6. Горячие головы

13 марта 1996 года Томас Гамильтон вошел в начальную школу в шотландском городе Данблейн. С собой у него было два револьвера и два полуавтоматических пистолета. Ранив сотрудников, которые попытались его схватить, он вбежал в спортзал, где в это время играл подготовительный класс. Там он убил 16 детей и их учителя, а также 12 детей ранил, после чего покончил с собой. «Вчера нас посетило зло, и мы не знаем, почему, – сказал на следующий день директор школы. – Мы не понимаем этого, и я думаю, что никогда не поймем».

Наверное, мы никогда не поймем, что заставило Гамильтона завершить свою жизнь таким ужасным поступком. Однако эта история бессмысленной мести, совершенной озлобленным одиночкой, кажется до ужаса знакомой. Когда Гамильтон был вожатым отряда скаутов, его обвинили в педофилии и вынудили уволиться; он открыл собственную молодежную организацию, где продолжал работать с мальчиками. Собрания одной из групп проходили в спортзале школы Данблейна, пока администрация школы не вынудила его уйти, отреагировав на жалобы родителей на его странное поведение. Гамильтон стал объектом насмешек и сплетен, в округе он стал известен – несомненно, не без причины – как «Мистер Жуть». За несколько дней до трагедии он отправил в средства массовой информации и лично королеве Елизавете письма, в которых защищал свою репутацию и просил восстановить его в должности в скаутском движении.

Данблейнская трагедия была особенно шокирующей, потому что никто не ожидал, что такое может случиться именно здесь: Данблейн – идиллический маленький городок, где о серьезных преступлениях и не слышали. Он далеко от Америки, где полно «отморозков», где почти у каждого есть оружие, и где все так привыкли к тому, что недовольный жизнью работник почты может внезапно устроить кровавую стрельбу (за десять лет происходит с десяток подобных случаев), что в сленге появилось даже выражение go postal (букв, «стать почтовым работником»), означающее «взбеситься, прийти в состояние слепой ярости». Однако состояние неуправляемого бешенства – явление не уникальное ни для Америки, ни для Запада, ни даже вообще для современной цивилизации. Амок (англ, amok в переносном смысле употребляется в составе выражения run amok – «неистовствовать, потерять контроль над собой». – Прим. пер.) – это малайское слово, обозначающее внезапную тягу к массовому убийству, которая иногда встречается у одиноких мужчин на территории Индокитая в результате стресса от любовной неудачи, финансовой потери или утраченной репутации. Описание этого же синдрома мы находим и в памятниках культуры даже более отдаленной от Запада: охотников-собирателей Папуа – Новой Гвинеи каменного века. Человек в состоянии амока явно безумен; он действует как автомат, не осознающий, где находится, и не отвечающий на призывы или угрозы. Тем не менее перед срывом он долго размышляет о своей неудаче и планирует его заранее – как средство избавления от невыносимого положения. Амок, как это ни ужасно, представляет собой состояние когнитивной сферы. Его провоцирует не стимул, не опухоль, не внезапный выброс в мозге какого-либо химического вещества – его провоцирует идея. Причем идея эта так стандартна, что следующее описание образа мыслей больного в состоянии амока, составленное в 1968 году психиатром после обследования семи больных, госпитализированных в Папуа – Новой Гвинее, кажется очень точным описанием мыслей массовых убийц, действовавших на разных континентах и в разные десятилетия:

Я не важный человек, не «большая шишка». У меня есть только чувство собственного достоинства. Моя жизнь превратилась в ничто из-за невыносимого оскорбления. Поэтому мне нечего терять, кроме моей жизни, которая ничего из себя не представляет, и я обмениваю свою жизнь на твою, потому что твоя жизнь предпочтительней. Этот обмен – в мою пользу, поэтому я убью не одного тебя, а многих из вас, и в то же время реабилитирую себя в глазах группы, членом которой являюсь, пусть даже в процессе я могу лишиться жизни[404].

Амок – это экстремальный пример головоломки человеческих чувств. На первый взгляд они могут казаться экзотическими, но при ближайшем рассмотрении оказываются универсальными; будучи воплощением иррационального, они одновременно тесно связаны с абстрактным мышлением и отличаются собственной холодной логикой.