Союзники и враги

Никакое описание взаимоотношений между людьми не было бы полным без упоминания о войне. Война – явление не универсальное, однако представители всех культур воспринимают себя как членов группы (рода, племени, клана, нации) и испытывают враждебность по отношению к другим группам. Собственно война представляет собой немаловажное явление в жизни племен охотников-собирателей. Многие интеллектуалы считают, что в примитивных условиях военные действия редки, не слишком жестоки и по большей части ритуализированы; или, по крайней мере, что так было так до тех пор, пока благородные туземцы не попали под пагубное влияние западных людей. Все это романтическая чепуха. Война всегда была и будет адом.

Племена яномамо без конца нападают на деревни друг друга. 70 % всех взрослых в возрасте более сорока лет потеряли в ходе войн по крайней мере одного члена семьи, 30 % мужчин погибают от рук других мужчин, 44 % мужчин хотя бы раз убивали кого-либо. Сами яномамо называют себя «Свирепым народом», однако по другим примитивным племенам статистика примерно такая же. Археолог Лоуренс Кили документально доказывает, что коренные жители Новой Гвинеи, Австралии, островов Тихого Океана и Америки вели бесконечные войны, особенно до начала эпохи Pax Brittanica, положившего конец этим процессам, доставлявшим огромные неудобства колонизаторам в разных странах мира. Примитивные войны характеризовались полной мобилизацией, более частыми битвами, более высоким количеством жертв и меньшим количеством пленных, а также использованием более травмирующего оружия. Война, мягко говоря, оказывает значительное селекционное давление, а поскольку она регулярно имела место на протяжении всей истории нашей эволюции, она, несомненно, оказала заметное влияние на человеческую психику[601].

Что же может заставить людей совершить такую глупость – начать войну? Племена сражаются из-за всего, что имеет какую-либо ценность, и причины межплеменных войн раскрыть так же сложно, как и причины Первой мировой войны. Тем не менее один мотив, удивительный для жителей Запада, фигурирует в них практически постоянно. В сообществах охотников и собирателей мужчины идут на войну, чтобы получить или сохранить женщин, причем это не обязательно цель, которую воины преследуют сознательно (хотя очень часто бывает именно так); скорее это итоговая выгода, благодаря которой у людей сформировалась готовность воевать. Доступ к женщинам – это фактор, ограничивающий репродуктивный успех мужчин. Если у мужчины две жены, то у него может быть вдвое больше детей, если три – то втрое больше, и т. д. Для мужчины (за исключением мужчин преклонного возраста) не существует других ресурсов, которые имели бы такое значение для эволюционной приспособленности. Женщины – главная добыча в племенных войнах. Нападающие убивают мужчин, похищают женщин, достигших брачного возраста, подвергают их групповому изнасилованию, а потом делят их в качестве жен. Шаньон обнаружил, что у мужчины яномамо, убившего врага, бывает в три раза больше жен и в три раза больше детей, чем у мужчины, который никого не убил. Большинство молодых людей, убивших врагов, были женаты; большинство молодых людей, которые еще никого не убивали, неженаты. Это различие – не случайность, оно связано с другими различиями между убийцами и не-убийцами (такими, как рост, сила или численность родственников).

Мужчина, убивший врага, в деревне яномамо пользуется уважением и приобретает больше жен.

Иногда яномамо организуют налеты на соседние деревни только для того, чтобы похитить женщин. Более часто они делают это, чтобы отомстить за предыдущие убийства или похищения, но и в этом случае стараются похитить женщин. Кровная месть, в ходе которой родственники мстят за смерть смертью – либо самого убийцы, либо его родственников, – повсюду является мощным стимулом к эскалации насилия; мотив, который движет мстителями, явно имеет функцию устрашения, как было показано в главе 6. Кровная месть может продолжаться в течение десятилетий, потому что каждая сторона ведет свой счет, и в любой момент может припомнить случай, в связи с которым нужно восстановить справедливость. (Представьте, что бы чувствовали вы по отношению к соседнему племени, которое убило вашего мужа, братьев, сыновей или похитило и изнасиловало вашу жену, дочерей и сестер.) Однако мстители не останавливаются на принципе «око за око». Если у них появится возможность раз и навсегда избавиться от головной боли, перебив всех своих врагов, они вполне могут это сделать, причем дополнительным стимулом будет возможность заполучить женщин. Стремление получить женщин не просто способствует разжиганию родовой вражды, но и является основной причиной ее возникновения. Обычно первое убийство случается именно из-за женщины: один мужчина соблазняет или похищает жену другого, либо отступает от своего обещания обменяться дочерьми[602].

Современным людям сложно поверить, что дописьменные племена воюют из-за женщин. Один антрополог писал Шаньону: «Женщины? Воюют из-за женщин? Я еще могу понять войну из-за золота и алмазов, но из-за женщин? Никогда». Подобная реакция, конечно, совершенно неестественна с биологической точки зрения. Другие антропологи утверждали, что яномамо страдают от недостатка белка и сражаются из-за добычи. Тем не менее, когда было измерено потребление белка, оно оказалось более чем достаточным. Во всем мире наиболее воинственными из всех племен охотников и собирателей являются те, которые лучше всех питаются. Когда Шаньон упомянул гипотезу о недостатке мяса в разговоре со своими информантами из племени яномамо, те рассмеялись и сказали: «Хотя мы и любим мясо, но женщин мы любим гораздо больше». Шаньон отмечает, что в этом отношении они не так уж отличаются от нас. «Зайдите как-нибудь субботним вечером в бар, где собираются обычные работяги и где часто бывают драки. Из-за чего обычно дерутся? Неужели из-за того, у кого в гамбургере больше мяса? Или перечитайте тексты десятка песен в стиле кантри-энд-вестерн. Разве хоть в одной из них поют “Не отвози в город свою корову”?»[603].

Сходство здесь гораздо глубже. Войны между западными людьми во многом отличаются от первобытных войн, однако по крайней мере в одном отношении они похожи: захватчики всегда насилуют или похищают женщин. Это правило было закреплено уже в Библии:

И пошли войною на Мадиама, как повелел Господь Моисею, и убили всех мужеского пола;… а жен Мадиамских и детей их сыны Израилевы взяли в плен, и весь скот их, и все стада их и все имение их взяли в добычу… и сказал им Моисей: [для чего] вы оставили в живых всех женщин?… итак убейте всех детей мужеского пола и всех женщин, познавших мужа на мужеском ложе, убейте; а всех детей женского пола, которые не познали мужеского ложа, оставьте в живых для себя.

Числа, глава 31

Когда подойдешь к городу, чтобы завоевать его, предложи ему мир… если же он не согласится на мир с тобою и будет вести с тобою войну, то осади его, и когда Господь Бог твой предаст его в руки твои, порази в нем весь мужеский пол острием меча; только жен и детей и скот и все, что в городе, всю добычу его возьми себе и пользуйся добычею врагов твоих, которых предал тебе Господь Бог твой.

Второзаконие, глава 20

Когда выйдешь на войну против врагов твоих, и Господь Бог твой предаст их в руки твои, и возьмешь их в плен, и увидишь между пленными женщину, красивую видом, и полюбишь ее, и захочешь взять ее себе в жену, то приведи ее в дом свой, и пусть она острижет голову свою и обрежет ногти свои, и снимет с себя пленническую одежду свою, и живет в доме твоем, и оплакивает отца своего и матерь свою в продолжение месяца; и после того ты можешь войти к ней и сделаться ее мужем, и она будет твоею женою.

Второзаконие, глава 21[604]

Согласно «Илиаде», Троянская война началась с похищения Елены Прекрасной. Во время первого крестового похода христианские солдаты насиловали женщин на всем пути через Европу к Константинополю. В трагедии Шекспира Генрих V во время Столетней войны угрожает жителям французского городка, что если они не сдадутся, то будет их виной, что их «девы в руки попадут горячего и буйного насилья»:

Иначе вы увидите тотчас же,

Как, весь в крови, от ярости слепой,

Солдат ухватит грязною рукой

За косы ваших дочерей кричащих,

Рванув отцов за бороды седые,

Им головы о стены раздробит;

Проткнет копьем детей полуодетых,

И, обезумев, матери рыданьем

Свод неба потрясут, как иудейки,

Когда младенцев Ирод избивал[605][606].

Писательница-феминистка Сьюзан Браунмиллер документально доказывает, что насилие систематически практиковалось англичанами на территории Северо-Шотландского нагорья, немецкими захватчиками в Бельгии во время Первой мировой войны и в странах Восточной Европы во время Второй мировой войны, японцами в Китае, пакистанцами в Бангладеше, казаками во время погромов, турками во время гонений на армян, членами ку-клукс-клана на юге Америки, а также (в немного меньших масштабах) русскими солдатами во время марша на Берлин и американскими солдатами во Вьетнаме. Недавно к этому списку добавились деяния сербов в Боснии и хуту в Руанде. Проституция, которую в военное время нередко бывает сложно отграничить от насилия, всегда была прерогативой солдат. Вожди иногда использовали насилие в качестве тактики устрашения для достижения других целей (как это делал Генрих V), однако эффективной эта тактика была именно потому, что солдаты были более чем готовы ее применить, о чем Генрих столь красноречиво напомнил французам. Более того, она зачастую дает обратное действие, давая обороняющимся мощнейший стимул сражаться дальше; вероятно, именно по этой причине, а не из сострадания к женщинам противника, в современных армиях изнасилование запрещено законом[607]. Даже когда насилие не играет значительной роли в военных действиях, мы все равно наделяем своих военачальников огромным авторитетом, как и яномамо, а ведь вы уже знаете, какое влияние оказывает авторитет на сексуальную привлекательность мужчины и (до недавнего времени) на его репродуктивный успех[608].

* * *

Война или агрессия, инициируемая группой индивидуумов, в царстве животных встречается редко. Можно было бы подумать, что второй, третий и четвертый по силе самцы морского слона объединятся, убьют самого сильного самца и разделят между собой его гарем, но этого не происходит. Помимо общественных насекомых, чья необычная генетическая система делает их особым случаем, только люди, шимпанзе, дельфины и иногда бонобо объединяются в группы по четыре и больше самцов, чтобы атаковать других самцов. Перечисленные виды обладают самым большим мозгом, а это наводит на мысль, что для ведения войны требуются сложные ментальные механизмы. Туби и Космидес разработали адаптивную логику коалиционной агрессии и необходимых для ее осуществления когнитивных механизмов. (Это, конечно же, не означает, что война – явление неизбежное или «естественное» в значении «хорошее»[609]).

Людей часто мобилизуют в армию, однако иногда они сами с энтузиазмом вступают в ее ряды. Возбудить ура-патриотизм очень просто (даже слишком просто), даже если для начала войны нет никакой очевидной причины в виде дефицитного ресурса. Генри Тэджфел и другие социальные психологи проводили множество экспериментов, в ходе которых людей разделяли на две группы; на самом деле, это делалось случайным образом, но преподносилось так, словно разделение производится в соответствии с каким-либо незначительным критерием: например, исходя из того, переоценивает ли испытуемый или недооценивает количество точек на экране, или предпочитает ли он работы Клее или Кандинского. Люди в каждой из групп сразу же начинали питать неприязнь и недоверие к людям в другой группе и действовать таким образом, чтобы те не получили выгоду, причем даже ценой издержек для собственной группы. Формирование такого моментального этноцентризма можно наблюдать даже в том случае, если экспериментатор отбросит все условности с точками и картинами и разделит людей на группы, просто подбрасывая монетку у них на глазах! Последствия этого явления для поведения сложно переоценить. В ходе ставшего классическим эксперимента социальный психолог Музафер Шериф тщательно отобрал для летнего лагеря группу хорошо воспитанных мальчиков из американских семей среднего класса и произвольным образом разделил ее на две подгруппы, которые далее должны были проявить себя в спортивных и артистических состязаниях. Уже через пару дней мальчики в двух подгруппах терроризировали друг друга, били палками, битами, носками с камнями, и ради безопасности самих мальчиков экспериментаторы были вынуждены вмешаться[610].

Главная загадка войны заключается в том, почему люди добровольно решают заниматься тем, в результате чего у них есть все шансы погибнуть. Как могло сформироваться желание играть в русскую рулетку? Туби и Космидес объясняют это тем, что естественный отбор благоприятствует характеристикам, которые повышают приспособленность организма в среднем. Каждый ген, способствующий возникновению такой черты, проявляет себя в организмах большого количества индивидуумов в течение многих поколений, поэтому если один из индивидуумов с таким геном умрет, не оставив потомства, потерю восполнят многие другие. Представьте игру в русскую рулетку, в которой если не умираешь, то у тебя появляется еще один потомок. Вполне вероятно, что в результате отбора будет сохранен ген, заставляющий человека участвовать в этой игре, потому что в пяти случаях из шести он оставит дополнительную копию в генетическом фонде и лишь в одном случае из шести не оставит. В среднем это дает на 0,83 копии больше, чем если не участвовать в игре. Присоединиться к коалиции еще из пяти мужчин, которые наверняка захватят в плен пятерых женщин, но при этом потеряют одного убитым, по сути, то же самое. Главная идея заключается в том, что коалиция, действующая совместными силами, может получить выгоду, которую не сможет получить каждый из ее членов поодиночке, и что вся добыча будет разделена пропорционально рискам. (Есть еще некоторые осложняющие обстоятельства, но сути дела они не меняют.)

По сути, если добыча верная и будет разделена поровну, то не имеет значения даже уровень опасности. Допустим, в вашей коалиции 11 человек и она может устроить засаду на вражескую коалицию из пяти человек, захватив в плен их женщин. Если есть вероятность, что один из членов вашей коалиции погибнет, то у вас десять из одиннадцати шансов на выживание, что дает вам один из двух шансов (пять пленных женщин, десять мужчин) приобрести жену, то есть ожидаемая прибыль составляет 0,45 жен (среднее значение по множеству ситуаций с такой окупаемостью). Если погибнут двое из членов вашей коалиции, то у вас будет меньше шансов на выживание (девять из одиннадцати), однако если вы все-таки выживете, то у вас будет больше шансов приобрести жену, поскольку вашим погибшим союзникам жены уже не понадобятся. Средний прирост (9/11 х 5/9) будет таким же, то есть 0,45 жен. Даже если есть вероятность, что погибнут шесть из членов вашей коалиции, так что вероятность вашего выживания снизится менее чем до половины (пять из одиннадцати), добыча будет разделена на меньшее количество человек (пятеро женщин на пятерых победителей), так что если вы выживете, вам гарантированно достанется жена, то есть ожидаемая прибыль опять же составляет 0,45 жен.

Расчеты Туби и Космидес предполагают, что дети мужчины могут и после его смерти жить нормально, так что потеря приспособленности в результате смерти будет нулевой, а не отрицательной. Конечно, это не так, однако данные результаты указывают на то, что если речь идет об относительно успешной группе, шансы оставшихся без отца детей на выживание могут уменьшиться не так уж сильно, и для мужчины все равно будет иметь смысл участвовать в нападении. Они предполагают, что мужчины должны быть больше готовы сражаться, когда их группа обеспечена едой, чем когда она голодает, что совершенно противоречит гипотезе о недостатке белка. Эта гипотеза предполагается фактическими данными. Еще один вывод заключается в том, что женщины никогда не должны быть заинтересованы в развязывании войны (даже если бы у них было оружие или союзники, которые могли бы компенсировать их малый по сравнению с мужчинами рост). Причина, по которой у женщин в процессе эволюции так и не сформировалась жажда собираться группами и нападать на соседние деревни, чтобы захватить мужей, заключается в том, что репродуктивный успех женщины практически не ограничивается количеством имеющихся в распоряжении мужчин, поэтому любой риск для ее жизни, связанный с желанием заполучить дополнительных мужей, будет вести только к снижению ожидаемой приспособленности. (Правда, женщины из племен охотников-собирателей подстрекают мужчин сражаться, защищая свою группу, и мстить за убитых членов семьи.) Данная теория также объясняет, почему в современных войнах женщин по большей части не посылают в бой и почему люди испытывают моральное негодование, когда женщины становятся жертвами, хотя не существует ни одного нравственного аргумента, который доказал бы, что жизнь женщины более ценна, чем жизнь мужчины. В умах людей прочно коренится интуитивное ощущение, что война – это игра, от которой выигрывают мужчины (а для большей части нашей истории эволюции это действительно так), поэтому они должны нести риски[611].

Теория также позволяет предположить, что мужчины должны стремиться сражаться сообща только тогда, когда они уверены в победе и когда никто из них не знает заранее, кто будет ранен или убит. Если вероятно поражение, то сражаться бессмысленно. Если вы понесете большую долю рисков, чем положено – например, если ваши товарищи по отряду подвергнут вас опасности, спасая собственные шкуры, – сражаться далее также будет бессмысленно. Эти два принципа и формируют психологию войны.

В среде охотников-собирателей враждующие отряды представляют собой группировки одной и той же народности, и используют они одни и те же виды вооружения, поэтому в нашем эволюционном прошлом прогнозировать исход можно было только исходя из цифр. Сторона, на которой больше воинов, всегда побеждала, и вероятность победы можно было оценить по количеству людей на каждой из сторон. Именно по этой причине яномамо одержимы размером своих поселений, и они часто образуют альянсы или пересматривают расколы, потому что знают, что маленькие поселения беззащитны во время войны. Даже в современном обществе, если толпа на твоей стороне – это всегда воодушевляет, а если толпа на стороне противника – это приводит в ужас. Стремление собрать на свою сторону толпу – это распространенная тактика разжигания патриотизма, а массовая демонстрация может вызывать панику даже у правителя, безопасность которого обеспечивает целая армия. Один из главных принципов стратегии на поле сражения – окружить вражеское подразделение, создать впечатление, что поражение неизбежно, вызвать панику и обратить врага в беспорядочное бегство.

Не меньшую важность имеет справедливое распределение риска. Каждая из воющих сторон сталкивается с проблемой альтруизма в буквальном смысле слова. У каждого из участников коалиции есть стимул обмануть остальных: держаться подальше от опасности, подвергая остальных большему риску. Подобно тому, как доброжелательная кооперация не может сформироваться, если оказавший услугу не выявит и не накажет обманщика, агрессивная кооперация не может сформироваться, если честные воины не обнаружат и не накажут трусов и уклонистов. Храбрость и дисциплина – вот две вещи, которыми одержим любой боец. Они влияют на все – от интуитивного представления солдата о том, кого он хочет видеть рядом с собой в окопе, до системы органов командования, заставляющей солдат распределять риск по справедливости, поощряя храбрость и наказывая дезертиров. Война – редкое явление в мире животных, потому что животные, как и люди, склонны быть трусами, если между ними нет многосторонней договоренности по разделу рисков. В отличие от наших предков, у них не было когнитивных структур, на основе которых мог с легкостью сформироваться механизм обеспечения исполнения обязательств.

Вот еще одна особенность логики и психологии войны. Человек должен согласиться оставаться в составе коалиции, покуда он не будет знать, что ему грозит смерть. Он может знать, каковы его шансы выжить, но он не может знать, укажет ли конкретно на него рука смерти. Тем не менее в определенный момент он может понять, что он под угрозой: увидеть мельком лучника, взявшего его на прицел, обнаружить засаду или осознать, что его отправляют на задание, равносильное самоубийству. В такой момент все меняется, и единственным разумным выходом делается дезертирство. Конечно же, если этот момент прозрения настанет лишь за несколько секунд до смерти, то будет слишком поздно. Чем раньше боец осознает, что он вот-вот станет неизвестным солдатом, тем легче ему будет пойти на дезертирство и тем больше вероятность, что коалиция рухнет. Если говорить о коалиции животных, атакующей другую коалицию или отдельное животное, нападающий чувствует, что его выбрали для контратаки, и может спастись бегством раньше, чем начнется погоня. По этой причине коалиция у животных особенно уязвима. А вот люди изобрели оружие – от копий и стрел до пуль и бомб, – которое делает судьбу бойца неизвестной до последней секунды. Благодаря этому покрову незнания у людей появляется стимул сражаться до последнего вздоха.

За десятилетия до того, как Туби и Космидес обстоятельно разъяснили эту логику, психолог Анатоль Рапопорт проиллюстрировал ее с помощью парадокса времен Второй мировой войны. (Он был убежден, что данный сценарий верен, но не смог это доказать.) У летчика на базе бомбардировочной авиации в Тихом океане во время полетов было всего 25 % шансов выжить. Кто-то подсчитал, что если бы каждый самолет мог перевозить вдвое больше бомб, миссию можно было бы выполнить за вдвое меньшее количество вылетов. Однако единственным способом увеличить грузоподъемность было уменьшить количество топлива, что означало, что топлива хватило бы только на перелет в одну сторону. Если бы пилоты захотели испытать судьбу и воспользоваться одним из двух шансов, отправившись на верную смерть, вместо того чтобы лететь на не столь верную смерть, имея три шанса на выживание из четырех, они бы удвоили шансы выживания: умерли бы не трое из четверых, а только каждый второй. Нет нужды говорить, что этого не случилось. Очень немногие из нас приняли бы такое предложение, хотя оно было достаточно разумным и могло бы спасти много жизней – возможно, даже включая нашу собственную. Парадокс представляет собой увлекательнейшее доказательство того, что наше мышление устроено таким образом, чтобы человек добровольно рисковал смертью в коалиции, но только при условии незнания, когда конкретно ему придется расстаться с жизнью[612].