Новый взгляд на депрессию

Как мы узнали из главы 4, после Второй мировой войны произошел рост количества депрессий у населения. Вероятность того, что сегодня молодые люди столкнутся с депрессией, в десять раз больше, чем во времена их дедушек и бабушек; именно молодежь, а также женщины оказываются более уязвимыми перед ней. Нет никаких признаков спада этой эпидемии, и мои утренние страхи напоминают мне, что это может стать серьезной угрозой для Лары и ее поколения.

Чтобы объяснить, почему депрессия стала столь распространенным явлением и почему современная жизнь в развитых странах делает наших детей такими уязвимыми перед этим заболеванием, нужно рассмотреть две другие тревожные тенденции: рост индивидуализма и убывание общественного влияния на личность.

Рост индивидуализма

Общество, в котором мы живем, возвеличивает индивидуальность. Оно относится к удовольствиям и болям, успехам и неудачам индивида с беспрецедентной серьезностью. Наша экономика процветает за счет удовлетворения прихотей индивида. Наше общество наделяет личность такой властью, какой она прежде никогда не обладала, в частности, силой изменить себя и даже свой образ мышления. Ибо это век личного контроля. Индивидуализм возвысился до такой степени, что беспомощность считается скорее чем-то подлежащим лечению, чем судьбой.

Когда появился сборочный конвейер, он сперва не представлял каких-то проблем с точки зрения личного контроля. Мы могли купить только белый холодильник, потому что на конвейере было выгодно красить все холодильники в один цвет. Однако в 1950-е годы, с появлением транзисторов и машин с элементами человеческого интеллекта, мы стали получать возможность выбора; производитель теперь мог при наличии спроса с выгодой для себя выпускать, скажем, каждый сотый холодильник с инкрустацией. Технический интеллект положил начало развитию огромного рынка индивидуальной продукции, рынка, процветающего благодаря индивидуальному выбору. Теперь синие джинсы не совсем синие; существуют десятки их оттенков и сотни фасонов. Производители автомобилей благодаря возможности комбинировать различные комплектующие смогли предложить нам десятки тысяч моделей новых автомашин. Существуют сотни видов аспирина и тысячи сортов пива.

Чтобы создать рынок для всего этого многообразия, реклама пробудила настоящую лихорадку в сфере личного контроля. Способный принимать решение и делать выбор, озабоченный гедонизмом индивид превратился в объект большого бизнеса. Когда у индивида появляются свободные денежные средства, которые он готов потратить, индивидуализм становится влиятельным и доходным мировоззрением.

Тем временем Америка превратилась в богатейшую страну. Хотя уровень жизни миллионов людей далек от процветания, в среднем покупательная способность американцев больше, чем у любого другого народа в истории. В наше время сущность богатства отличается от того, каковой она была в прошлые века. Возьмем, например, средневекового принца. Он был богат, но большая часть его собственности была неотчуждаема. Возможности продать свою землю и купить лошадей у него было не больше, чем продать свой титул. Его богатство, в отличие от нашего, не могло быть переведено непосредственно в покупательную способность. Наше богатство, напротив, ориентировано на вызывающие замешательство возможности выбора. У нас больше возможностей выбора пищи, одежды, образования, концертов, книг, знаний, даже, как некоторые утверждают, любви, чем у представителей любой другой эпохи.

Вместе с расширением материальных потребностей произошел и рост требований к работе и личным отношениям. Раньше работа считалась удовлетворительной, если она позволяла прокормить семью. Сегодня иначе. Теперь она должна иметь смысл. Должны быть возможности для продвижения и достаточно обеспеченного отдыха на пенсии. Коллеги должны быть близки друг другу по духу, а производство - экологически безупречным.

К браку теперь тоже предъявляется больше требований, чем раньше. Партнер выбирается не только для продолжения рода. Наш спутник жизни должен быть сексуально привлекательным и стройным. Мы хотим, чтобы он был интересным собеседником и хорошим теннисистом. Эти завышенные ожидания коренятся в расширении возможностей выбора.

Кто выбирает? Индивид. Современный человек - это не прежний сельский житель, будущее которого было абсолютно предсказуемым. Он превратился в безумную торговую площадку, на которой сталкиваются возможности выбора, решения и предпочтения. Это новый тип индивида, «максимизированный» индивид.

У индивидуальности есть история. В той или иной форме на протяжении длительного времени ее свойства менялись в зависимости от эпохи и от культуры. В Средние века и вплоть до позднего Возрождения индивидуальность была минимизирована; на полотнах Джотто все, кроме Христа, похожи друг на друга. К концу эпохи Возрождения индивидуальность начала расцветать, и у Рембрандта и Эль Греко второстепенные персонажи уже не похожи на хористов.

Экспансия индивидуальности продолжилась в современное время. Наше изобилие и наши технологии достигли высшей точки, произведя на свет индивидуальность, которая способна выбирать, испытывать удовольствие и боль, для которой приоритетом является действие, которая стремится к крайностям или довольствуется минимумом. Я называю эту новую индивидуальность с ее озабоченностью удовлетворением и потерями максимизированной индивидуальностью, чтобы подчеркнуть ее отличие от индивидуальности минимизированной, которой она пришла на смену. Индивидуальность времен первых колонистов, как и индивидуальность Средневековья, представляла собой немногим большее, чем то, что можно было наблюдать в ее поведении; она была гораздо менее обеспокоена собственными чувствами и больше - обязанностями.

Хорошо это или плохо, но сегодня мы принадлежим культуре максимизированных индивидуальностей. Мы свободно пользуемся свободой выбора среди невероятного изобилия персонализированных товаров и услуг и стремимся к большему, требуя более совершенных свобод и привилегий. Однако вместе со свободой выбора такая развитая индивидуальность встречается и с определенными опасностями. Главная из них - массовая депрессия. Я считаю, что наша эпидемия депрессии - это следствие максимизации индивидуальности.

Если бы это было изолированное явление, возвеличивание индивидуальности могло бы иметь позитивное значение, поскольку вело бы людей к более полной, насыщенной жизни. Но случилось иначе. Максимизация индивидуальности совпала с ослаблением чувства общности и утратой высшей цели. Эти факторы в совокупности оказались плодотворной почвой для распространения депрессии.

Ослабление общности

Жизнь, сосредоточенная исключительно на себе и ни на чем больше, это скудная жизнь. Человеческое существование должно сопровождаться смыслом и надеждой, которые образуют контекст этого существования, его окружение. Прежде мы имели богатый контекст, и в случае столкновения с неудачей могли взять паузу и сделать передышку в условиях этого окружения, - нашей духовной обстановки - и вспомнить, кто мы такие, восстановить чувство нашей принадлежности к чему-то большему. Это окружение в широком смысле я называю общностью. Оно состоит из веры в нацию, в Бога, в семью или в цель, которая выходит за пределы отдельной жизни.

Последняя четверть века была насыщена событиями, которые настолько основательно ослабили нашу связь с крупными общностями, что мы оказались почти беззащитными перед обычными жизненными испытаниями. Как было неоднократно замечено, политические убийства, Вьетнамская война и Уотергейт сообща разрушили в глазах многих идею, что мы как нация можем достичь великих целей. Те, кто выросли в начале 1960-х, вероятно, почувствовали, как и я, как 23 ноября 1963 года у нас на глазах было уничтожено видение будущего^. Мы утратили надежду на то, что наше общество способно избавить человека от бед и страданий. Вероятно, ни для кого не станет открытием тот очевидный, но все же показательный факт, что многие люди моего поколения из-за страха или отчаяния предпочли общественному служению личную карьеру, которая могла по крайней мере принести нам индивидуальное счастье.

Этот сдвиг от общественного блага к благу частному был подкреплен убийствами Мартина Лютера Кинга, Малкольма Икс и Роберта Кеннеди. Вьетнамская война преподала

   33 В этот день был убит Джон Кеннеди. - Прим. пер

такой же урок тем, кто был немного моложе. Бессмысленность и жестокость десяти лет войны разрушили патриотизм юных американцев. Тем, кто не вынесли урока из войны во Вьетнаме, было трудно игнорировать Уотергейт.

Таким образом, преданность нации перестала быть источником надежды. Эрозия преданности, в свою очередь, привела к тому, что люди стали искать удовлетворение внутри себя, сконцентрировались на своей личной жизни. В то время как политические события сводили на нет прежнее представление о нации, социальные тенденции подрывали, как отмечали ученые, представление о Боге и семье. Религия или семья могли бы заменить национальную идею в качестве источника надежды и цели, удержав нас от обращения внутрь себя. Но, по печальному совпадению, эрозия веры в нацию совпала с утратой значения института семьи и упадком веры в Бога.

Высокий процент разводов, возросшая мобильность и низкая рождаемость, наблюдаемые на протяжении 20 лет, привели к ослаблению семьи. Из-за частых разводов семья перестала быть, как прежде, стабильной структурой, нашим прибежищем, к которому мы могли обратиться в любое время, когда нам было нужно залечить свои раны. Высокая мобильность - готовность и способность быстро перемещаться на огромные расстояния - также внесла свой вклад в ослабление семьи. И, наконец, отсутствие братьев и сестер у единственного ребенка, воспитываемого в семье, - типичная ситуация для современной Америки, - способствует изоляции человека. Повышенное внимание, которым родители окружают единственного ребенка или двух своих детей, хотя и дает сиюминутный положительный эффект (в частности, повышает их IQ примерно на полбалла), в долгосрочной перспективе создает у них иллюзию, что их внутренние переживания имеют большое значение, большее, чем на самом деле.

Таким образом, мы одновременно столкнулись с утратой веры в Бога, разрушением веры в доброжелательность власти нашей страны и распадом семейных ценностей. Куда мы можем обратиться в поисках идентичности, целей и надежды? Нуждаясь в духовной обстановке, мы оглядываемся и видим, что вся удобная мягкая мебель исчезла, остался лишь маленький и ненадежный складной стул - индивидуальность. И в результате подобная максимизированная индивидуальность, лишенная защит, которые обеспечивались приверженностью к чему-то большему в жизни, оказывается открытой для депрессии.

И усиление индивидуализма, и ослабление общности, взятые по отдельности, способны повысить уязвимость перед депрессией. Но именно сочетание этих двух факторов, на мой взгляд, привело к беспрецедентной в истории Америки эпидемии этого расстройства. Механизм, посредством которого осуществляется эта экспансия, - это выученная беспомощность. Как мы показали в главах 4 и 5, индивиды, оказавшиеся перед лицом неудач, на которые они не в силах повлиять, становятся беспомощными. И, как показано в этой книге, беспомощность превращается в безнадежность, которая затем перерастает в полномасштабную депрессию, если человек объясняет свои неудачи устойчивыми, универсальными и внутренними причинами.

Жизнь неизбежно полна личных неудач. Мы редко получаем все то, к чему стремимся. Разочарование, поражение и отвержение - наши постоянные спутники. В такой индивидуалистической культуре, как наша, которая не придает особого значения тому, что выходит за пределы нашего индивидуального Я , человек не может рассчитывать на получение поддержки и утешения от общества, когда сталкивается с личной потерей. Более «примитивные» общества стараются оказывать максимальную поддержку своим членам, переживающим потерю, и тем самым предупреждают превращение беспомощности в безнадежность. Антрополог Бак Шеффелин пытался - как оказалось, безуспешно - найти что-то подобное депрессии у племени калули, живущего в Новой Гвинее. Шеффелин предположил, что взаимодействие между индивидом и племенем предотвращает депрессию. Если у одного из членов племени убегает свинья и он выразит свое горе по поводу этой потери, племя даст ему другую свинью. Потеря компенсируется силами общины, и беспомощность не перерастает в безнадежность, потеря не оборачивается отчаянием.

Но наша эпидемия депрессии не сводится к проблеме слабой поддержки со стороны общества. Во многих случаях крайний индивидуализм порождает максимально пессимистичный стиль объяснений, побуждая людей объяснять тривиальные неудачи устойчивыми, универсальными и внутренне-ориентированными причинами. Рост индивидуализма, в частности, ведет к тому, что неудача трактуется человеком как его личная ошибка: разве здесь есть еще кто-то, кроме меня? Ослабление общности означает, что неудача носит устойчивый и универсальный характер. Неудачи воспринимаются настолько катастрофичными, насколько менее значимыми являются для человека такие институты, как религия, нация, семья. Поскольку время в индивидуалистском обществе заканчивается нашей смертью, индивидуальная неудача кажется постоянной. Нельзя найти утешения от личной неудачи. Она отравляет всю жизнь. Чем больше веры внушают крупные общественные институты, тем менее неизменными и менее разрушительными оказываются личные неудачи.