Братья и сестры

С тех пор как Каин убил Авеля, отношения между братьями и сестрами всегда представляли собой туго сплетенный клубок из множества эмоций. Поскольку они – представители одного и того же поколения, и притом хорошо знающие друг друга, они реагируют друг на друга как личности: они могут любить или не любить друг друга, соперничать, если они одного пола, или испытывать сексуальное влечение друг к другу, если они разного пола. Поскольку они – близкие родственники, к их чувствам добавляется достаточно сильная привязанность и сплоченность. Тем не менее, хотя их генетический код и совпадает на 50 %, на 100 % он совпадает у каждого из них только с самим собой, поэтому у братской или сестринской любви есть предел. Будучи отпрысками одних и тех же родителей, братья и сестры соперничают за инвестиции родителей во всем – начиная с отнятия от груди и заканчивая завещанием. И хотя частичное совпадение генетического кода делает пару сиблингов естественными союзниками, оно также делает их противоестественными родителями, и эта генетическая алхимия охлаждает их сексуальное влечение друг к другу[517].

Если бы у людей рождался единственный выводок из n совершенно взаимозаменяемых близнецов, конфликт родителей и потомства превращался бы в бой без правил между близнецами, каждый из которых требовал бы больше, чем ему полагается. Однако все дети различаются – хотя бы тем, что каждый рождается в свое время. Родители могут не захотеть инвестировать одну n-ную долю своей энергии в каждого из своих n – детей. Вместо этого они, как любой компетентный специалист по управлению инвестиционным портфелем, могут попытаться выбрать наиболее и наименее перспективных и распределить инвестиции соответственно. Решения по распределению инвестиций – это не осознанный прогноз того, сколько внуков можно ожидать от каждого ребенка, а эмоциональные реакции, которые были отлажены естественным отбором таким образом, чтобы максимизировать количество потомков в той среде, в которой мы эволюционировали. Хотя просвещенные родители изо всех сил стараются никого не выделять, им это не всегда удается. По данным одного исследования, целых две трети матерей в Великобритании и США признают, что любят одного из своих детей больше, чем остальных.

Как же родителям сделать «выбор Софи» и пожертвовать одним из своих детей, когда этого требуют обстоятельства? Теория эволюции предполагает, что главным критерием в этом случае является возраст. Детство – это минное поле, и чем старше становится ребенок, тем больше родителям повезло, что он все еще жив, и тем более незаменимым он становится как ожидаемый источник внуков – вплоть до достижения половой зрелости. (С этого момента начинается обратный отсчет репродуктивного возраста и ожидаемое от ребенка количество потомства постепенно сокращается.) Например, статистические данные показывают, что четырехлетний ребенок в обществе охотников-собирателей в среднем даст родителям в 1,4 раз больше внуков, чем новорожденный; восьмилетний ребенок – в 1,5 раза больше, а 12-летний – в 1,7 раз[518]. Следовательно, если у родителей уже есть ребенок, когда у них появляется младенец и они не могут прокормить обоих детей, они должны пожертвовать младенцем. Ни в одном человеческом обществе родители не жертвуют старшим ребенком, когда рождается младший. В нашем обществе вероятность того, что родитель убьет ребенка, неуклонно снижается по мере увеличения возраста ребенка, особенно заметно – в течение первого года, когда ребенок особенно уязвим. Когда родителей просят представить утрату ребенка, они говорят, что будут больше горевать о старшем ребенке – до подросткового возраста.

Динамика показателя ожидаемого горя почти полностью совпадает с продолжительностью жизни детей в племенах охотников-собирателей.

С другой стороны, младший ребенок, будучи более беззащитным, больше нуждается в ежедневной помощи родителей. Родители заявляют, что испытывают к младшим детям более нежные чувства, даже несмотря на то, что старших они больше ценят. Подобные соображения начинают меняться, когда родители становятся старше и становится все более вероятным, что младший ребенок может стать у них последним. Откладывать ресурсы уже не для чего, и младшенького в семье скорее всего будут баловать. Родители также оказывают предпочтение детям, которых можно цинично описать как более удачные вложения: более энергичным, более миловидным и более одаренным.

Учитывая, что родители склонны выбирать любимчиков, потомство не может не испытывать давление отбора в сторону манипулирования решениями родителей об инвестициях в свою пользу. Дети исключительно тонко чувствуют фаворитизм родителей, в том числе уже в зрелом возрасте и даже после смерти родителей. Им приходится рассчитывать, как наилучшим образом использовать карты, которые им раздала природа, и ход той непредсказуемой партии, в которой они участвуют с рождения. Историк Фрэнк Саллоуэй утверждал, что тот самый трудно поддающийся описанию не-генетический компонент личности представляет собой совокупность стратегий по соперничеству с братьями и сестрами за родительские инвестиции, и именно это объясняет тот факт, что дети в одной и той же семье вырастают столь разными. Каждый ребенок развивается в собственной семейной среде и формирует собственный план того, как пережить детство. (Эта идея – альтернатива предположению Харрис о том, что личность – это стратегия выживания в группах сверстников, хотя не исключено, что и та, и другая версия справедливы.)

У первенца обнаруживается сразу несколько преимуществ. Первенец уже постольку, поскольку он дожил до нынешнего своего возраста, более ценен для родителей; конечно же, он сильнее, крупнее и умнее, и будет иметь эти преимущества до тех пор, пока не вырастет младший ребенок. Поскольку первенец в течение примерно года или даже дольше чувствовал себя хозяином жизни, «новичка» он теперь воспринимает как захватчика. Следовательно, ему (или ей) нужно идентифицировать себя с родителями, которые всегда соотносили свои интересы с его интересами, и сопротивляться любым изменениям в сложившемся положении, которое всегда было для него удобным. Ему также нужно научиться наилучшим образом использовать власть, которую подарила ему судьба. Одним словом, первенец должен быть консервативен и придирчив. Ребенку, родившемуся вторым, приходится выживать в мире, который уже включает в себя этого вездесущего ревнителя дисциплины. Поскольку он не может добиться своего с помощью хулиганства или заискивания, ему приходится вырабатывать совершенно противоположные стратегии. Он вынужден идти на соглашательство и сотрудничество. А поскольку для него со сложившимся положением связано меньше, он должен быть более восприимчив к изменениям. (Такое развитие событий, конечно же, зависит от врожденного компонента личности каждого из детей, от пола, размеров и разницы в возрасте.)

Последующим детям приходится проявлять гибкость по другой причине. Родители инвестируют в детей, у которых, как представляется, больше шансов добиться успеха в мире. Первенец уже заявил свои права на ту сферу, в которой он делает особые успехи – будь то личностные или профессиональные качества. Младшему ребенку нет смысла соперничать с ним на этом участке, ведь если он и добьется успеха, то за счет старшего и более опытного брата; младший будет требовать, чтобы родители выбрали победителя, и шансы при этом будут не в его пользу. Вместо этого ему следует найти другую нишу, в которой он сможет достичь успеха. Это дает родителям возможность варьировать свои вложения, потому что в этом случае он будет дополнять старшего брата на рынке умений и навыков вне семьи. Братья и сестры в семье нарочито подчеркивают свои различия по той же причине, по которой биологические виды в экосистеме эволюционируют в разные формы: каждая ниша может обеспечить только один вид.

Семейные врачи говорят о подобных закономерностях уже многие десятилетия, но есть ли у них явные доказательства? Саллоуэй проанализировал данные по 120000 человек, полученные в ходе 196 корректно проведенных исследований очередности рождения и особенностей личности. Как он и прогнозировал, первенцы менее открыты (более склонны к конформизму, консервативны и более тесно отождествляют себя с родителями), более добросовестны (более ответственны, ориентированы на достижения, серьезны и организованы), более антагонистичны (менее покладисты, дружелюбны, популярны и общительны) и более невротичны (менее уравновешенны, более тревожны). Кроме того, они в большей степени экстраверты (более ассертивны, больше проявляют лидерские качества), хотя здесь данные неточны, поскольку они более серьезны, что более характерно для интровертов.

Семейная политика влияет не только на ответы людей в тестах на бумаге, но и на то, как они действуют в реальной жизни, когда ставки высоки. Саллоуэй проанализировал высказывания 3894 ученых, выражавших свои мнения о радикальных научных революциях (таких, как коперниканская революция и дарвинизм), 893 членов французского Национального собрания времен диктатуры 1793–1794 годов, более 700 участников протестантской Реформации и лидеров 62 американских реформаторских движений – таких, как движение за отмену рабства. Во время каждого из этих серьезных потрясений первенцы были склонны к более реакционерским настроениям, а последующие дети в семье были более склонны поддерживать революцию. Этот результат – не побочный продукт размера семьи, настроений в семье, социального класса или других отвлекающих факторов. Когда теория эволюции только была предложена и еще воспринималась как провокационная идея, люди, родившиеся в семье последующими, в десять раз активнее поддерживали ее, чем родившиеся первыми. Другие факторы, которые принято считать причинами радикализма – такие, как национальность и принадлежность к данному социальному классу, – влияют на результат в незначительной степени. (Так, сам Дарвин был представителем высшего класса, но в семье был не первым ребенком.) Ученые, которые родились не первыми в семье, также склонны к меньшей специализации: они пробуют себя в большем количестве научных областей[519].

Если личность – это адаптация, почему же люди сохраняют стратегии, которые были полезны им в детском саду, вплоть до совершеннолетия? Есть версия, что дело в том, что дети никогда полностью не выходят из сферы влияния своих родителей и всю жизнь продолжают соперничать. Это, несомненно, справедливо для традиционных обществ, в том числе – для охотников-собирателей. Другая версия заключается в том, что ассертивность и консерватизм – такие же навыки, как и все остальные. Поскольку молодому человеку приходится инвестировать все больше и больше в оттачивание этих навыков, ему все меньше хочется заново проходить кривую обучаемости, вырабатывая новые стратегии воздействия на людей.

Обнаружение того факта, что дети, воспитанные в одной семье, похожи между собой не больше, чем если бы они были воспитаны на разных планетах, показывает, как мало мы знаем о становлении личности. Единственное, что нам известно, – это что милые нашим сердцам идеи о влиянии родителей на самом деле ложны. Наиболее перспективны, мне представляется, гипотезы, основанные на признании того факта, что детство – это джунгли и что первая проблема, с которой сталкивается в своей жизни ребенок, – это как сохранить свои позиции среди братьев, сестер и ровесников.

* * *

У отношений между братом и сестрой есть еще один неожиданный поворот: один из них мужского пола, другая – женского, а это подходящие условия для сексуальных отношений. Люди занимаются сексом и заключают браки с теми, с кем они больше всего общаются (это может быть сослуживец или сосед по квартире), и с теми, у кого с ними больше всего общего, – с людьми того же социального класса, религии, расы и с похожей внешностью[520]. Силы сексуального влечения теоретически должны притягивать братьев и сестер друг к другу, как магнитом. Хотя столь близкое знакомство неизменно ведет к появлению некоторого презрения друг к другу и реальных случаев, когда брат и сестра по-настоящему «западают» друг на друга, очень мало, все равно получается, что в мире должны быть миллионы братьев и сестер, желающих заняться сексом и пожениться. На самом деле таких почти нет. Ни в нашем обществе, ни в каком-либо другом хорошо изученном обществе, ни у большинства диких животных. (Дети препубертатного возраста иногда играют в игры сексуального характера; я же имею в виду реальный сексуальный контакт между половозрелыми братом и сестрой.)

Может быть, братья и сестры избегают соития потому, что это не одобрили бы их родители? Скорее всего, нет. Родители стараются социализировать своих детей таким образом, чтобы они больше проявляли любовь друг к другу («Ну-ка, поцелуй свою сестричку!»), а не меньше. И если бы они не поощряли сексуальные отношения между братом и сестрой, это был бы единственный случай во всей истории человечества, когда запрет на сексуальные отношения сработал бы. Братья и сестры подросткового возраста вовсе не склонны уединяться в парке или на заднем сиденье машины.

Табу на инцест – официальный запрет на сексуальные отношения и брак между близкими родственниками – в последние сто лет стало в антропологии навязчивой идеей, но и оно не объясняет, что заставляет братьев и сестер держаться на расстоянии. Люди избегают инцеста повсюду, но табу на инцест существует не везде. Кроме того, по большей части табу на инцест касается секса не с членами нуклеарной семьи, а с представителями некровной родни, и только поощряет сексуальную ревность. Например, мужчины-многоженцы могут принимать законы, направленные на то, чтобы их сыновья не заглядывались на их младших жен, которые официально являются «мачехами» этих сыновей. Как мы увидели выше, по большей части табу запрещает брак (а не сексуальные отношения) между более дальними родственниками – например, двоюродными братьями и сестрами – и используется правителями в качестве уловки, не позволяющей соперничающим семьям накапливать материальные блага. Иногда секс между членами семьи подпадает под общее определение инцеста, однако он никогда не является основным объектом запрета[521].

Братья и сестры попросту не находят друг друга привлекательными в качестве сексуальных партнеров. Это преуменьшение: даже сама мысль об этом вызывает у них дискомфорт или переполняет их отвращением. (Людям, которые росли без братьев или сестер противоположного пола, не понять этого чувства.) Фрейд утверждал, что сильные эмоции сами по себе являются свидетельством неосознанного желания, особенно когда мужчина заявляет, что испытывает отвращение при мысли о совокуплении с собственной матерью. Рассуждая таким образом, мы можем прийти к выводу, что у людей есть неосознанное желание есть собачьи экскременты или втыкать себе иголки в глаза.

Отвращение к сексу с братом или с сестрой так сильно у людей и других подвижных позвоночных со значительной продолжительностью жизни, что оно с большой степенью вероятности может быть объектом адаптации. Функцией такой адаптации было бы избежать издержек, связанных с близкородственным скрещиванием потомства. В мифах о том, что от инцеста «кровь становится гуще», в стереотипах о деревенских дураках и недоумках королевских кровей есть зерно биологической истины. Вредные мутации неумолимо проникают в генетический фонд. Некоторые из таких мутаций – доминантные, они делают своих носителей калеками и вскоре вытесняются в ходе естественного отбора. Тем не менее другие мутации – рецессивные, они не оказывают негативного влияния, пока их количество в популяции не достигнет определенного уровня и они не встретят копию себя при совокуплении двух носителей. Поскольку у близких родственников схожий генетический код, при вступлении в половую связь они гораздо больше рискуют тем, что в генах их потомства встретятся две копии вредоносного рецессивного гена. Так как у всех нас есть эквивалент одного или двух роковых рецессивных генов, при вступлении в связь сестры с братом есть большая вероятность получить потомство с отклонениями; это доказывают как теоретические изыскания, так и экспериментальные исследования по оценке рисков. То же самое можно сказать и об отношениях между матерью и сыном или отцом и дочерью (а также, в немного меньшей степени, об отношениях между более далекими родственниками). Кажется логичным предположить, что у людей (и у многих других животных) сформировалось чувство, которое делает саму мысль о сексе с членом семьи отвратительной[522].

Избегание инцеста – проявление сложнейших механизмов программного обеспечения, стоящего за нашими чувствами по отношению к другим людям. Мы испытываем более сильную привязанность к членам семьи, чем к знакомым или незнакомцам. Мы явно осознаем сексуальную привлекательность членов семьи и даже получаем удовольствие, глядя на них. Тем не менее привязанность и понимание привлекательности не эквивалентны желанию вступить в половые отношения, хотя если те же самые чувства у нас вызывает неродной человек, влечение к нему может стать непреодолимым. То, как единственная единица информации может в момент превратить вожделение в ужас, неоднократно использовалось для создания колоссального драматического эффекта в десятках сюжетов, которые Польти относит к разряду «Невольные преступления любви»; самый известный из них – трагедия Софокла «Царь Эдип».

Говоря об избегании инцеста, нужно отметить два момента. Один – это то, что у разных вариантов пар внутри семьи разные генетические издержки и выгоды как для самих партнеров, так и для остальных членов семьи. Можно ожидать, что и сексуальное отвращение будет варьироваться соответственно. Как для мужчины, так и для женщины выгода от зачатия ребенка с близким родственником заключается в том, что этот ребенок вместо положенных 50 % будет обладателем 75 % генов каждого из родителей (остальные 25 % – это переданные ребенку гены, которые являются общими для обоих родителей постольку, поскольку они уже связаны родством). Издержки – это риск рождения ребенка с отклонениями и упущенная возможность зачать ребенка с кем-то еще. Впрочем, упущенные возможности для женщин и мужчин будут разными. Кроме того, ребенок всегда знает точно, кто его мать, но не всегда может быть уверен в том, кто его отец. По обеим указанным причинам, для каждого из возможных вариантов пар внутри семьи издержки инцеста нужно просчитать заранее.

Ни для матери, ни для сына нет никакой выгоды в соитии матери с сыном – в отличие от соития с отцом мальчика, которое может компенсировать генетические риски. А поскольку мужчин обычно не привлекают женщины, которые по возрасту годятся им в матери, в итоге получается, что инцеста между матерью и сыном практически не бывает.

Что касается связи между отцом и дочерью или между братом и сестрой, результаты расчетов будут разными в зависимости от того, какую точку зрения мы примем. Представим себе девушку из первобытного общества, забеременевшую от брата или отца; она не сможет родить ребенка от не-родственника в течение девяти месяцев беременности, а если решит оставить ребенка, то еще в течение двух-четырех лет, требующихся для грудного вскармливания. Она тратит драгоценные репродуктивные возможности на ребенка, который может родиться с отклонениями. Следовательно, инцест должен вызывать у нее глубокое отвращение. Однако у мужчины, от которого забеременела сестра или дочь, тем самым пополняется количество потомков, потому что эта беременность не мешает ему оплодотворить и кого-то еще. Есть риск, что у ребенка будут отклонения, однако если этого не будет, то ребенок для него будет только плюсом (если говорить более точно, плюсом будет дополнительная копия его генов в организме этого ребенка). Отвращение к инцесту у него может быть менее выраженным, поэтому ему может быть проще пересечь такую черту. Это особый случай, когда издержки размножения для мужчины оказываются менее значительными, а сексуальное влечение – менее избирательным, к чему мы вернемся позже.

Более того, отец никогда не может быть уверен, что дочь рождена именно от него, поэтому генетические издержки для него могут быть нулевыми. Это может еще больше ослабить подавление желания по сравнению с братом, который более явно связан со своей сестрой, поскольку у них общая мать. В случае отчимов и сводных братьев генетические издержки отсутствуют вообще. Следовательно, неудивительно, что от половины до трех четвертых всех известных случаев инцеста имеют место между отчимами и падчерицами, и по большей части инициатором является именно отчим. Остальные случаи – это в основном инцест между отцами и дочерьми, и практически во всех случаях дочь принуждает к этому отец. В некоторых случаях имеют место связи между девочками и другими старшими родственниками мужского пола, также в основном по принуждению. Мать не получает никакой генетической выгоды от совокупления между ее мужем и дочерью (в отличие от совокупления между ее дочерью и зятем), однако несет издержки в виде рождения неполноценных внуков, поэтому ее интересы совпадают с интересами дочери, и она должна выступать против инцеста. Вероятно, кровосмесительное злоупотребление было бы еще более распространенным явлением, если бы не матери девочек. За этими противостояниями стоят сильные чувства, однако эти чувства не являются альтернативой генетическому анализу; анализ как раз позволяет объяснить, почему они существуют. И конечно, в науке, как и в детективной работе, попытаться выявить мотив преступления не означает оправдать преступника[523].

Человек не может напрямую ощущать совпадение своего генетического кода с кодом другого человека; как и в восприятии всего остального, чтобы сделать разумное предположение, мозгу приходится сочетать информацию, поступающую от других органов чувств, с исходными посылками об окружающем мире. В 4 главе было показано, что когда в мире нарушаются эти исходные посылки, мы становимся жертвами иллюзии, и именно это происходит в нашем восприятии родства. Антрополог XIX века Эдвард Вестермарк выдвинул гипотезу о том, что если первые годы жизни проведены в непосредственной близости с другим человеком, то это становится ключевым компонентом информации для мозга, чтобы поместить этого человека в категорию «братья и сестры». Аналогичным образом, когда взрослый воспитывает ребенка, то он должен воспринимать ребенка как «сына» или как «дочь», а ребенок должен воспринимать взрослого как «мать» или «отца». Впоследствии такая категоризация позволяет свести сексуальное желание на нет.

Эти алгоритмы предполагают, что в окружающем мире дети, воспитанные вместе, являются биологическими сиблингами, и наоборот. Это особенно справедливо в отношении племен охотников-собирателей. Дети матери растут с ней и обычно также с их отцом. Когда эта посылка нарушается, человек, по-видимому, становится жертвой иллюзии родства. Если он вырастает вместе с человеком, который является родственником, он, вероятно, чувствует к нему сексуальное безразличие или отвращение. Если он вырос вместе с неродным человеком, то отвращения не возникает. Конечно, если человеку сказать, что девушка, с которой у него свидание, на самом деле его сестра, этого достаточно, чтобы от романтических мыслей не осталось и следа, однако механизм неосознанного импринтинга, работающий в критический период раннего детства, несомненно, значительно сильнее.

У обоих типов иллюзий имеются документальные подтверждения. Израильские сельскохозяйственные коммуны, известные как кибуцы, были основаны в начале XX века утопистами, полными решимости разбить нуклеарную семью. Мальчики и девочки одного возраста жили вместе практически с рождения и вплоть до юношеского возраста; воспитывали их няньки и учителя. Достигнув половой зрелости, эти дети, выросшие вместе, очень редко женились или даже вступали в сексуальные отношения, хотя жениться им никто не запрещал. В некоторых районах Китая было принято, чтобы невеста переезжала в дом к свекрам, в результате чего возникали вполне понятные трения. Родителям пришла в голову гениальная идея – брать невесту для сына в дом еще ребенком, чтобы она уж наверняка всегда была под башмаком у свекрови. Единственное, что они не предусмотрели, – что эта ситуация имитировала основу для психологической связи между братом и сестрой. Когда жених и невеста вырастали, они находили друг друга сексуально непривлекательными, и по сравнению с обычными парами их браки были несчастливыми, непрочными, бездетными и непродолжительными. В некоторых частях Ливана параллельные кузены по отцовской линии растут вместе, как родные братья и сестры. Родители вынуждают их заключать браки, но пары проявляют сексуальное безразличие друг к другу, браки оказываются бездетными и имеют тенденцию распадаться. Практика показывает, что нетрадиционные способы воспитания детей в разных странах мирах имеют один и тот же результат, и различные альтернативные объяснения здесь можно исключить.

Люди, вступающие в кровосмесительные отношения, напротив, не вырастают вместе. Исследование фактов инцеста между братьями и сестрами в Чикаго выявило, что из всех этих пар о браке задумывались только те, кто был воспитан по отдельности. Отцы, которые совершают сексуальное насилие над дочерьми, в основном проводят с ними меньше времени, чем когда они были маленькими. Отчимы, которые контактировали со своими падчерицами не меньше, чем их биологические отцы, ничуть не более склонны к насилию над ними. Рассказывают, что приемные дети, найдя своих биологических родителей, братьев и сестер, нередко испытывают к ним половое влечение, хотя мне не известно контролируемых исследований, которые бы это подтверждали[524].

Эффект Вестермарка объясняет историю с самым знаменитым инцестом в мире: историю Эдипа. Лай, царь Фив, получил предостережение от оракула, что его убьет собственный сын. Когда Иокаста, его жена, родила сына, он связал младенца и оставил его умирать в горах. Эдипа нашел и воспитал пастух, а затем усыновил царь Коринфа, воспитавший его как родного сына. Во время визита в Дельфы Эдип узнал, что ему предначертано судьбой убить отца и жениться на своей матери, поэтому он ушел из Коринфа и поклялся никогда не возвращаться. По пути в Фивы он встретился с Лаем и, поссорившись с ним, убил его. Разгадав загадки Сфинкса, он получил в награду престол Фив и руку их овдовевшей царицы, Иокасты – его биологической матери, которая его не растила. У них родилось четверо детей, прежде чем Эдип узнал плохую новость.

Тем не менее на наиболее важное достижение теории Вестермарка указывает Джон Туби. Идея о том, что любой мальчик хочет переспать со своей матерью, кажется большинству людей глупейшей из того, что они когда-либо слышали. Фрейду она таковой не казалась: он писал, что, будучи мальчиком, испытал эротическое возбуждение, увидев, как его мать переодевается. Однако у Фрейда была кормилица, и вполне вероятно, что он в раннем детстве не пережил той близости с матерью, которая бы убедила его систему восприятия в том, что госпожа Фрейд – его мать. Теория Вестермарка «перефрейдила» самого Фрейда.