь боли, веселья и радостного удовольствия, которая окрашивала слова этой столь странно продолжавшей знакомство женщины. Столь необычной смеси чувств он ещё не встречал. А когда смысл слов осознал, то и вовсе опешил. Оккультизм… Оккультизм?.. И отодвинулся.

— Ну, так это про каждого можно сказать, что у него только одна кочка была — и что она и есть самая главная.

— Да, но не у каждого дерева есть зелёные листочки!..

Ал не знал, как говорится, ни что сказать, ни что подумать…

— Ну ладно, мне пора, — поднялась Галя.

— Подожди меня здесь, — тут же поднялся и Ал и, не дожидаясь ответа, бросился вверх по лестнице, в раздевалку для сотрудников.

Когда Ал спустился, Галя была уже одета, и они в ногу отправились к выходу. Когда они прошли первый ряд дверей, но ко второму ещё не подошли и оказались, в сущности, вне чьих бы то ни было глаз и ушей, Ал спросил:

— А можно я Вас провожу?

— Ты это уже делаешь, — ответила Галя. И улыбнулась.

— Тогда давай понесу сумку, — протянул руку Ал.