Платоническая любовь

Платоническая любовь

В некоторых обществах, иных, чем наше, дружба на са­мом деле соперничала по значению даже с любовью муж­чины и женщины. Так было во времена рыцарства в Евро­пе, в золотые дни арабской культуры, в великие годы Древ­ней Греции. Именно о дружбе писал Платон, когда описы­вал идеальную любовь. Однако, как мы увидим, платони­ческая любовь стала означать нечто иное. Впрочем, это произошло много столетий спустя.

Платон анализировал дружбу примерно так, как мы ус­танавливаем, узнаем предметы. Подобно другим великим философам своего времени и более поздних времен, он за­дался вопросом, откуда мы черпаем знания об окружаю­щем мире?

Откуда, например, мы знаем, что дерево — это дерево, а автомобиль — автомобиль? Занятые своими делами, мы при­вычно распознаем объекты и на этом успокаиваемся. Но если остановимся и задумаемся, то будем удивлены. Как мы их распознаем? Как узнаем тысячи предметов, с которыми стал­киваемся ежедневно? Они выступают во множестве форм, размеров и цветов; разнообразие, с которым они предстают перед нами, невероятно велико. Однако мы никогда не спу­таем автомобиль с электровозом, собаку с лошадью или даже с кошкой. Идеи представляют еще более поразительную за­гадку. Как мы узнаем любовь или красоту?

Платон попытался разрешить эту загадку путем введе­ния представления о чистом или идеальном типе, который существует во всех предметах, вопреки разнообразию их внешних форм. Он определил этот тип как внутреннюю сущность вещей. Платонова сущность состоит из призна­ков или характеристик, абсолютно необходимых для пред­ставления о предмете. Эти характеристики составляют, на­пример, «лошадность» лошади, «деревность» дерева, «лю- бовность» любви. В этом принципе сосредоточены всё ха­рактеристики, представляющие сущность конкретного пред­мета или концепта, а все случайные, поверхностные и час­то преходящие, временные признаки игнорируются. Так, когда мы смотрим на роскошный «роллс-ройс» и на подер­жанную машину, мы ни на мгновение не сомневаемся, что и то и другое — автомобили.

Сущность вещей, которую мы распознаем с помощью органов чувств, является общей для всех вещей такого типа. Иногда такой способ идентификации может привести к зат­руднениям. Когда в Австралии впервые открыли черного лебедя, натуралисты оказались в затруднительном положе­нии, потому что лебеди были известны многие столетия и неотъемлемую часть их представлял как раз белый цвет. Воз­никло сомнение, можно ли называть этих австралийских птиц лебедями. Наконец, ученые договорились называть их черными лебедями, но пришлось исключить из идеала, или лебединой сущности белизну, поскольку она больше в эту сущность не входила.

Платоническая идея, или сущность первоначально была чисто интеллектуальным или познавательным изобретени­ем, которое помогало идентифицировать или классифици­ровать предметы в окружающем мире. Слово «идеал» не использовалось в этическом или эстетическом смысле как синоним слова «лучшее». История, однако, сыграла шутку, и то, что Платон сознательно исключил из сущности люб­ви, как он эту любовь определял, было понято по-другому и стало считаться самой желанной, или высшей формой любви. То, что Платон исключил секс из сути любви, из тех характеристик, которые необходимы для распознавания любви, побудило людей столетия позже назвать любовь без секса платонической.

Платон две тысячи лет назад увидел то, что нам ясно сегодня: секс часто имеет очень малое отношение к любви или вообще с ней не связан. Главным мотивом сексуаль­ных контактов часто бывает личное наслаждение. Сексу­ально возбужденный мужчина может даже испытывать вражду к женщине, от которой хочет получить физичес­кое удовлетворение. Есть, конечно, люди, которые испы­тывают другие чувства, и для них секс может стать одним из самых глубоких проявлений любви. Однако те же са­мые люди могут выражать свою любовь в несексуальных терминах. Иными словами, секс и любовь могут быть свя­заны, но во многих случаях они никак не связаны. Платон не мог включить в сущность любви то, что не является ее обязательным признаком. Он считал секс мощной силой, но не верил, что привязанность, которую люди испытыва­ют друг к другу, должна быть обязательно и исключитель­но сексуальной.

История подхватила эту мысль, когда феодализм рас­цвел веком рыцарства. Развитая в то время концепция люб­ви называется рыцарской. Это романтическая любовь в наи­более экстравагантной форме. Женщина помещалась на пьедестал, и рыцарь служил своей леди, писал ей стихи, любил ее и умирал за нее, а в качестве награды ожидал только одобрительного взгляда или платка, который мог повязать на шлем. Признаками величайшей рыцарской любви были любовь к абсолютно недостижимой женщине и физическое и сексуальное отчуждение от нее.

Этот аспект любви перешел и в следующий период — период Возрождения, где он получил новый толчок. Рост влияния религии, представленной христианством, побуж­дал все духовное ценить выше физического, плотского. Ве­личайшей из всех женщин и самой святой из них была Дева Мария, а одно из величайших деяний всех времен — непо­рочное зачатие. Это постоянно подчеркивали в своих по­лотнах художники Возрождения. Богоматерь предстает на их картинах не как обычная женщина, но скорее как идеа­лизированная версия женщины. Лицо ее отражает покой, удовлетворенность и любовь. В ее честь называли многие церкви, например, Нотр Дам — собор Парижской Богома­тери. И женщин призывали жить в соответствии с такими возвышенными стандартами.

Хотя не знающая стыда нагота Древних Греции и Рима продолжала появляться в некоторых скульптурах и карти­нах, преобладающей тенденцией стало прославление не тела, а преданности человека религиозным идеям. Казалось, что даже фиговый листок открывает слишком многое. Не толь­ко Адам и Ева, но весь человеческий род был изгнан из райского сада. Стеснительность и скромность вышли на первый план, укрытие тела стало настоятельной потребно­стью. Даже купание вышло из моды. Секс в сознании лю­дей стал связываться только с похотью и грехом.

Одновременно с этими переменами начали подчеркиваться чисто религиозные аспекты любви. Ее естественное проис­хождение и выражение сменились более благородными чув­ствами. Вот тогда подхватили представление Платона о том, что секс не является неотъемлемой частью любви, но ради­кально его изменили. Хотя Платон исключал секс из опре­деления любви, отсутствие секса он не считал основным ее признаком. Теперь платоническая любовь перестала быть просто абстракцией или идеей, она начала восприниматься как реальность, как лучшая и более желаемая часть реально­сти, она стала любовью в чистейшей и благороднейшей фор­ме, очищенной от низменных, животных желаний.