Знаки, сигналы и символы в структуре первичного переживания

Пока мы с вами продолжаем накапливать сведения, которыми я смог бы подкрепить свою трактовку понятия динамизма, младенец тем временем постепенно начнет переходить от прототаксических к паратаксическим переживаниям, в связи с чем, возможно, значение этих форм опыта станет для нас чуть более понятным.

Мы уже видели, что периодически возникающие физиологические потребности, связанные с существованием младенца в условиях физико-химической среды, вызывают напряжение, чувственный аспект которого впоследствии получит название переживания, скажем, голода или жажды. Переживание голода включает в себя воспоминание и предвосхищение удовлетворения, являющегося результатом адекватного и оправданного поведения, затрагивающего одну или несколько зон взаимодействия. Это дающее удовлетворение и разрядку, эффективное и оправданное поведение можно считать^ детерминированным предвосхищаемой целью. В данном конкретном случае предвосхищаемая цель состоит в удовлетворении голода посредством «плача от голода», а также при помощи сосательных движений, осуществление которых становится возможным в результате того, что «плач от голода» вызывает появление соска. Ощущение напряжения голода вызывает «плач от голода». Появление соска в связи с этим начинает приобретать дифференцированный характер как первый важный этап удовлетворения - сосок становится предвестником предвосхищаемого удовлетворения. Тактильные и термальные ощущения, возникающие в связи с этим в области оральной зоны взаимодействия, а кроме того зрительный образ соска становятся знаками того, что приближается момент удовлетворения голода. Здесь я считаю необходимым ввести следующие новые термины: цель (раскрывать смысл этого понятия я пока не буду), значение и знак. Сосок является знаком того, что голод будет удовлетворен, за исключением тех ситуаций, когда плач младенца способствовал появлению плохого соска, окруженного атмосферой тревоги; вторая ситуация, которая, как мы знаем, обусловлена тревогой, испытываемой матерью, становится предвестником усиливающего страдания младенца.

А теперь мне бы хотелось особо подчеркнуть термин схватывание, используемый мною в течение уже очень многих лет. Говоря о схватывании, я имею в виду то, что можно было бы назвать самой рудиментарной формой восприятия; иными словами, младенец успешно схватывает ощущение присутствия соска между губами прежде, чем начинает воспринимать сосок как нечто существующее, протяженное во времени и относительно независимое от его губ. Термин схватывание, суть которого сводится к самой зачаточной форме восприятия, используется мной, с тем чтобы напомнить вам, что схватываемое всегда значимо для схватывающего, но сам феномен ни в коем случае не является формой полностью сформировавшегося переживания, которое мы с вами подразумеваем, говоря о восприятии чего-либо. Можно сказать, что восприятие развивается на основе схватывания, но совершенно очевидно, что этот рудиментарный процесс всегда предшествует восприятию; по мере углубления в суть этого вопроса вы начнете понимать, почему я предпочитаю использовать именно этот термин вместо более широкого - восприятие.

Таким образом, орально-тактильное, орально-термальное и визуальное схватывание, а также все дальше распространяющееся напряжение, сопровождающее воспроизведение в памяти плохого соска или связанное с ним, вместе составляют знак, предвещающий неблагоприятные последствия. Этот знак и значение переживания являются чрезвычайно важным аспектом; основываясь на изучении именно этого аспекта, мы очень скоро приблизимся к весьма немаловажной области вербального поведения. Знак представляет собой отдельную модель переживания событий, дифференцируемую в русле или за пределами общего потока переживаний (на этой стадии развития это прототаксические переживания); видоизменение происходит с учетом воспоминания и предвосхищения периодически происходящего в тех или иных условиях удовлетворения или усиления страданий. Знак, будучи моделью переживания, выполняет функцию дифференциации компонентов, часто присутствующих в прототаксическом переживании систематически возникающих потребностей и их удовлетворения или страхов и тревоги. В структуре поведения младенца достаточно редко встречается нежелание брать сосок губами - ситуация, когда младенец «упускает» сосок. Переживание внезапной блокады орально-тактильных ощущений, вызываемых присутствием соска во рту младенца, исполняет роль первичного сигнала к приостановке сосательных движений; тот же самый сигнал означает запуск поведения, которое можно было бы охарактеризовать как поиск соска, сопровождаемый или не сопровождаемый все тем же «плачем от голода».

Итак, все, о чем я сейчас говорил, относилось к внезапному прекращению получения «кирпичиков ощущения», исполняющих роль сигнала, предупреждающего об изменении поведения. И еще, с вашего позволения, мне хотелось бы отметить, что сигналы представляют собой один из видов знаков. Несколько позже мы узнаем о существовании двух основных видов знаков, одним из которых, как мы только что увидели, является сигнал.

Наступил момент, когда я просто обязан сделать достаточно пространное отступление и внести некоторую ясность в вопросы, вероятно, возникшие у вас, из-за запутанности и сложности того, что я пытаюсь вам объяснить. Прошу вас обратить внимание: сейчас мы говорим о прототаксических переживаниях, не рассматривая поведение с точки зрения нейро-эндокринно-мышечного строения организма младенца. Когда я говорю о том, что внезапная блокада информации, поступающей по афферентным каналам, является сигналом об изменении мыщечно-эндокринного состояния, речь идет отнюдь не о биологии или нейрофизиологии процесса кормления. Разумеется, нейро-мышечно-эндокринная организация и уровень ее функциональной зрелости на тот или иной момент определяют рамки возможных переживаний. Эти процессы, включающие действие «внутренних» и «внешних» факторов, являются сырым материалом, на основе которого строится вся жизнь организма - последовательность кратковременных состояний, играющих роль прототаксических переживаний; а в структуру прототаксических переживаний, в свою очередь, входят первичные элементы, относящиеся к прошлому и ближайшему будущему. Конечно же, некоторые афферентные импульсы поступают по сенсорным нервам, проходят через центральную интегративную нервную систему и через моторные или секреторные нервы передаются к области рта и т.д.; но если вы осознаете, что помимо всего этого существуют еще и переживания, что именно с ними мы имеем дело, то тогда вам, вероятно, станет ясно, ради чего было сделано это отступление.

Затраты, обеспечивающие жизнеспособность, можно считать достаточно надежным критерием оценки биологической адекватности младенца требованиям, предъявляемым условиями существования. Однако развитие гипотез подобного рода не входит в наши планы. Наша задача заключается в раскрытии аспектов человеческого существования, значимых с точки зрения психиатрии, в связи с чем сейчас мы рассматриваем процессы, обусловливающие превращение новорожденного «звероподобного существа» в личность. Предметом наших исследований не являются способы возникновения возбуждения в области центральной нервной системы и резкое и постепенное изменение этих способов; в большей степени нас интересует всеобъемлющий аспект динамики взаимодействия между организмом и окружающей средой - продолжительное влияние, оказываемое напряжением, которое испытывал человек в прошлом, на его жизнь в настоящем и ближайшем будущем, и которое мы рассматриваем как более или менее сформированное переживание. Целый ряд важнейших состояний, характеризующих взаимодействие организма со средой, все элементы которых, за исключением первых, включают в себя факторы прошлого и будущего - факторы истории и потенциалов, образующие мнемические ряды, а также включают вторичные элементы, отражающие структуру или развитие переживания. Знак символизирует определенную структуру и процесс развития переживания; но в то же время знак как таковой является частью жизни организма, а следовательно, знаки, равно как и поведение, обусловленное появлением этих знаков, относятся к категории переживаний. В связи с этим то, что послужило основой для их развития, что, если можно так выразиться, стало материалом для эволюционного процесса, относится к более примитивным, менее развитым видам переживания. Переживание всегда принадлежит живому организму. Знаки всегда находятся «внутри» переживания и никогда - «вовне его в рамках объективной «реальности»«.

Мой последний комментарий по поводу того, что знаки так или иначе всегда находятся «внутри» переживания, может быть интерпретирован так, как будто знак в большей степени связан с субъективным миром, чем с объективной «реальностью». Из-за этого, равно как и многих других моих столь же двусмысленных высказываний, легко могло показаться, что я исподволь проповедую «философию» «идеализма», противопоставляя ее «философии» «реализма». Я хочу подчеркнуть, что как эти, так и все остальные тангенциальные вопросы на нынешний момент отодвинуты на задний план и что представленные вашему вниманию термины и знаки употреблены только лишь в том значении, которое имеет самое непосредственное отношение к теме нашего разговора. Я уверен, что в конечном счете вы придете к пониманию того, что различия между субъективным и объективным, реальным и идеальным и т.д. не имеют никакого значения для понимания теории, которую я пытаюсь вам представить.

Итак, давайте вернемся к нашему грудному младенцу и рассмотрим другую часто повторяющуюся ситуацию, суть которой сводится к «невозможности получить молоко» из данного соска - иными словами, невозможности вызвать или продолжать испытывать переживание «проглатывания молока» путем сосания именно этого соска или предмета, его заменяющего. Такая ситуация является сигналом к тому, чтобы «отпустить» этот сосок, и заняться поисками другого, по возможности сопровождая их «плачем от голода». Если младенец снова «находит» тот же самый сосок, получение молока из которого на данный момент невозможно, он берет его в рот, делает сосательные движения, но быстро его отпускает. При определенном стечении обстоятельств, порождающих соответствующие переживания, выделяется еще один, третий по счету, класс сосков. До сих пор мы говорили о плохом и хорошем сосках, причем плохим мы называли сосок, принадлежащий тревожной матери. К третьему классу мы относим сосок, который нельзя отнести ни к плохим, ни к хорошим. Это неподходящий, т. е. не тот сосок, совершенно бесполезный и не подходящий для утоления голода.

В поведении, направленном на питание материнским молоком, осуществляемом детенышами некоторых млекопитающих, у самки которых больше одной пары молочных желез, как, например, у собак, кошек, коров и кобыл, мы ясно усматриваем целый ряд совершенно других явлений, причем присутствие их, порой совершенно очевидное, мы иногда можем заметить и у человека - а именно дифференциация предпочитаемых сосков вне всякого сомнения зависит от переживаний, связанных с легкостью или затрудненностью обхватывания и «удержания» соска, или от продуктивности, которая определяется оправданностью усилий, прилагаемых в процессе сосания. Все эти соски можно условно считать хорошими и правильными, но лучше они или хуже можно определить только исходя из ощущений, возникающих в оральной зоне и связанных с утолением жажды и голода. В некоторых случаях эта закономерность принимает настолько жесткие формы, что, хотя многочисленность сосков обычно характерна для тех видов, помет которых состоит из нескольких детенышей, и количество щенков у собаки либо равняется числу сосков, либо очень близко к нему, некоторые соски имеющие большой размер и тупую форму, настолько упорно игнорируются детенышами, что возникает угроза затвердения молочной железы. Очевидно, они дают молоко – если смотреть вглубь вопроса, то нередко в них содержится больше молока, чем в некоторых других; но объективно их трудно удержать, они очень легко выскальзывают из пасти щенка, и, вероятно, занимают там такое большое пространство, что осуществлять сосательные движения в этой ситуации гораздо сложнее, чем когда сосок обхватывается только губами.

Все это многообразие переживаний, связанных с соском, можно классифицировать как взаимодействие с:

(А-1) хорошим и приносящим удовлетворение соском, находящимся между губами и являющимся сигналом - достаточно простым сигналом - к сосанию;

(А-2) хорошим, но не приносящим удовлетворения соском, находящимся между губами, который будет являться сигналом к отказу до тех пор, пока голод не станет настолько сильным, что этот хороший, но не доставляющий удовлетворения сосок будет сочтен подходящим;

(B) неподходящим соском, находящимся между губами, иными словами - соском, недостаточно долго дающим молоко, который является сигналом к отказу и поиску другого соска;

(C) плохим соском, соском матери, охваченной тревогой, который, с точки зрения младенца, окружен всеохватывающей атмосферой чрезвычайно неприятного напряжения - тревоги, являющейся сигналом к избежанию, часто даже к избежанию брать в рот какой бы то ни было сосок. Следовательно, этот сигнал, говоря языком взрослых людей, можно было бы назвать сигналом «никаких сосков у меня во рту».

Группы A и B - включающие ситуации взаимодействия с хорошим и приносящим удовлетворение, хорошим, но не приносящим удовлетворения и неподходящим соском - предполагают переживания, главным образом связанные с оральной зоной взаимодействия; с другой стороны, группа C, характеризующая ситуацию вокруг окутанного тревогой соска, подразумевает переживание тревоги как некоего зла, порождаемого «плачем от голода», относящимся к поведенческим проявлениям, которые связаны с оральной зоной. Если принимать во внимание отсроченное начало функционирования зрительного анализатора человека, а также тот факт, что детеныши млекопитающих рождаются слепыми (т. е. к моменту рождения у них еще не открылись глаза), становится очевидным, что переживания, относящиеся к группам A и B, обусловливаются чувствительностью следующих модальностей: слуховая чувствительность и чувствительность к вибрациям, возникающая благодаря «плачу от голода»; тактильная, термальная и кинестетическая чувствительность, свойственная области губ; кинестетическая чувствительность, обусловленная осуществлением сосательных и глотательных действий, а также тактильная и вкусовая чувствительность, являющаяся результатом перемещения молока по поверхности языка и через глотку. Совокупность всех этих ощущений, обусловленных явлениями и процессами внешней среды, носит название схватывания. Когда к этим переживаниям добавляется зрение, что позволяет видеть происходящее значительно детальнее, чем просто сочетание света и тени, младенец получает возможность на некотором расстоянии отличать хороший и приносящий удовлетворение сосок от хорошего, но не приносящего удовлетворения. Но в то же время не существует видимых различий между плохим соском испытывающей тревогу матери и совершенно идентичным ему соском, способным в другой ситуации оказаться хорошим.

Дифференцированное разделение сосков на хорошие и приносящие удовлетворение, хорошие, но не приносящие удовлетворения, и неподходящие, т. е. бесполезные, является первым полезным шагом, расширяющим поведенческий репертуар - в данном случае речь идет о поведении, направленном на утоление голода и жажды. Этот шаг играет очень важную роль в повышении адекватности и эффективности поведения по сравнению с первоначальным действием, эффективность и оправданность которого были поистине волшебными, - «плачем от голода». Здесь находит подтверждение важная мысль о том, что младенец начинает включать в свое поведение новые полезные элементы, которые можно считать более уместными, поскольку они носят менее «волшебный» и более обоснованный характер, чем все его предшествующее поведение, начальным этапом которого был «плач от голода». Очередной стадией развития этого значительно более эффективного поведения является идентификация различий между так называемыми воспринимаемыми объектами.

Исключительно полезная модификация поведения, связанного с процессом кормления, о котором сейчас идет речь, заключается в разделении всего многообразия сосков на несколько видов, в том числе внешне совершенно неразличимых - по крайней мере зрительно, на хороший сосок и сосок, несущий в себе тревогу. Повторяю: повышающие эффективность поведения элементы появляются в его структуре благодаря идентификации различий между так называемыми воспринимаемыми объектами - т. е. значимыми, более или менее независимыми аспектами взаимодействия между младенцем и средой - независимо от того, относятся ли они к самому младенцу или к среде. Говоря об этой стадии человеческого развития, необходимо понимать, что хотя пальцы ног, рук и т. д. могут быть идентифицированы настолько, что младенец может отличать один палец от другого (действительно, большой палец как объект восприятия привлекает к себе особое внимание), для младенца они все же остаются независимыми объектами восприятия. Несмотря на то что, с нашей «взрослой» точки зрения, они «принадлежат» самому ребенку, существует вероятность того, что пальцы ног, особенно большие пальцы, кажутся младенцу столь же независимыми предметами, как и мама и ее соски на протяжении еще некоторого периода времени после приведения работы зрительных рецепторов младенца в соответствие с деятельностью других рецепторов, связанных с оральной зоной.

Если мне будет позволено снова ненадолго отклониться от темы, хотелось бы прокомментировать тот факт, что строение центральной нервной системы допускает целый ряд примеров поразительного соседства, хотя на самом деле я не считаю биологическую и нейрофизиологическую терминологию универсальным языком, при помощи которого можно объяснить все на свете. Самый удивительный пример, немедленно приходящий мне на ум, - ближайшее соседство рецепторной области афферентных нервных путей, идущих от средней части губ, с афферентным нервом, идущим от большого пальца и прилегающей к нему области указательного. Вне всякого сомнения, в далеком будущем, спустя много лет после того, как жизнь каждого из нас станет историей, наступит такой день, когда станет возможным каким-нибудь образом перевести эти примеры потрясающего и очень интересного нейроанатомического соседства на язык какой-нибудь другой известной нам науки, а именно психологии, так называемой психобиологии и психиатрии. Хотя очень важно помнить о том, что «заданность» структуры накладывает ограничения на потенциальные возможности поведения и, если брать еще шире, опыта, на самом деле мы очень редко будем обсуждать структурно обусловленные явления и процессы. В тех случаях, когда это все-таки будет происходить, я приложу все усилия в попытке привлечь ваше внимание к видимому отсутствию взаимообусловленности между «соматической» организацией и феноменами, имеющими значение для психиатрии. Я надеюсь, вы не станете пытаться мысленно устанавливать подобные взаимосвязи, которые будут либо исключительно плодом вашего воображения, либо относительно бездоказательными и которые обеспечили бы вам ощущение, что вы имеете дело с областью, своей надежностью и основательностью выгодно контрастирующей с выдающейся непостижимостью данной науки; такое ощущение основательности, как мне кажется, порождается неспособностью понять, что все наше знание пришло к нам через переживание каких-то событий, а следовательно, всегда отделено от трансцендентальной реальности ограниченными каналами, посредством которых мы связаны с тем, что, по нашему предположению, должно быть текущим, непознанным миром. Поэтому, если человек всерьез считает, что его размышления о нервах и синапсах куда важнее, чем демагогия о знаках и символах, мне ничего не остается, кроме как сказать: Бог ему в помощь.

Теперь я снова возвращаюсь к обсуждению независимых, но воспринимаемых как похожие аспектов взаимодействия между младенцем и средой, на основе осознания которых зарождается такой феномен как идентификация различий. Идентификация различий между воспринимаемыми объектами является предшественником ре-когниции («вновь познавать») в двух смыслах этого слова: во-первых, она неизменно предшествует узнаванию; во-вторых, она присутствует во всех компонентах узнавания, поскольку различия обусловливают обращение к прошлому, в ходе которого переживание подобных различий весьма эффективно способствует всему, что описывается фразой, - я узнаю.

Со временем способность младенца к идентификации достигает такого уровня, что он приобретает возможность обобщать переживания, характеризующиеся несколькими зонами взаимодействия, как относящиеся к одной и той же модели чувствительности, поступающей дистанционных рецепторов, что часто бывает вызвано младенческим плачем (будь то «плач от голода», «плач от холода» или что-то еще). Когда он доходит до этого уровня, присущие ему переживания начинают выходить за пределы прототаксиса. Мы могли бы сказать, что его переживание хорошей матери имеет паоатаксический вид. Обобщение представляет собой особое направление развития идентификации различий; на мой взгляд, это то общее, что остается у явлений, после того как различия уже идентифицированы. Другими словами, формы переживаний обобщаются таким образом, что присущая им общность, равно как и бесчисленные различия в процессе восприятия объединяются в виде продуктивного опыта.

Эти потоки переживаний характеризуются одной из зон взаимодействия. Возможно, мне удастся несколько пояснить свою мысль, подойдя к вопросу с другой стороны. Каждый из нас, сидя в своей собственной башне из слоновой кости, знает, что одна и та же материнская фигура, одна и та же мать, скажем, дает сосок, когда младенец голоден, накрывает его одеялом, когда ему холодно, проявляет чудеса ловкости, когда на этом одеяле расстегивается английская булавка, и уж конечно, меняет пеленки, когда в этом возникает необходимость. Хотя мы, глядя с высоты своего объективизма, точно знаем, что все это делает одна и та же мать, необходимо все же выяснить, что в этот момент происходит с младенцем: первоначально все потребности, удовлетворение которых обеспечивает мать, характеризуются той зоной взаимодействия со средой, которой присуща чувствительность, связанная с данной потребностью и ее реализацией; таким образом, мы уже выявили невидимые и нерегистрируемые различия между «плачем от голода», «плачем от холода» и т. д.

Вот мы и подошли к возникновению у младенца способности обобщать, выделять факторы общего у «помогающего» человека (нужно ли говорить, что сам он при этом не воспринимается в этом новом, прогрессивном, ключе); в этом и состоят обобщенные переживания, как возникновение, так и различение которых происходит в нескольких зонах взаимодействия. Более того, это переживание обобщается на основе связи с одной повторяющейся моделью зрительной и слуховой чувствительности дистанционных рецепторов, часто подверженных воздействию «плача от голода», «плача от холода» и т. д., в свою очередь, обобщаемых в плач.

Таким образом, младенец выделяет плач в отдельную категорию, что свидетельствует о прогрессивном переходе от различных по происхождению, но схожих по звучанию видов плача к плачу как обобщению идентичного или не различного в структуре этих разнообразных голосовых действий. Об этом можно говорить как об аналитическом синтезе, поскольку происходит выделение различий и обнаружение общего в очень важных аспектах взаимодействия между младенцем и средой, что совершенно необходимо для выживания организма. Достигнув этапа своей жизни, на котором формируется способность к такого рода синтезу, мы вдруг обнаруживаем, что уровень развития переживаний значительно снижен по сравнению с тем, что мы с вами обсуждали, т. е. они представлены в примитивнейшей прототаксической форме.

Идентификация различий может играть важнейшую роль в поведении, направленном на удовлетворение потребностей; а обобщение переживаний, осуществляемое таким образом, что значимые общие факторы вместе с различиями идентифицируются или согласуются с одним конкретным видом повторяющихся переживаний, изначально опосредованных дистанционными рецепторами, приводит к развитию переживаний, способствуя тем самым переходу от их прототаксической формы к паратаксической. Я надеюсь, теперь вам становится ясно, почему я предложил именно такие модели переживаний - прототаксис, паратаксис и синтаксис. Прототаксис, как я уже говорил, представляет собой самую первую и, как мне кажется, чрезвычайно необычную форму существования живого организма.

В каждом конкретном случае зрительные ощущения в общем и целом предваряют контакт объекта с тактильными, термальными, кинестетическими, вкусовыми или обонятельными рецепторами; слуховые переживания возникают аналогичным образом, как только младенец достигает в своем развитии стадии, когда он может слышать уже не только собственный плач. Точно так же переживание тревоги по аналогии с переживаниями, проходящими через дистанционные рецепторы, возникает еще до контакта с каким-либо из них, т. е. появляется до момента соприкосновения соска испытывающей тревогу матери со ртом младенца, но все же, как вы помните, только после того, как световые или звуковые волны, исходящие от матери достигают глаз или ушей младенца. Поскольку тревога во многом связана с функционированием дистанционных рецепторов, можно говорить о ее возникновении еще до того, как младенец прикасается к соску, до того, как «использование» переживания, связанного с приносящим тревогу соском, должно происходить посредством распознания волн. Этот процесс, который первоначально может быть причислен к функциям слуховых и зрительных рецепторов, носит гораздо более всеобъемлющий характер, чем просто видение соска и непосредственно прилежащих к нему областей. Сосок, грудь, соответствующие детали одежды и т. д. обеспокоенной матери совершенно не обязательно имеют какие-то видимые отличия от груди или одежды заботливой, не испытывающей тревоги матери. Поэтому если бы какой-то приобретенный элемент поведения, связанного с тревогой, можно было бы однозначно назвать продуктивным, то он, несомненно, должен быть связан с отделением элементов, не имеющих отношения к действительно важным на этой стадии развития предметам - таким как сосок, кормление и т. д. Однако функционирование дистанционных рецепторов, т. е. зрение и слух, не позволяет проникнуть в тайну успеха или неудачи, в зависимости от которых «плач от голода» приносит младенцу хороший сосок и контакт с хорошей матерью или, наоборот, сосок, способствующий возникновению тревоги, общение с плохой матерью, окутанной атмосферой тревоги.

Дифференциация «внешности», т. е. данных, полученных посредством удаленных рецепторов, плохой и хорошей матери происходит в результате сложной модификации зрительного и аудиального восприятия, осуществляемого под действием того, что мы могли бы назвать желанием избежать тревоги, безусловным «предпочтением» относительной эйфории. Чтобы вам было проще понять то, о чем я сейчас говорю, я, пожалуй, расскажу вам о моей собаке и ее щенках. Хотя, к несчастью, собаки устроены таким образом, что переживание ими тревоги обусловлено присутствием рядом с ними тревожных, взволнованных людей, тем не менее переживание плохого соска или соска, вызывающего у щенка тревогу, - явление достаточно редкое. Но в жизни щенка наступает момент, который, как мне кажется, во многом связан с ростом зубов, когда сосание уже не получает такого поощрения и поведение матери в связи с этим вызывает у щенков «щенячью тревогу»; которая, как я предполагаю, включает элементы настоящего страха, так как мать, почувствовавшая боль, без колебаний лишит щенка дальнейшей возможности питаться ее молоком.

Я сделал это отступление от главной темы, чтобы еще раз обратить ваше внимание на то, о чем я уже упоминал в ходе нашего разговора.

Дифференциация «внешности» (я надеюсь, вы не воспримете этот термин слишком буквально, так как он помимо всего прочего включает в себя информацию, поступающую через рецепторы уха) плохой и хорошей матери происходит путем сложной модификации зрительного и аудиального восприятия, происходящего под действием необходимости поддержания состояния эйфории, ощущения благополучия, а также для защиты от тревоги, насколько это возможно. А отсутствие доступных восприятию различий делает такую модификацию единственно возможным способом дифференциации. Таким образом, появляется первый знак, принадлежащий к другому классу, примером которого может служить распознавание так называемых запрещающих жестов, характеризующих материнскую фигуру, в результате процесса обобщения воспринимаемую как единое целое, а уже не как отдельные, не связанные между собой образы хорошей и плохой матери. Новый уровень распознавания того, что мы называем запрещающими жестами, сначала распространяется только на мать, а впоследствии, на протяжении всей жизни, - на всех значимых людей, т. е. тех, кто будет занимать важное место в его жизни, другими словами - в структуре интерперсональных взаимоотношений. Различение на слух интонаций материнского голоса, улавливание той или иной степени напряжения мышц лица* матери, а в дальнейшем, возможно, распознавание скорости и ритма движений, которые она совершает, наклоняясь к младенцу, давая ему рожок, меняя пеленки, - все эти достижения, иллюстрирующие новый уровень функции распознавания, основанной на работе дистанционных зрительных и слуховых рецепторов, очень часто сопровождаются неприятными переживаниями тревоги, в том числе переживанием появления плохого соска вместо хорошего. Признаками, характеризующими новый уровень функции распознавания, а также организацию данных, полученных таким образом, становятся знаки знаков - знаки других знаков, символизирующих избежание, как, например, в случае с соском матери, испытывающей тревогу. Таким образом, результаты процесса распознавания, основанного на функционировании дистанционных рецепторов, настолько часто становятся знаками категорий знаков, что мы имеем полное право говорить о существовании между ними определенной взаимосвязи. Итак, знаки знаков называются символами. Следовательно, тогда как сигналы соотносятся с поведением посредством достаточно примитивных взаимосвязей, символы образуют с ним уже достаточно сложные модели взаимозависимостей. Это связано с тем, что структура символов подразумевает присутствие множества сигналов, воздействующих на поведение. Символы, получившие название запрещающих жестов, обозначают тревогу, препятствующую действиям, направленным на удовлетворение потребности.

Для материнской фигуры плач младенца является знаком, свидетельствующим о наличии у него потребности или переживания им тревоги.

Он символизирует потребность младенца в заботе вообще, необходимость осуществить одну или несколько процедур, суть которых сводится к помощи в удовлетворении потребности или избавлении от тревоги. «Голосовые эффекты», сопровождающие целый ряд различных магических действий младенца, такие как «плач от голода», «плач от холода» и т. д., стимулируют материнскую фигуру к проявлению заботы и дают ей представление о том, что именно ему сейчас необходимо.

Для того чтобы точнее охарактеризовать, что же такое плач и в чем его смысл, следует сказать, что с физической точки зрения это особый вид звуковых волн, излучаемых его ртом и улавливаемых материнским ухом, и что при помощи плача младенец сообщает матери о наличии у него определенной потребности, а мать, следовательно, оказывается перед необходимостью интерпретировать этот плач. Понимание того, что можно сформулировать, скажем, как «ребенку нужна забота», должно присутствовать не «внутри» младенца, а «внутри» матери. Это иллюстрирует взаимоотношения между знаком и его интерпретатором. Говоря словами Чарльза Морриса (Charles Morris), «каждый организм, для которого нечто является знаком, может считаться интерпретатором».* Выражение «организм, для которого», с моей точки зрения, лучше было бы заменить на организм, «внутри» которого. Интерпретация знака, обусловленная его переживанием, происходит в организме в результате непосредственного актуального взаимодействия с ним, в основе чего лежат имевшие место в прошлом и предвосхищаемые переживания. Жизнь среди дорожных знаков, красного и зеленого сигналов светофора, телефонных звонков и т.д. не позволяет нам обратить внимание на полную зависимость знаков, являющихся важными составляющими человеческих переживаний, от личности человека, интерпретирующего их соотношение с событиями внешнего мира.

В связи с этим мне хочется предостеречь вас от предубеждения о том, что знак может существовать безотносительно к живому организму, для или внутри которого он является знаком. Это действительно может быть именно так в ситуации, когда вы пытаетесь регулировать движение автотранспорта на карте или при помощи правил или законов. Но, изучая теорию развития личности, вы не должны упускать из виду, что знаки действительно являются знаками только при условии существования интерпретатора, который в состоянии связать их с тем или иным физически существующим феноменом.

Действия младенца направлены на реализацию определенной потребности, а вербальный компонент этих действий переживается матерью как знак, свидетельствующий о необходимости помочь ему удовлетворить эту потребность или избавиться от тревоги. Итак, с развитием у младенца способности схватывать видимые элементы окружающей обстановки, в результате чего он начинает дифференцировать два знака: знак предстоящего удовлетворения (появление и приближение хорошей матери) и знак затруднений (появление и приближение плохой матери).

В связи с совершенствованием структуры этого переживания у младенца формируется способность предвосхищения того, что при помощи плача вообще (а не какого-то конкретного его вида. - Прим. перев.) он сможет вызывать появление, приближение хорошей матери, которая окажет ему помощь в удовлетворении потребности, или же появление и приближение плохой матери, результатом чего могут стать мучительные переживания. В последнем случае целью его плача будет избавление от ее присутствия и сопровождающей ее тревоги.

Теперь пришло время подробно рассмотреть, каким же образом любой плач маленького ребенка является для матери, если она его, конечно, слышит, знаком, свидетельствующим о том, что младенцу нужна забота.

Если говорить о младенце, то, когда его зрительные и слуховые рецепторы достигают определенного уровня функционального развития, он получает возможность различать два знака, отражающих происходящее вокруг, а именно успех или несчастье; а когда этот процесс продвигается еще чуть дальше, то младенец просто не может (исходя из общего количества случаев, среди которых число неблагоприятных исходов весьма невелико) - не заметить, что результатом любого плача является либо знак приближающегося удовлетворения или разрядки, либо знак предстоящей тревоги. Таким образом, плач, каким бы он ни был, обусловливает возникновение того или иного знака, на основании которого он формирует модель эффективного и оправданного поведения или который он в нее включает, и этой модели младенец в дальнейшем следует. Звуки собственного плача теперь означают наличие у него потребности и осуществление действий, целью которых является появление знака, предвещающего удовлетворение, впрочем, возможно также появление нежелательного знака, предваряющего возникновение тревоги и усиливающегося страдания, результатом чего оказывается плач совершенно иного рода - плач, цель которого сводится к избавлению от присутствия плохой матери. Для младенца, схваченный, т. е. воспринятый на примитивном уровне, образ хорошей матери играет роль символа предстоящего удовлетворения; в то время как схваченный образ плохой матери является символом тревоги и усиливающегося страдания. Таким образом, хорошая мать предвещает заботливую поддержку; плохая мать и запрещающие жесты предвещают обострение потребности в заботе, причем запрещающие жесты постепенно дифференцируются как ее отличительные особенности.

Я уже предпринимал попытку показать, что между хорошим, приносящим удовлетворение соском материнской груди и таким же соском

матери, испытывающей тревогу, нет никаких видимых различий. Но, поскольку речь идет о переживаниях младенца, нужно помнить, что для него они принципиально отличаются друг от друга, что обусловливает абсолютно разное обращение с ними и поведение вообще; а так как внешне различить их практически невозможно, то в процессе эволюции человека как животного вида возникла острая необходимость выработки системы признаков, облегчающих ориентацию в этом вопросе. Сейчас я говорю языком взрослого человека. Если вновь обратиться к моим щенкам, то, если бы у их матери была молочная железа с очень большим и черным соском, тогда как несколько других имели бы розовый цвет, что сделало бы их вдвое более удобными для щенка, когда у него откроются глаза, нам стало бы понятно, чем обусловливается непривлекательность именно этого соска, который трудно удержать в пасти, в то время как во всех остальных отношениях он вполне хорош. Мы главным образом ориентируемся при помощи зрения при условии, конечно, достаточно высокого уровня развития зрительного анализатора, что, будучи неотъемлемой характеристикой человека как животного вида, не может подвергаться сомнению. Если же зрительные образы абсолютно идентичны - но сами объекты разделяет пропасть, в силу того что один из них желателен и приносит удовлетворение, в то время как другой приносит страдание и обязательно должен быть избегнут - такая ситуация порождает необходимость искать другой выход из положения. Как я уже говорил, с рассуждений о сосках мы с вами перейдем к разговору об обладательницах этих сосков - плохой и хорошей матери, зрительные образы которых также абсолютно идентичны. Становится возможным и находит воплощение в жизни процесс дальнейшего развития функции распознавания, в том числе распознавания вербальных проявлений, присущих хорошей и плохой матери, а также распознавания выражения лица - являющегося следствием напряжения лицевых мышц - этих же двух фигур.

Исходя из стремления к объективности, которая поражает своей простотой и в то же время легко может привести к опасным заблуждениям, мы могли бы сказать, что в ситуации, когда мать испытывает тревогу, она выглядит и говорит иначе, чем когда она пребывает в спокойном состоянии. Эти различия могут быть лишь критериями при установлении, отвечает ли то, чем обладает ребенок, его потребностям или же перед ним совершенно не то, что ему нужно, а именно, плохая мать. Такое распознавание хорошей и плохой матери в определенный период развития происходит столь же естественно, как вы узнаете человека, сидящего рядом. *

Я бы хотел особенно подчеркнуть, что на определенной стадии развития запрещающие жесты, если можно так выразиться, «отшелушиваются» или отделяются от плохой матери и становятся общими отличительными особенностями матери; к моменту достижения этой стадии запрещающие жесты, о которых идет разговор, видимые и слышимые различия, присутствующие у матери, становятся самостоятельными знаками, предвещающими тревогу. Аналогичным образом, существа, первоначально принципиально отличающиеся друг от друга для младенца (это отличие основывается на разности функционального предназначения, хотя объективно нужно признать, что на самом деле между ними нет никаких различий), постепенно объединяются в его восприятии и становятся одинаковыми или похожими друг на друга. Единственное, что может являться исключительно результатом развития процесса дифференциации, - формирование у младенца способности выделять очень важные функциональные различия, характеризующие разные соски, скажем, на основе переживания обычной матери, дающей ему свой сосок.

Я сейчас пытаюсь представить вам процесс развития, основываясь на том, что должно происходить, стремясь таким образом составить у вас представление об обязательных действиях младенца, приносящих ему пользу.

Несмотря на то что многие из нас, будучи взрослыми людьми, проводят большую часть времени, занимаясь делами, кажущимися чрезвычайно полезными, по крайней мере нашим друзьям, тем не менее я убежденно считаю совершенно неоправданным вывод о том, что младенец совершает множество бесполезных, вызывающих бесконечные проблемы действий.