Человек на поводке
Человек на поводке
Люди являются наиболее сложной разновидностью носителей, обладающей гибким интеллектом и сконструированной так, чтобы быть способными тонко приспособится к любым изменениям окружающей среды. Именно гибкий интеллект может позволить человеческим машинам для выживания освободиться от диктата генов, чего не могут все другие живые существа. Каким образом гены контролируют наш мозг? «Гены могут только постараться заблаговременно наилучшим образом выполнить свою работу, продуцируя для себя быстродействующий компьютер. Как и программисты, пишущие программы для игры в шахматы, гены должны „инструктировать“ свои машины для выживания не в деталях, но в общей стратегии и обучить их некоторым хитростям для обхода возникающих трудностей… Преимущество подобного типа программирования состоит в том, что он позволяет значительно сократить количество детализированных правил, которые необходимо встроить в оригинальную программу. (Человеческий мозг является) кульминацией эволюционной тенденции освобождения машин для выживания как независимо действующих на основе самостоятельно принимаемых решений специй от их высших хозяев, генов… Определяя способ существования машин для выживания и того, как будет построена их нервная система, гены осуществляют свою полную власть над поведением. Но ситуативные решения о том, как вести себя в данный момент, принимаются нервной системой самостоятельно. Гены определяют общую политику, мозг — исполнение. Но, по мере того как мозг становится всё более развитым, он всё более вмешивается в политические решения, используя такие трюки как научение и имитационное моделирование. Логическим завершением этой тенденции, не реализованном ещё ни в одном живом существе, стало бы для генов программирование только одной суперглобальной инструкции: делайте всё, что вы считаете необходимым для обеспечения нашего выживания» (Dawkins, 1976, р. 55–60).
Докинз выделяет два типа контроля, который осуществляют гены: «короткий поводок» и «длинный поводок». Мы с вами сидим, само собой разумеется, как «высшие» существа, на длинном поводке. По Докинзу, контроль длинного поводка являет собой дополнение, а вовсе не замещение генетически обусловленного контроля короткого поводка, встроенного в мозг на ранних этапах эволюции. Это означает, что различные типы контроля мозга как бы расположены в нём слоями, при этом верхний слой может влиять на решения нижнего слоя. В человеческом мозге, как мы уже с вами убедились на примере АКС и АС, все виды контроля осуществляются симультанно, что может приводить и приводит к когнитивным конфликтам.
Люди сидят на самом длинном из длинных поводков, но он остаётся при этом поводком. Может, пора с него сорваться?
Оставим на время человека в покое и обратимся к пчеле, обладающей типичным «дарвиновским мозгом» (термин Дэниэла Деннета), имеющим следующую структуру целей:
Синяя зона представляет совпадающие интересы пчелы и генов. Если пчела решит врезаться в дерево, то это будет противоречить и интересам генов, поскольку пчела способствует поддержанию существования всего улья и, следовательно, успешной репликации, и интересам самой пчелы как целостного организма. Однако цели в жёлтой зоне служат интересам только генов и противоречат интересам пчелы. Когда пчела жертвует собой как носителем, защищая улей, это противоречит её собственным интересам. Это важный момент — гены всегда готовы пожертвовать носителями для реализации своих собственных интересов.
Все цели пчелы генетически детерминированы. Для генов не имеет особого значения, совпадают их интересы с интересами носителя или нет. Пчела, впрочем, ничего не знает об этом и не может отличить свои собственные интересы от интересов генов.
В случае человека ситуация отличается радикально, поскольку он, как самосознающее существо, способен эти цели различать, но происходит это не на интуитивном уровне. Впрочем, если мы полагаем, что гены работают на нас, мы не можем распознать конфликт целей репликатора и носителя.
Сложность понимания этого конфликта описывает Докинз[32] в истории аспиранта — религиозного фундаменталиста, не признававшего эволюцию посредством естественного отбора, но желавшего исследовать процессы адаптации в природе. Аспирант считал, что адаптации живых организмов суть деяние божие и намеревался их изучить. Но, как указывает Докинз, подобная исследовательская установка является неработоспособной, поскольку возникает вопрос: Кто выигрывает в результате божественной адаптации?
Адаптация лососей ведёт к тому, что они умирают, полностью истощённые, после нереста. Подобная адаптация явно не служит интересам лососей и, несколько экстраполировав, интересам любых живых организмов, но явно способствует репродуктивным интересам генов. Создал бог подобную адаптацию в пользу лососей или в пользу их генов? Биология показывает, что бог явно предпочитает последних. Все «божественные» адаптации направлены не на живые организмы, в том числе и не на человека, но на крошечные макромолекулы.
Во взаимоотношении репликаторов и носителей постоянно необходимо иметь в виду, что репликаторы всегда готовы пожертвовать носителями, если это способствует их интересам.
Но почему в интересах генов может быть принесение в жертву носителя, в котором они находятся? В какой-то мере здесь помогает история некодирующей, так называемой «мусорной» ДНК, которая не ответственна в геноме ни за какой протеин. Почему так много генетического материала не транскрибируется в протеин, однако передаётся по наследству на протяжении бесчисленного количества поколений? Здесь наиболее полно проявляется логика эгоистичных генов.
Если исходить из предположения, что первично тело живого организма и гены это тело обслуживают, существование «мусорной» ДНК является полной загадкой. Но как только мы понимаем, что единственной целью ДНК является репликация, то положение вещей проясняется.
Наша ДНК представляется в значительной мере просто паразитом. Если ген кодирует белок и в координации с другими генами принимает участие в строительстве тела, то это хорошо. Но если ДНК может реплицироваться не принимая участия в этом строительстве, то это тоже отлично. Репликаторы заботятся только о репликации. «Мусорная» ДНК является загадкой только если мы считаем, что гены существуют для того, чтобы делать что-то для нас, тогда как на самом деле мы существуем, чтобы делать что-то для них. Прояснив этот вопрос мы не должны удивляться, что часть ДНК применяет грязные трюки, пытаясь проехать внутри нас без билета, одурачивая и нас и другую часть ДНК, реплицируясь и ничего при этом не делая.
Однако это только вершина айсберга. «Мусорная» ДНК никак не помогает нам, однако она и не вредит нам. В некоторых же случаях интересы генов и интересы носителей могут быть диаметрально противоположными. При этом гены принуждают носителей к поведению, губительному для последних. Очевидным примером здесь является старение. Летальные гены, смертельный эффект которых на носителя проявляется после того, как носитель выходит из репродуктивной фазы, не исчезают из генотипа, в то время как летальные гены, вызывающие смерть в детском возрасте, постепенно элиминируются. Собственно, никаких причин стареть и умирать у организмов нет. Решение о том, что мы должны умереть, принимается нашими хозяевами — репликаторами. Мы перестаём интересовать гены, которые создали нас, как только мы теряем способность размножаться. Именно поэтому многии организмы немедленно умирают после репродуцирования, как вышеупомянутые лососи.
Другим примером является половая селекция, показывающая, что эволюция вовсе не заботится о благе носителя, но поддерживает адаптации, способствующие увеличению количества репликаторов. Классический случай — павлин. Как носитель павлин оснащается генами огромным хвостом, который ни в коем случае не улучшает шансы павлина как организма, но делает его более привлекательным половым партнёром. Из-за предпочтений самок павлина репликаторы производят огромный хвост самца, который вредит его организму в виду непомерных расходов энергии и опасности со стороны хищников. Но механизм половой селекции совершенно не заботится о безопасности павлина как носителя. Половая селекция подчинена только интересам репликаторов.
Иногда высказывается мнение, что эволюция служит целям группы, а не отдельного организма. И это тоже является ошибкой. В прайде львов только доминантный самец имеет право совокупляться с самками. Когда новый самец занимает его место, он немедленно убивает всех детёнышей прежнего производителя. После их гибели самки начинают овулировать и новый самец заботится о собственном потомстве. Убийство львят вряд ли является выгодой для их организмов как и выгодой для львов как биологического вида.
Люди являются первыми организмами в истории Земли, способными распознать, что цели, встроенные в их мозг, служат скорее интересам генов, нежели их собственным интересам и единственными организмами, способными сделать выбор этим интересам не следовать. Гибкий интеллект и наш «длинный поводок» позволяют сформулировать наши собственные цели, совершенно не связанные с генетической оптимизацией. Впервые в истории эволюции мы имеем возможность создать следующую структуру целей:
Хотя мы имеем как и раньше синюю зону, в которой интересы генов и интересы носителя совпадают, и жёлтую зону, в которой находятся цели, служащие только интересам генов, у нас возникает ещё и зелёная зона, в которой лежат только наши собственные интересы.
Почему существование зелёной зоны возможно только для существ, сидящих на «длинном поводке»? На определённом этапе развития организмов жёсткое пошаговое кодирование становится для генов уже невозможным. Тогда они начинают добавлять длинноповодковые стратегии. По мере развития и совершенствования этих длинноповодковых стратегий они доходят до такого уровня гибкости (что и случилось в антропогенезе), что гены должны были бы сказать нашему мозгу нечто вроде: «Всё начинает слишком быстро меняться там снаружи, мозг, чтобы мы могли тебе точно сказать, что следует делать — ориентируйся сам и делай то, что ты считаешь лучшим для заданных тебе генеральных целей (выживание, сексуальная репродукция), в которых мы, гены, заинтересованы» (Keith E. Stanovich, The Robots Rebellion, 2004, р.21). И именно здесь возникает наш шанс. При «длинном поводке» гены уже не могут жёстко указать нам: покрой самку ранним утром в декабре 2017. Они только кодируют в общем: секс доставляет удовольствие. Но когда цели сформулированы столь общо, их реализация в поведении может служить интересам носителя, а не генов. Применение контрацептивов реализует цель носителя — получение удовольствия от секса, но не генов — репродукция. Человеческий мозг настолько занят реализацией «вторичных» целей: ориентация в окружающей среде, установление контактов с другими людьми и т. д., что он слишком часто забывает о «первичных» целях: репликации генов. Как только носитель избавляется от короткоповодкового контроля генов, как только носитель перестаёт в основном пользоваться механизмом стимул-реакция для осуществления своего поведения, но руководствуется общими, генерализованными целями, тогда мы получаем новый тип носителя.
Это благая весть для человечества — люди могут наконец перестать быть контейнерами для генов. Человек обладает способностью поставить свои собственные «носительские» интересы на первое место. Но мы должны быть уверены, что «дарвиновская» часть нашего мозга, сидящая на «коротком поводке», не действует против наших целей как носителя. От этой части мозга нам никуда не деться и мы должны научиться ладить с ней.
Мы можем задаться вопросом, насколько эффективно для генов было введение длинноповодковых целей или конкретнее, насколько эффективно было посадить хомо сапиенс на самый длинный из существующих генных поводков? Мы только что установили, что люди не всегда действуют непосредственно в интересах генов и подчас стремятся заменить их цели собственными целями. Всё это так. Однако попытаемся рассмотреть вопрос с другой стороны. Собственная человеческая история насчитывает едва ли пятьдесят тысяч лет. За это ничтожное с точки зрения эволюции время, несмотря не возрастающее стремление человечества практиковать скорее рекреационный, нежели прокреационный секс, человек стал самым многочисленным млекопитающим на земле. Количество человеческих особей, равно как и их биомасса превосходят подобные показатели рептилий, земноводных, рыб. Даже среди насекомых мы уступаем только муравьям, но, можно «надеяться», что это будет длиться недолго. Основанием для подобной «надежды» служит тот факт, что людям уже удалось уничтожить огромное количество видов живых существ. По масштабам уничтожения видом мы уступаем только некоторым природным катаклизмам, вроде падающих на землю астероидов или извержению супервулканов. Но можно «надеяться», что мы их вскоре превзойдём.
Может ли какой-либо вид «похвастаться», что ему удалось полностью стереть другой вид с лица земли? Скорее всего, нет. Если исключить отдельные случаи в ограниченных биотопах, как, например, полное уничтожение отдельных видов птиц на острове Гуам случайно попавшей туда с американскими войсками змеёй Boiga irregularis. Но нам, людям, удаётся всё. Если рассматривать нашу деятельность с точки зрения конкуренции генов, то мы преследуем как раз генетические цели — количество конкурентов «наших» генов непрерывно уменьшается. Мы стоим практически на пороге промышленного производства синтетического мяса, что означает, что мы скоро можем избавиться и от домашнего скота. Как только нам удастся найти более дешёвые источники энергии, мы сможем синтезировать протеины, углеводороды, жиры и прочую органику. Тогда, собственно, окружающая природа нам будет совсем не нужна и её можно совсем уничтожить. И на Земле останутся только наши гены. Не правда ли, посадить человека на самый длинный поводок было удачной идеей генов?
