Мифы: сновидения, удовлетворяющие потребности многих

Значение операций, пусть не полностью, но сохраняющихся в памяти после пробуждения, не ограничивается той функцией, которую они призваны выполнять в паттерне жизни сообщающего о них человека. Некоторые из них, по-видимому, не только справляются со своей ролью в структуре личности человека, который видит эти сновидения, но и в такой степени способствуют разрешению общих проблем, что, объединяясь друг с другом в рамках целой культуры, образуют мифы. Вероятно, лучшим подходом, позволяющим постичь референтные процессы высшего уровня, получившие название паратаксиса, можно считать изучение наиболее важных сновидений и мифов, оказывающих существенное влияние, вероятно, в течение уже многих столетий и распространенных в нескольких культурах. И поэтому я предлагаю вашему вниманию некоторые из этих мифов. Мне бы хотелось напомнить вам, что здесь вы почти не встретите конкретно и однозначно констатированных фактов, поскольку материал, которым я буду оперировать, получен путем умозаключений и касается роли паратаксических процессов в жизни человека.

Самым древним из тех, что приходят мне в связи с этим на ум, является миф о Валааме и его осле. Я познакомился с этим пережитком доисторического периода западной культуры, т. е. еврейской культуры, совсем недавно, и полученный мною опыт, судя по всему, достоин того, чтобы уделить ему минуту внимания. Во время своей продолжительной и, увы, неизлечимой болезни мой горячо любимый друг Сэпир читал Библию на арамейском языке; там ему и встретился миф о Валааме и его осле. Он подробно пересказал мне его содержание, и я сопроводил его не слишком лестным замечанием, как часто делаю в минуты раздражения.

Миф звучал примерно следующим образом: Валаам был прекрасным человеком, одним из выдающихся купцов и благодетелей города, подвергавшегося набегам «варваров», которые спускались с гор. Город не смог долго мириться с нашествием «варваров», и в конце концов Валаама – самого Валаама - заслали к ним в качестве лазутчика. Он сел на своего осла и отправился в горы. Через некоторое время осел вдруг заартачился, Валаам обратился к нему с очень вежливыми словами, но осел продолжал упираться. Тогда он ударил осла. После этого осел заговорил - как раз именно эта особенность, присущая снам или мифам, и вызывает у меня раздражение - и сказал Валааму: «Валаам, Валаам, зачем ты бьешь меня?

Разве я не был тебе верным слугой, разве я не исполнял твои малейшие желания, не перевозил тяжелейшие грузы и не делал все, что ты пожелаешь?» Валаам устыдился того, что сказал ему осел; из-за этого стыда с его глаз спала пелена, и он увидел ангела с мечом в руке, стоявшего на дороге прямо перед ним, чем и объяснялось нежелание осла идти дальше. Как я уже говорил, этот миф вызвал у меня раздражение; но поскольку в тот вечер мне пришлось долго ждать автобус, мне пришло в голову, что давным-давно, в то смутное время, какой-то еврейский философ облек один из своих снов в такую форму и что это изложение отражает простейший вариант взаимоотношений между нашим величественным самосознанием и взаимодействием с жизнью как таковой. Валаам и его осел вполне могут отражать человеческую личность, и только та часть личности, которая отвечает за поддержание самоуважения, могла не заметить надвигающуюся опасность - для личности как целого это исключено. В своей работе психиатр находит бесчисленные примеры того, как люди неистово цепляются за определенные идеализации жизни, в результате чего у них возникает множество серьезных проблем; но упорство, с которым они, несмотря ни на что, цепляются за такие идеализации, показывает, что осел - более глубинная, более древняя часть личности - знает, что все это неправда, все не так. Для психиатра увлеченность подобными идеалами служит признаком наличия у пациента хронического заболевания. Если психиатр замечает, что пациент придерживается весьма своеобразного образа жизни, - при этом он неискренне говорит, всячески подчеркивает некий идеал, однако игнорирует его в ходе других интерперсональных действий, - он зачастую обнаруживает, что пациент живет, придерживаясь стандартов, внушенных ему в детстве, которые, как он уже понимает из собственного опыта, себя не оправдывают. Но поскольку пациент не может сформулировать то, что он познал за свою жизнь, он продолжает следовать по старому пути.

Мне бы хотелось вкратце упомянуть о таком феномене, как личные мифы; у многих из нас существуют такие мифы, которые мы склонны рассказывать, когда достаточно выпьем или бываем дружелюбно настроены. Например, иногда я рассказываю миф семьи Стэк, который, по крайней мере для меня, представляет определенный интерес. *

А теперь я обращусь к мифу, заимствованному из западноевропейской культуры гениальнейшим музыкантом Рихардом Вагнером и вплетенному в ткань оперы «Кольцо нибелунга»; под мифом в данном случае, конечно же, подразумевается легенда о Рейнголде. Рейнголд - это сверхъестественная сила, которая может быть использована человеком. Различные существа тщательно следили, чтобы он не попал в недобрые руки, так как своих похитителей Рейнголд наделял поистине колоссальными способностями. Более того, нужно отметить, что завладеть Рейнголдом значило обречь себя на неминуемую смерть, что было предсказано богиней земли Эрдой. Этот миф иллюстрирует убеждение, бытовавшее во все времена и у всех народов: попытка прибегнуть к помощи сверхъестественных сил может закончиться весьма плачевно.

Мне хотелось бы напомнить вам историю, которая нам гораздо ближе, чем библейское сказание о Валааме и его осле или сага о нибелунгах. Это «Таинственный незнакомец» Марка Твена. После того как писатель закончил эту повесть, он выразил желание не публиковать ее при жизни.

Действие происходит в живописнейшей шведской деревушке, где каждый знал всех своих соседей и их предков до седьмого колена. В этом маленьком мирке не случалось практически никаких бед. Среди молодежи выделялся один очень красивый юноша, которого любили в деревне, и у которого было очень много друзей. Однажды утром этот юный герой пошел прогуляться и насладиться красотами природы и встретил другого прекрасного юношу - незнакомца. На вид он был столь же красив, как и наш герой, поистине являвший собой эталон шведской красоты. Наш герой спросил, как его зовут, и тот ответил: «Меня зовут Сатана». Это испугало нашего героя, и он сказал: «Но ведь не тот самый Сатана?», - «Нет, нет, дальний родственник, может быть, троюродный брат». Вот так Сатана и присоединился к местной молодежи. Он преуспевал во всех спортивных играх, но при этом оставался скромным, и демонстрировал еще много других добродетелей; одним словом, он органично влился в общество. Им восхищались и стар и млад.

Однажды, один юноша попал в водоворот горной реки, фактически он был обречен. Наш герой, который стоял на берегу вместе с Сатаной и ужасно переживал из-за неминуемой трагедии, воскликнул: «Я бы все отдал, чтобы только спасти Джона». Сатана переспросил: «Что?» Наш герой повторил: «Да, да, я бы все сделал, чтобы его спасти». Сатана спросил: «Ты хочешь спасти его?» Наш герой подтвердил это. Внезапно река высохла. Юноша, конечно, остался жив и вышел на берег. Расплата настала через некоторое время, когда спасенный юноша с ужасающей неизбежностью умер от страшной болезни, что доставило всем гораздо большие страдания, чем если бы он внезапно погиб в водовороте. И все же еще два или три раза наш герой, охваченный тревогой, ужасом или горем из-за неизбежного несчастья, выражал свое состояние таким образом, что Сатана, его новый услужливый друг, смог выполнить его желания. Каждый раз Сатана выглядел удивленным, но все-таки неизменно вмешивался; и потом его помощь в осуществлении человеческих желаний с фатальной неизбежностью приводила к страшным, ужасающим, неописуемым последствиям, не связанным с его действиями, а вызванным естественным ходом событий. Этот миф, описанный Марком Твеном, не получил широкого распространения - я думаю, вам не составит труда догадаться о причинах. А они состояли в весьма значительных расхождениях между тем, что этот миф гласит о жизни и об угрозе сверхъестественных сил, попавших в руки человека, и тем, что говорится в саге о нибелунгах и во многих других мифах, положенных в основу человеческого знания.

С вашего разрешения я вкратце подытожу все вышесказанное, заметив, что как миф, так и сновидение, представляют собой относительно обоснованные паратаксические операции, целью которых является разрешение неразрешимых проблем человеческой жизни. В мифе эти проблемы затрагивают многих людей, что и обеспечивает его жизнеспособность, а также способствует его трансформации и модификации, обусловленным приходом все новых и новых поколений. Сон выполняет для человека эту же функцию непосредственно в условиях актуальной ситуации; но когда он вспоминает содержание сновидения и в ходе общения пересказывает его другому человеку, он пытается найти обоснование произошедшему. Шизофрения, жизнь, построенная по шизофреническому типу, - это ситуация, в которой человек оказывается, когда по ряду причин препятствия, возникающие в его жизни, настолько труднопреодолимы, что справление с ними вынуждает человека большую часть времени, проводимого в состоянии бодрствования, жить под воздействием снов и мифов. Если шизофреническое содержание, содержание снов или личный миф отделить от появляющихся при их пересказе привнесений и таким образом в некоторой степени пережить общий процесс последующей валидизации, то человек, видящий эти сны, шизофреник, или создатель мифа получает возможность осознать некоторые аспекты существующих у него проблем, переход которых на сознательный уровень до настоящего времени полностью блокировался защитной операцией.

Таким образом, это содержание может быть предметом терапевтического воздействия; но перспектива работать с ним, принимая за основу то, что человек в состоянии превратить те или иные сны или мифы в последовательно обоснованные утверждения посредством интеллектуальных действий, мне представляется настолько бессмысленной (поскольку такой подход предполагает полное игнорирование вопроса о том, как же мы существовали до выработки этих последовательно валидизированных формул), что мне непонятно, как данный подход вообще можно рассматривать всерьез. Те, кто считает, что им следует проанализировать сновидение или шизофреническое содержание, дабы выяснить, что оно символизирует, напоминают мне человека, внушающего малышу двух с половиной лет: «Ты должен проявлять больше уважения к своей матери, ибо Бог на горе Синай сказал Моисею: «Почитай отца и мать свою»«. Все реальное и осуществимое имеет свои границы. Я действительно убежден, что пересказывание содержания сновидений может сыграть немаловажную роль при интенсивной психотерапии, если только терапевт не будет тратить время в попытках подвигнуть пациента сформулировать хоть что-нибудь по поводу его ночной жизни; но истинное значение сновидений заключено в том, что скрыто в их таинственных глубинах и что психиатру удается или не удается извлечь на поверхность. Навязчивые идеи, шизофреническое содержание и т. д. играют важную роль в одном и том же процессе, хотя чем меньше выражен фактор навязчивости, тем меньшее значение имеет содержание. Так или иначе, психиатр имеет дело с определенным типом референтной операции, выраженной не в синтаксической форме, и тот, кто пытается обратить ее в синтаксис, с моей точки зрения, просто выставляет себя на посмешище. Дело в том, что представленность референтных операций в синтаксисе ни в коей мере не влияет на их обоснованность и значимость для психотерапевтической работы.