Бегство от разума

Бегство от разума

Третья свобода, которую дает романтическая любовь, это свобода от рассудительности. Романтическая любовь не критична и не разумна. Это бегство от ума и расчета. Любящий следует за своими чувствами. Он поступает в соответствии с ними, и в то же время у него есть полное оправдание. Это не его выбор, не его воля определяет путь. Он — беспомощная жертва сил, которые сильней его, сил любви. Обладая таким великолепным оправданием, он наслаждается собой и своими чувствами.

Романтический влюбленный снисходителен к себе, как кошка. Кошка не ласкает вас; когда она о вас трется, она ласкает себя. Так же поступает и романтический влюблен­ный. Он считает, что влюблен в свою избранницу, но чаще он влюблен в любовь; он наслаждается своим состоянием влюбленности, погружается в радости романтической любви.

Объектом этой любви кажется возлюбленная, но чаще он любит образ, который сам же проецировал на возлюблен­ную, как на экран. Он влюблен в собственное создание, которое является частью его самого.

Если бы он видел в возлюбленной личность, какой она на самом деле является, ему пришлось бы использовать свой разум и способность рассуждать. Он задумался бы над тем, хорошо ли она держится, способна ли удовлетворить его потребности, сможет ли дать ему тот тип общества, кото­рый ему нужен. Он даже подумал бы, хорошей ли матерью она станет для его детей.

В романтической любви он свободен от здравого смысла и рассудительности. Сантаяна описывает романтического любовника свободным, как воздух, вольным «любить то, что воображает, и преклоняться перед тем, что создает», пе­ред собственным произведением искусства. И справедливо добавляет, что «романтическая любовь — на девять десятых любящий и только на одну десятую — объект любви».

Добавьте к этому возбуждение и драматичность, потому что романтическая любовь всегда драматична. Влюбленность уводит нас из мира банальностей, из рутины повседневно­сти и помещает на американские горки. Мы взлетаем и опускаемся, парим и падаем. В любви мы часть жизнен­ной драмы. Мы не можем планировать, заглядывать впе­ред. У нас нет сценария, каждую сцену мы играем с листа, потому что совершенно очевидно, что чувства нельзя пла­нировать, эмоции движутся непредсказуемым курсом. Мол­чание, пауза, ударение в слове или слоге способно вечер сделать из радостного мрачным и наоборот. Вся разница в том, говорит ли любимая «да» или «ДА!»

Драма становится лучше в ретроспективе: воспомина­ния о возлюбленной слаще ее присутствия. Многие влюб­ленные предпочитают меньше времени проводить с воз­любленной и больше мечтать о ней, вспоминая последнюю встречу и предвкушая предстоящую. Когда влюбленные вместе, они много времени проводят молча, глядя друг на друга. А если разговаривают, то вполне вероятно, что, если кто-нибудь из них скажет что-то разумное, соответствующее реальности, драма будет уничтожена, чувства оскорблены и встреча закончится ссорой.

Литература, в которой описана романтическая любовь, объясняет, почему это так. Обычно описываются мечты о возлюбленной и очень мало говорится о времени, прове­денном с ней. Сколько времени на самом деле провели вместе Ромео и Джульетта? Великая любовь Данте к Беат­риче выросла из тридцати секунд, когда он на самом деле ее видел, однако поэт мечтал о ней всю жизнь. Дороти Пар­кер^[64] в небольшом романтическом рассказе описывает мо­лодую женщину, страдающую от безответной любви. Геро­иня берет такси и едет в центр города не для того, чтобы увидеть мужчину, которого любит, а просто чтобы объехать квартал, в котором он живет, и подумать о нем. Это причи­няет ей боль, и она страдает, однако читатель ее понимает и сочувствует ей.