Дежурные по храму

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Дежурные по храму

Старики, переезжая в новостройки, лишались своего привычного мирка, и молодежь уже потихоньку настраивалась на новый лад. Вошло в обиход понятие «бабушки на лавочках», окрашенное отрицательно и обозначавшее праздных, вредных и злобных старух. Они от нечего делать целыми днями сидят у своих подъездов, лузгают семечки, сплетничают, смотрят, кто с кем и к кому пришел. У них досье на всех жильцов, но особенно они ненавидят молодых, шипят вслед. Брюки надела — так выглядишь «как мужик», мини-юбки — «разврат»… Житья от них нет! Лучше бы занялись чем-нибудь полезным вместо того, чтобы нос совать в чужие дела.

То, что эти бабушки натрудились в своей жизни так, как последующим поколениям и не снилось, было вынесено за скобки. Главное, что они портили настроение, мешали жить.

Кстати, не кажется ли вам, что между «бабушками на лавочках» и «белыми платочками» есть нечто общее? И не только то, что и там, и тут речь идет о старых женщинах. Есть и кое-что поинтересней. Опять хорошим, безусловно положительным словам придан отрицательный смысл. И снова уменьшительно-ласкательные суффиксы, на сей раз в обоих словах, что для нормального русского языка, которым пользуются взрослые люди, нехарактерно. Такая перегрузка бывает лишь в общении с ребенком, да и та порой звучит как-то неестественно-слащаво. Не есть ли это сознательная, намеренная апелляция к архетипу ребенка в расчете на то, что у молодых, еще недавно бывших детьми, он легко актуализируется? Что-то из области психолингвистики?

Представьте себе форму, которая бы соответствовала смыслу: «бабки на лавках» (или «на скамейках»). Конечно, общественное сознание того еще достаточно патриархального времени мгновенно отторгло бы это как нестерпимое хамство. Даже вникать бы не стали, ведь память о Великой Отечественной войне была тогда не каким-то дремучим, а совсем еще недавним прошлым, и о старушках, соседках по подъезду, знали, что у одной погиб сын, у другой — оба сына, третья сама была на фронте и потому хромает на правую ногу… И вообще, грубость была тогда не в почете, тем более по отношению к преклонному возрасту.

Вы, наверное, недоумеваете, почему мы так детально рассматриваем какую-то частность, мелочь. Да потому что мелочь мелочи рознь. Пуля тоже мелкая, но если попадет в сердце, — убьет человека. «Бабушки на лавочках», равно как и «белые платочки», — это очень точный выстрел, в десятку. Тихий, почти бесшумный, он разрушает нормальную систему отношений между поколениями. Из мудрых советчиков, строгих, но справедливых арбитров, учителей жизни, старики превращаются в лишний, глубоко чуждый и даже враждебный элемент, который своими нравоучениями, наоборот, мешает жить. И его, этот мешающий элемент, надо устранить. Или, по крайней мере, вывести за скобки, нейтрализовать.

Причем те, кто нападает на стариков, не выглядят агрессорами и не воспринимаются остальной частью общества в качестве таковых, потому что «уста их коварны» и поругание облекается в ласково-уважительную форму. И, напротив, как агрессивная сторона выступают старики, которые ворчат, шипят, осуждают. Неважно, что у них душа болит за молодых. Упор снова делается на форму, в которой педалируется ее агрессивная составляющая («ворчат, шипят, осуждают»). Так в общественном сознании происходит переворот: агрессор и жертва меняются местами.

— Какие вы счастливые! У вас бабушки на улице делают чужим детям замечания, — говорила нам в начале 1980–х учившаяся здесь мексиканка.

— Ничего себе счастливые! Что в этом хорошего? Ко всем лезут, суют нос не в свое дело, — возражали мы, уже зараженные духом возмущения против «бабушек на лавочках».

— Вы не понимаете! Они же ругают, потому что им не все равно. Они фактически делают то, что не успевают сделать родители. Ваши старики — это добровольные, бесплатные воспитатели. Такого больше нигде нет.

Теперь и у нас нет.

Многие наверняка укажут нам на то, что далеко не все бабушки делают (вернее, делали, теперь боятся) замечания от большой любви. Что, разве не бывает злых, сварливых старух? Хлебом их не корми, только дай поругаться. Но и среди молодых встречаются, прямо скажем, не ангелы. Если уж на то пошло, общество куда больше страдает от молодых, чем от стариков. Громкая ругань в публичных местах, пьянство, наркомания, грабежи, изнасилования, автокатастрофы, убийства, — все это вытворяет главным образом молодежь. Но представьте, как бы отнеслись сейчас к людям, которые, ссылаясь на эти бесспорные и весьма многочисленные факты, потребовали бы заклеймить молодежь позором как враждебный класс и исключить из общественной жизни. Сколько было бы воплей про человеконенавистничество, жестокость, фашизм! Выходит, с одними (старыми) можно так обращаться, а с другими (молодыми) нельзя? С этими другими, наоборот, чем они хуже себя ведут, тем больше носятся: ищут к ним подход, уважают как личность, стараются говорить на их языке, боятся ранить, оттолкнуть, прослыть ретроградами. Если милиция применит даже самую ничтожную силу при задержании несовершеннолетних хулиганов, «зарвавшимися» назовут не хулиганов, а «ментов». Вам не кажется, что под аккомпанемент сетований об ужасающих тяготах жизни наших юных граждан они как-то незаметно превратились в новый привилегированный класс?

Старики же — опять-таки под аккомпанемент воздыханий насчет того, как их унизили и ограбили — все откровеннее списываются в утиль. Наличие возрастного ценза при приеме на работу стало уже привычным: гораздо охотнее берут пускай ничего не умеющих, но молодых, чем знающих и опытных людей за 40. Мода эта пришла с Запада, который, кажется, так любит выслеживать самые разные виды дискриминации. Но в данном вопросе проявляет истинно нордическое хладнокровие. Разве что из сочувствия к старикам разрешает эвтаназию.

Церковь как оплот вечных ценностей вроде бы должна быть чужда этих новых веяний. Однако проникшее в церковную среду противопоставление «белых платочков» и молодежи не может не настораживать. Конечно, пока старикам еще не указывают на дверь, но наставнической роли потихоньку лишают и здесь. Уже не раз выдвигалось предложение назначать в храмах дежурных из числа верующей молодежи, которые бы помогали сориентироваться тем, кто приходит в дом Божий впервые и потому чувствует себя там неуверенно. В отличие от ворчливых «белых платочков», расторопные парни и девушки будут вести себя очень корректно, предупредительно. Ведь многие из них, успев поработать в сфере услуг, владеют технологией общения с клиентами на уровне мировых стандартов. Вы только представьте себе, какой комфорт: входишь, еще не успел оглянуться — к тебе подлетает очаровательное юное создание. Нет, разумеется, не в платочке, чтобы не отпугнуть, а в яркой бейсболке. Радостно улыбаясь — ведь в Церкви все должно быть радостно! — спрашивает: «May I help you?» Сейчас ведь по внешнему виду не поймешь, кто он: наш или иностранец. И тут же переводит на русский: «Я могу быть Вам чем-нибудь полезной?»

А неподалеку стоит молодой человек. Он вообще никому ничего не навязывает. Просто на груди у него большой круглый значок. Нет, разумеется, не с рекламой «Гербалайфа», а с аккуратным крестиком и надписью строго по теме: «Не знаешь, как вести себя в храме — спроси меня!»

Грамотно выстроенный, цивилизованный сервис будет привлекать все больше людей. Это вам не старухи, которые лезут со своими поучениями и замечаниями, когда их не спрашивают. В общем, хамят.

Таким образом, слово «хамство» окончательно утрачивает свой первоначальный смысл. Еще недавно сын не мог сказать матери, а внук деду: «Не хами!» Даже если в семье случались ссоры и скандалы и даже если там сроду не слыхивали о Хаме и его отце Ное, сын и внук интуитивно чувствовали, что слово «хамство» по отношению к старшим неуместно. Что это абсурд. Хамить мог лишь младший старшим. Младший по возрасту, по званию, по социальному положению. У Даля можно прочитать, что хам — бранное прозвище лакеев, холопов или слуг. Как он выражается, «людей низкого рода». Это они, зарвавшись, могут хамить привилегированному классу господ. Подставьте сюда мам — пап, дедушек — бабушек, которые «хамят» привилегированному в глобалистской реальности классу молодежи, и вы получите перевернутую возрастную иерархию. Что вполне закономерно, ибо перевертыши — основа глобализма.