Требуемое поведение и необходимость скрывать свои действия и вводить в заблуждение окружающих

В этой главе мне бы хотелось продолжить разговор о небезынтересном, на мой взгляд, феномене возникновения недоброжелательности в отношении и поведении, в ходе которого мы, возможно, придем к единому мнению. В самом общем виде паттерн, описывающий многочисленные возникающие в детстве явления и процессы и отличающий его от младенческой стадии развития личности, включает два основных аспекта.

На один из них я уже обращал ваше внимание - он заключается в овладении не только собственным, но и позволяющим осуществлять коммуникацию языком. В связи с этим следует проанализировать все те последствия, которые влечет за собой приобретение столь важного для человека средства взаимодействия с внешним миром. Второй аспект, рассматриваемый нами в ходе развития интерперсональных взаимоотношений, в значительно большей степени отражает различия между этими двумя эпохами; вероятно, лучше всего будет подходить к нему с точки зрения требуемого поведения. В момент рождения младенец практически бессилен что-либо сделать для поддержания собственной жизнеспособности. В период младенчества у него формируются лишь примитивнейшие культурно обусловленные паттерны, связанные с удовлетворением общих и зональных потребностей. Вступая в эру младенчества, он начинает испытывать все большую необходимость в интерперсональном содействии.

Люди, составляющие значимое окружение ребенка - мать, отец, влияние которого со временем становится все заметнее, возможно, братья и сестры, слуги и т. д., ожидают, что ребенок будет сообразовывать свое поведение с предъявляемыми ими требованиями.

В детстве - и в этом состоит его отличие по крайней мере от двух первых стадий младенчества, а возможно, и от всего этого периода в целом - появляется еще один феномен, под влиянием которого может происходить научение, - страх, мы уже упоминали о нем вскользь, не углубляясь в обсуждение природы этого явления, поскольку на более ранних стадиях развития личности, о которых мы с вами говорили, страх не играл значительной роли. Различия между страхом и тревогой носят принципиальный характер. Очень сильный страх и очень сильная тревога, как мне кажется, ощущаются одинаково (т. е. можно говорить об идентичности их чувственных компонентов), но тем не менее значение различий, существующих между этими мощными разъединительными процессами, едва ли можно переоценить. Тревога - это переживание, возникающее в результате эмпатической взаимосвязи со значимыми взрослыми людьми, в то время как страх появляется в ситуации, когда отсрочка удовлетворения общих потребностей приводит к их значительному усилению. Среди общих потребностей выделяется одна, которую, как мне кажется, мы должны рассмотреть особенно подробно, - это потребность в отсутствии болезненных ощущений. Боль в данном случае определяется как повреждение (не в переносном, а в самом прямом смысле этого слова), возникающее в результате, скажем, интенсивного давления на ткани организма или их пореза, или как следствие нарушения функционирования внутренних органов.

Почти во всех культурах широко распространено мнение о том, что ребенка в отличие от младенца время от времени следует наказывать, если он того заслуживает; при этом под наказанием понимается причинение боли. Действия такого рода иногда практически не вызывают тревоги, хотя при других обстоятельствах они могут быть очень тесно с ней связаны. Родитель, систематически сталкивающийся с тем, что нарушение определенных правил приводит к возникновению боли той или иной интенсивности, может принять соответствующие меры, не испытывая при этом особой тревоги, а возможно, лишь с некоторым сожалением или совершенно нейтральным ощущением, как если бы он занимался дрессировкой своего домашнего питомца. Однако существует тысяча причин, из-за которых родители наравне с болью заставляют ребенка переживать также и тревогу. Но поскольку наказание - причинение боли - используется как самостоятельный воспитательный прием, мы можем говорить о формировании нового типа научения - а именно научения, направленного на понимание взаимосвязи между нарушением заданных правил поведения и возникновением болевых ощущений.

Нередко в ситуации, когда ребенок подвергается наказанию, - обычно это бывает боль, сопровождающаяся тревогой, - он мог бы его предвидеть, если бы давление потребности, зональной или какой-либо другой, не заставило его предпринимать определенные действия, невзирая на предвосхищаемые последствия. При других, гораздо более важных и часто встречающихся, обстоятельствах - когда к боли практически неизбежно примешивается сильная тревога - наказываемый ребенок не имеет возможности предвидеть последствия своего поведения. Чаще всего это происходит, когда раздражительные, брюзгливые родители, подавленные собственными неприятностями, выплескивают свои негативные эмоции на собаку, ребенка или на кого-то другого, подвернувшегося им под руку.

Таким образом, одним из важнейших событий периода детства можно считать возникновение нового фактора, определяющего процесс воспитания, который проявляется как страх перед авторитетными фигурами, способными причинить ему боль. В этом и состоит различие между тревогой и страхом: при благоприятном стечении обстоятельств человек, испытывающий боль, может наблюдать, анализировать, идентифицировать и соединять воедино значимые факторы, с тем чтобы в дальнейшем использовать полученную информацию в процессах предвосхищения, в то время как в случае с тревогой все обстоит совершенно иначе; что касается сильной тревоги, то, как я уже говорил, ее действие подобно удару по голове. В связи с этим в результате переживания тревоги у человека практически не остается информации, которая могла бы быть задействована в процессах предвосхищения.

В этот период интенсифицируются усилия родителей, направленные на обучение ребенка, их стремление выполнять свои социальные обязанности, в результате чего бедному чаду приходится пожинать плоды их многочисленных личностных проблем, и как следствие ребенок нередко становится либо «покорным», либо «непослушным», причем признаки подобного разделения проявляются в очень раннем возрасте. Разумеется, один и тот же ребенок может демонстрировать оба паттерна, тесно связанные с персонификациями Я-хороший и Я-плохой; при отсутствии каких-либо серьезных нарушений персонификация Я-хороший соответствует покорности, - которая тем не менее предполагает предоставление определенной свободы в играх и т.д., а непослушание, как правило, является составляющей персонификации Я-плохой.

В самом начале этой стадии - когда родители уделяют все больше внимания воспитанию своего ребенка, когда происходит развитие его способностей, когда он структурирует собственные переживания и задействует фантазию и скрытые процессы в игре и т.д.- ребенок начинает различать значимых людей, а чуть позже - значимые ситуации. Другими словами, практически все дети выделяют ряд признаков, дающих возможность безошибочно определять, когда нарушать установленные правила отнюдь не безопасно, а когда есть шанс «выйти сухим из воды». На мой взгляд, такое разделение обеспечивает поступление полезной информации, хотя, конечно, при определенных обстоятельствах, в случае преобладания в поведении родителей неэффективных и неадекватных проявлений, оно может оказать весьма неблагоприятное влияние на дальнейшую жизнь ребенка. Поскольку с ходом времени мать перестает быть единственной фигурой, от которой целиком и полностью зависит ребенок, и роль отца в его жизни становится все более значительной, успешное распознавание ребенком значимых людей и ситуаций, благодаря чему он получает достоверную информацию, на основании которой происходит предвосхищение хода дальнейших событий, вносит существенный вклад в развитие способности предвосхищения в условиях интерперсонального взаимодействия. Но если младенец путает значимых людей, а значимые ситуации временами настолько не соответствуют актуальному уровню развития способностей и переживаний ребенка, что не имеют для него никакого смысла, то тогда мы можем наблюдать регресс способности к предвосхищению уже, скажем, в конце тридцатого месяца жизни. В этом случае можно обосновано утверждать, что, даже если на более поздних стадиях развития человек будет предпринимать попытки сознательно развивать способность к предвосхищению, скорее всего, он не добьется заметного прогресса.

По мере того как ребенок учится жить в окружающем его мире, «взаимодействовать» с одним из родителей, поступать в соответствии с установленными предписаниями, выполнять работу по дому и т. д., параллельно у него формируются представления о таких понятиях, как обязанности и ответственность. Разумеется, это важный этап подготовки к жизни в обществе; но, как и в предыдущем случае, если родители малосведущи в данном вопросе или их поступки детерминированы их собственными психологическими проблемами, то в структуре научения, целью которого является воспитание ответственности, оказывается задействован важнейший компонент (или примесь), - переживание, которое, как ошибочно принято считать, оказывает воспитательное воздействие, - основывающийся на понятии долженствования.

Если перевести это понятие на язык культурных предписаний, усвоение которых является необходимым этапом социализации ребенка, то мы окажемся перед задачей, решить которую по силам лишь гению. Если бы культура формировалась трудами одного человека или небольгой группы очень одаренных людей, творивших под жесточайшим прессингом ответственности за судьбы грядущих поколений, тогда можно было бы выстроить единую структуру принципов, реголаментирующих все возможные ситуации, в результате чего мы получили бы социальную систему, отвечающую требованиям рациональности и последовательности. Но, насколько мне известно, на Земле такой культуры нет; и, вероятно, ближе всего к столь утопическому социальному устройству находятся группы, в которых во главу угла поставлена жесточайшая дисциплина. Например, курсанты, чтущие армейский устав и точно выполняющие все его предписания, нередко замечают, что, приложив минимум усилий, можно легко обнаружить незначительное противоречие в существующих правилах, и это противоречие позволяет достаточно неоднозначно трактовать ситуацию, о которой идет речь. Но, как я уже говорил, такая регламентированность поведения может характеризовать социальный уклад (лишь отдаленно напоминающий идеал целесообразного общества), где не наделенные выдающимися способностями люди, многие из которых весьма заинтересованы в поддержании милитаристского общественного строя, представляют свои требования в форме простых понятий должен и обязан, доступных для понимания «непосвященных».

Но когда эти понятия навязываются ребенку в виде культурных установок, противоречия между ними зачастую столь очевидны, что у него возникает необходимость распознавания значимых ситуаций. Более того, способность рассматривать эти установки с точки зрения их приемлемости в полной мере сформируется у ребенка лишь много лет спустя. Подавляющее большинство детей в очень раннем возрасте научаются скрывать от других некоторые свои поступки, совершая их за спиной у родителей и вводя таким образом в заблуждение значимых взрослых. Отчасти умение скрывать свои действия и вводить в заблуждение воспитывается самими родителями, а отчасти ребенок научается этому, следуя по пути проб и ошибок, наблюдая и анализируя успехи и неудачи своих братьев и сестер, слуг и т. д.