Глава сорок восьмая Итак…

Глава сорок восьмая

Итак…

Итак, подведём некоторые предварительные итоги. Чем же, в смысле познания, можно было обогатиться, ознакомившись с первыми частями «Катарсиса…»?

Мы с вами несколько проницательней, чем это обычно водится, заглянули в некоторые места, которые принято считать особо интересными. Мы побывали у дельцов наркобизнеса, в самом начале этой цепочки, побывали и в конце, познакомившись на примере несчастного А. с подсознанием их жертв. Мы взглянули на убийц известного чемпиона по каратэ и киноактёра Т. Нигматулина, а в целительском Центре и вовсе проникли в их тщательно скрываемое «святое святых», доступ куда даже сыщику может открыть лишь Провидение. Мы рассмотрели брачную судьбу гениального Льва Толстого, которая, в отличие от его творчества, к сожалению, оказалась типичной; о самом сокровенном в его семейной жизни мы уже сказали, и к этой «волнующей» теме ещё вернёмся. Мы изучали детали судеб любимейших его героев и, кажется, начали догадываться о нетривиальности их появления и даже о как бы независимом их ото Льва Николаевича существовании. И, разумеется, стенограммы общения П. и В. Не только его, но и Его Возлюбленной…

Можно вернуться к самому началу — а в книгах это самая ценная из возможностей — и с высоты обретённых познаний вновь заглянуть в горное азиатское селение, в тот дом на краю кишлака. Теперь мы уже не удивимся, почему Ал не смог верно оценить ситуацию и доверился случайному человеку — Ал попался психоэнергетически. Мы более не удивимся, что Джамшед, прежде чем стать бандитом и даже прежде чем стать профессиональным убийцей в рядах государственных войск, пытался выучиться на учителя истории, а любовь к раскапыванию могил сохранил даже до времени встречи с Алом. Мы не удивимся более, что мулла предсказал Джамшеду, что он, Джамшед, мог бы, читая суры из Корана, «исцелять», то есть делать то, что в Азии тоже принято называть исцелениями от Бога, и не удивимся тому, что это предсказал именно мулла. Мы более не удивимся презрительному отношению жены Джамшеда к своему мужу и его сексуальным возможностям, и тому, что он живущий в душе страх объясняет чьими-то яйцами на потолке.

Стоит, стоит перечитать первую главу. Хотя бы уже потому, что этот притон наркоманов — как бы символ происходящего на нашей восставшей против Бога планете. Всё — и мужчины, и их женщины, и неспособность тех и других, и их яйца на потолке.

Мы не удивимся более неожиданным приключениям Ала, человека-зеркала, и тому, что В. оказалась с ним, став именно Возлюбленной, и тому, что для них обоих суббота — в субботу. Это закономерно. Взаимосвязано. Познание — это и есть выявление закономерностей, взаимосвязи, подчас для большинства сокрытой, между двумя событиями.

Познали мы многое. Мы узнали, как груди возлюбленной можно за несколько дней довести до форм совершенных. Точно так же можно восстанавливать зрение, лечить от головных болей, парализаций, диабета, радикулита, хронического тонзиллита и многого другого. И насчёт секса тоже. Мы теперь вообще можем очень многое. Во всяком случае, знаем несравнимо больше, чем Ал, когда он оказался в азиатских горах: о технике и практике психокатарсиса он знал в несколько раз меньше, чем дочитавшие до этой страницы, а о половинках не знал ничего.

Так что, в горы, в Азию, к бандитам, — хорошая, надо сказать, школа! Когда хочется выжить, голова начинает так ясно работать! А к горам стоит и привыкнуть, хотя бы уже потому, что многие верные Божии, по пророчествам, непосредственно перед Вторым Пришествием будут искать спасения от гонений за Истину именно в горах.

А в горах — красиво. И не только весной…

Бог — это очень многое, и, прежде всего, для души. Это — и возможность прикоснуться к половинке. А это — свобода.

Свобода — это ещё и освобождение от тех, кому подражают только оттого, что они готовы нас давить вплоть до нашей с вами смерти. Да, так мы живём…

Но жить — это, прежде всего, видеть, но не так, как видит большинство людей.

Не так — значит глубже.

Глубже — это значит понимать, что закономерно то, что оказавшиеся рядом с Софьей Андреевной были убеждены, что оплот семьи — она, она — труженица, пожертвовавшая собой ради счастия детей, она — как и следует из её поз перед фотокамерами — есть та самая идеальная жена писателя, взирающая на мужа, всю себя посвятившая мужу, его таланту и его служению людям.

Глубже — это не удивляться, почему в толстенной книге отзывов на выставке, посвящённой 150-летию со дня рождения Софьи Андреевны, записей много, но все они одинаковы и приблизительно такие:

«Наконец я поняла, какой должна быть идеальная жена, заботливая мать, верная подруга. Я хочу быть, как Софья Андреевна!»

Глубже — это значит понимать, почему Софья Андреевна была заинтересована в том, чтобы все её дети и внуки выросли бездельниками, и почему все 38 оказавшихся под её влиянием таковыми и выросли.

Глубже — это значит понимать закономерность того, что во времена владычества государственной религии под названием православие человека, пытавшегося освободиться от всех видов некрополя, от церкви отлучили, а во времена следующей, тоже государственной религии под названием коммунизм в систему государственных музеев Толстого не допустили ни одного толстовца (или ни один из них не счёл для себя возможным работать в этих иерархиях). Но вот вслед за царизмом пал и коммунизм, однако ничего не изменилось. Жаль Льва Николаевича. Обоврали его личную жизнь, обоврали и его религиозные убеждения. Льву Николаевичу не нравилось, что на его родине толпы называвших себя христианами впадали в транс от монахов, кадил, исцеляющих кусочков трупов и старцев, но нисколько не интересовались, чему, собственно, Христос учит. Не видя иного пути с этим бороться, Лев Николаевич переиначил текст Евангелия таким образом, что для чудес в нём не оставалось места, но был только Он, Христос, Сын Человеческий, Истина, Бог. И Льва Николаевича объявили безбожником. Человека, который каждый день молился и повсюду говорил, что из всех книг выше — Библия, а Иисус — Господь. Жалко оболганного человека, которого никто не защищает.

Никто — ещё не повод оставаться в стороне. Даже если для выявления истины придётся написать правду о тех, кто оказывался с ним рядом.

Глубже — это значит понимать, почему все дети Толстого, порицая мать на словах — в старческих своих мемуарах, — при её жизни были верными её орудиями и называли отца старым дураком. Глубже — это понимать, что тех, кто осознавал мощь самообладания Софьи и заявлял, что разнузданные истерики «идеальной жены» и её угрозы самоубийства — не более чем притворство, средство достижения своих целей, средство принуждения начинающего обретать относительную душевную независимость Льва Николаевича, — их, умеющих видеть, — меньшинство. Глубже — это не удивляться тому, что о Софье Андреевне бытует лишь два мнения, а вот о Льве Николаевиче их было множество.

Разнузданная в разрушительных и контролируемых истериках «идеальная жена» как в зеркале видела в нём человека, который, несмотря на мудрые слова, на деле разваливает семью, уничтожает её, прекрасную Сонечку, давит всех и каждого, и что цель его жизни — довести всех до самоубийства. Изнемогающим от безделия губернским дамочкам совершенно отчётливо казалось, что Лев Николаевич с приезжавшими в Ясную Поляну дамами особенно учтив. Пролетарский писатель Максим Горький, певец казарменного коммунистического строя, общаясь с Толстым, разглядел матерщинника и человека, который хочет всех принуждать, уложить в ранжир. Лучшие же люди православной Церкви — лучшие в том смысле, что они, как главари иерархии, были избраны в высший церковный совет (Синод) судить других людей, — всматриваясь в Толстого, перед тем как отлучить Льва Николаевича от церкви «православия», увидели в нём человека, не достойного даже и называться христианином.

Да, есть над чем подумать. Подумать — и увидеть…

* * *

И что же, среди прочего, становится видно? В столичном городе, на глазах у всех, совершается организованное преступление, и даже более того: преступление высокоорганизованное, в которое вовлечены известнейшие люди: государственные деятели, влиятельные учёные, почитаемые артисты, религиозные поводыри ослеплённого населения, а главных же — почитают разве что не за святых. Жертв одного только непосредственного воздействия множество — тысячи, десятки тысяч. Это не только изуродованные тела мировоззрения и надругательства над телами памяти. Это — убийство адекватного мышления, это — физическая смерть без участия чужих рук и рук вообще. Особенность этого конвейера преступлений в том, что свидетелей даже не надо «убирать» — они и так не опасны. Более того, они помогают, создавая необходимое поле одобрения, вернее — восхищения. Борьба с этим видом преступности только имитируется — жрецы чувство восхищения пытаются «исправить» на чувство ужаса. Но при том и другом чувстве организаторы конвейера оказываются энергетически сверху, и это их вполне устраивает. И в том, и в другом случае яркие некрофилы остаются в телах населения, которое есть, по сути, лишь их реплики, ходячие мертвецы, у которых нет сил задуматься о половинке… Это ещё более страшный результат преступления, чем буквальное умерщвление.

Но кто бы ни были эти «организаторы» — это не важно. Да и вообще обо всех этих людях мы вспоминаем лишь вынужденно. Они недостойны даже быть поминаемы. Они достойны быть забыты. И так это и произойдёт — в вечности. И книга эта не о них, это, прежде всего, — история любви, история очищения, катарсис.

История любви (только настоящей!) — вовсе не о том, как, кто и кого увидел, впервые поцеловал и что с ними происходило потом, — хотя интересно и это. Настоящая История Любви — это сама возможность существования характера — так, чтобы это, действительно, был характер, — возможность его возрастания, и не одного, а двух, и слияние их из двух половинок в Один. Это самое прекрасное, что только может произойти на этой земле.

История любви — это поданная Рука, и это несмотря на то, что некогда, в Эдеме, она была отвергнута.

В Истории Любви уровней много.

Это — ещё и прощение.

Это — ещё и осознание.

Мало кто знает, что когда Толстой писал «Анну Каренину», в Европе, в особенности во Франции, и в России тоже дебатировался вопрос: убивать или не убивать изменившую жену? Толстой внимательно следил за аргументами сторон и высказался уже одним только к «Анне Карениной» эпиграфом: «Мне отмщение, и Аз воздам». Это из Библии. Совершенное отмщение в руках Божьих; худшее из всего возможного человек несёт в самом себе. И вот это-то, действительно, неотвратимо. Для всех тех, кто начинял Возлюбленную железом.

Многим, наверное, не понравилось, что Возлюбленная, разве что не накануне своего в Неё превращения, так долго была среди целителей. То, что последняя русская императрица более десяти лет до самой смерти пресмыкалась перед «дорогим Григорием», несмотря на то, что от неё не скрывали результатов наблюдений филёров за Гришкой, — это воспринимается почти безразлично. Когда подумаешь, что в эпоху падения социализма и смены одной государственной религии на другую все ринулись пресмыкаться перед экстрасенсами-целителями — это тоже воспринимается почти безразлично. Но когда то же самое делала будущая Возлюбленная… то появляется боль некоторой обиды. И её не рассеивают рассуждения об ошеломляющем гипнозе, что подготовлена она к тому была долгими годами жизни «как все», а как раз в то время эти все и увлеклись экстрасенсорикой…

Обидно. Да. И остаётся вопрос: почему так долго? Подсознание, подсознание — голова-то её где была?

Но ведь обманывали будущую Возлюбленную ещё и на логическом уровне! Взять хотя бы текст своеобразной клятвы, который предъявляется целителями в качестве доказательства благородных намерений:

«Я, вступающий в члены Ассоциации народных целителей России, готов отдать весь ниспосланный мне дар, все силы своего таланта благородному делу служения ближнему: нести свет добра, облегчать страдания, успокаивать боль.

Никогда и ни при каких обстоятельствах я не обращу свой дар во зло, не воспользуюсь им для удовлетворения своего тщеславия, корысти, злобы.

Я обязуюсь всегда и во всех случаях жизни всемерно поддерживать честь и достоинство Ассоциации народных целителей России, укреплять её авторитет.

Как истинный народный целитель, я исповедую заветы:

— не навреди больному;

— воспринимай больного как духовного брата своего, нуждающегося в помощи;

— будь безукоризненно честен, чист душой и телом;

— будь терпеливым, готовым прийти на помощь страждущему;

— сохраняй преданность своему делу».

«Целитель России», № 1, 1992.

Девиз: «Надеяться, любить и верить!»

И ещё. Сила некрополя в Центре была такова, что будущая Возлюбленная галлюцинировала. Да-да! Прямо там, в Центре, иной раз с тряпкой в руке! К примеру, приходили в сиянии два Ангела и приглашали не мешкать и войти в сей чудный град. Являлась Дева Мария и наставляла, что на всё, что происходит в Центре, её и Божья воля. И надо во всём участвовать. А как, скажите, логическим умом могла защититься женщина, если Библии она в руки не брала (не по своей вине), родилась в нерелигиозной семье, а государственная (православная) церковь учит, что если в видении явился Христос, то это может быть обманом, но если Дева Мария — то никогда?!

Такое предпочтение в государственной религии, целиком построенной на внушениях, закономерно. Женское божество всегда будет в центре вообще любой государственной религии (вспомните Ашер, Астарт, Кибел и т. п.), потому что при реальных подавляющих матерях базовый слой внушений связан именно с ними, ниже нет ничего. И вот Мать приходит и говорит: иди, всё это с Моего благословения. Как могла будущая Возлюбленная быстро выпутаться, если за спиной Центра тысячелетние традиции православия, внушённое доверие не только являющимся «Девам Мариям», но и монахам, старцам, святым. Как она могла быстро выпутаться, если, открыв житийную литературу, она не могла не узнать тех же самых целителей, все особенные детали их жизни, особенности их восприятия, «покаяния» их и рядом с ними, систему веры и всё остальное. Как она могла быстро выпутаться, если деятельность Центра благословил сам Московский и Всея Руси патриархат?.. А тут ещё — видения «небожителей». Происхождение некоторых видений она выяснила позднее — со своим Психотерапевтом. Скажем, источник одного из важнейших: тяжеленный ржавый рельс с неё ростом, в полутора метрах сбоку от неё. Но к моменту формализованного психокатарсиса (с участием П.) это уже был не рельс, а как бы рельс, контуры, остатки от него, хотя и мерцающие… С рельсом её подсознанию удалось справиться ещё до первого поцелуя… А если бы она узнала, что Лев Николаевич рядом со своей Софьей Андреевной наяву видел фарфоровую куклу, да, возможно, и более откровенные образы, и что «ангелами» так же галлюцинируют рядом с церковными агентами КГБ (их мы упоминали), то рельс исчез бы ещё быстрее…

* * *

Итак, мы узнали многое, и новое настолько, что для осмысления требуются многие и многие часы и даже месяцы. Удалось застенографировать много страниц свидетельских показаний. Они тоже помогают обрести истинное в`идение, новую отчётливую логику психокатарсиса, так увидим же больше сего!

А помните, Кто произнёс похожие слова?

Да, за Ним их записывал верный ученик, впоследствии апостол, Иоанн. Он записал их в той главе, где описывается знакомство будущих апостолов с Иисусом, молодым равви (учителем), пришедшим из известного своей безнравственностью города Назарета.

Первыми были сам семнадцатилетний Иоанн и Андрей, прозванный в веках Первозванным. Андрей привёл Симона, которому Иисус предрёк прозвище: Пётр. Четвёртым был Филипп.

«На другой день Иисус восхотел идти в Галилею, и находит Филиппа и говорит ему: иди за Мною.

Филипп же был из Вифсаиды, из одного города с Андреем и Петром.

Филипп находит Нафанаила и говорит ему: мы нашли Того, о Котором писал Моисей в законе и пророки, Иисуса, сына Иосифова, из Назарета.

Но Нафанаил сказал ему: из Назарета может ли быть что доброе? Филипп говорит ему: пойди и посмотри.

Иисус, увидев идущего к Нему Нафанаила, говорит о нём: вот, подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства.

Нафанаил говорит Ему: почему Ты знаешь меня? Иисус сказал ему в ответ: прежде нежели позвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя.

(Нафанаил под смоковницей молился, беседовал с Богом, в душе его не было лукавства, и он знал, что Бог его видит и слышит. Никто больше под смоковницей Нафанаила не видел. А разве мудрено узнать Того, с Кем ты общался в молитве?)

Нафанаил отвечал Ему: Равви! Ты — Сын Божий! Ты — Царь Израилев.

Иисус сказал ему в ответ: ты веришь, потому что Я тебе сказал: „Я видел тебя под смоковницею“; увидишь больше сего».

Иоан. 1:43-50